Рекламщик в ссылке для нечисти
Шрифт:
Они ещё немного посидели на завалинке, лениво поговорили. Мимо пронёсся Хохлик, в который раз похвалился, что ему шьют рубаху — он видел, примерял, красивая! — и поскакал дальше в поисках кого-то, с кем ещё мог поделиться.
Улицу уже почти затянуло сумерками, спали куры и гуси, только ветер шумел в ветвях яблонь и вишен. Небо, густое, тёмное, синее, встало над головой.
— Ты говорил, хорошо, что я пришёл, — сказал Завид, — а я говорю: хорошо, что ты пришёл.
— Это ещё почему? — удивился Василий. — Я ж тут почти ничего и не сделал.
—
— А ты сам, что ли, ничего придумать не мог? У тебя же вон, вроде, голова работает как надо.
Завид усмехнулся, плохо видимый в темноте, подался вперёд, опершись локтями на колени, и сказал с непонятным выражением:
— А я не мог. Был не здесь.
Где он был, Василий спрашивать не стал. Может, в местной тюрьме сидел, кто его знает. Есть вопросы, с которыми лучше не лезть, если подозреваешь, что ответ тебе не понравится.
В доме Василий взялся за бересту, хотел подумать, как расхвалить ножницы, но тут постучали: три раза, потом два, потом один. Завид, услышав этот стук, просиял, сказал, что это к нему, и исчез за дверью.
Щелей в доме хватало: и под дверью, и над дверью, и окна притворялись неплотно, так что Василий быстро узнал, что это пришла Умила. Эти двое сели за домом, там, где с дороги не видно и с одной стороны прикрывает старая вишня.
— Жданушка моя, — негромко сказал Завид.
Василий, закрыв уши ладонями, взялся сочинять про ножницы.
— Не гнутся и не тупятся... — пробормотал он.
— Как небо-то вызвездило, — послышался голос Умилы.
— Поцелуй меня, любушка, — попросил Завид. — По одному поцелую за каждую звёздочку.
— Да ведь собьёмся! — со смехом ответила она.
— Так заново начнём...
— Не гнутся и не тупятся, — упрямо пробормотал Василий. — Не тупятся, если по ним не топтаться... Не гнутся, если... если... Да блин, вот больше некуда им пойти, а?
Завид и Умила между тем взялись считать звёзды, сбились, начали сначала и сбились опять.
— Не тупятся и не гнутся... — жалобно протянул Василий. — Не гнутся, не тупятся... Хорош там целоваться!
Он стукнул кулаком в стену, поднялся и вышел сам, сделал круг по ночной Перловке. Проходя мимо дома старосты, мысленно попросил Марьяшу выйти, но она не прочла его мысли.
Да, может, и к лучшему, а то он сказал бы ей что-то лишнее. Что-то, после чего нормальные люди не уходят в другой мир. И если они уже вроде как всё между собой решили, то и нечего травить душу.
Тем не менее, он всё стоял и стоял, пока не пошёл тихий дождь, и даже тогда не поспешил двигаться с места. Потом, обернувшись, заметил, что это не дождь. Мрак — тот, кто ходил по ночам — стоял, высокий и тёмный, вытянув руку, и поливал его водой. Видно, чтобы остыл.
— Ага, спасибо, — сказал Василий угрюмо и зашагал домой.
Там он попытался уснуть, а эти двое всё считали звёзды, пока их не осталось так мало, что уже никто бы не сбился. Тогда, закончив
— А вот ты почему не женишься? — спросил Василий и, видно, испортил ему настроение.
— Всё бы отдал, — мрачно ответил Завид. — Да такой я человек... С делом одним хотел бы сперва разобраться. Без этого трудная жизнь у нас будет, не хочу её свободы лишать.
— Что, из какой-нибудь темницы сбежал? — не выдержал Василий. — В розыске ты?
Завид издал в темноте странный звук.
— Спи уж! — сказал он.
Но не спалось, и любопытство не давало покоя.
— А как вы познакомились? — поинтересовался Василий.
— В лесу она меня нашла, израненного, — после долгого молчания ответил Завид потеплевшим голосом. — Выходила...
Дальше Василий расспрашивать не стал.
Выспаться не удалось. Ни свет ни заря прибыли мужики из Косых Стежков — явились, понятно, с опаской, с угрюмыми лицами, озираясь по сторонам. Их увидел Хохлик (неясно, что он забыл на лугу), поднял крик, что лихие люди с косами пришли тут всех порешить, да и понёсся по всей Перловке.
С одной стороны, местные знали, чего стоят слова Хохлика. С другой, проклятый Казимир мог устроить любую подлость, и постоянный страх не отпускал, потому косарей встретили не то чтобы хорошо. Завиду с Василием пришлось бежать, разбираться и извиняться.
— Я же предупреждал! — сердился Завид. — Я же говорил, позвал мужиков траву косить...
— Ну, мы как-то... Вроде и помнили, да мало ли, — смущённо бормотали местные, отводя глаза. — Это Хохлик головы-то заморочил нам! Где он, паскуда?
Но Хохлик уже скакал по холму, убегая домой, и весь день оттуда носа не казал.
К вечеру луг стал красивый, гладкий, как поле для гольфа. Эти работники, по счастью, брали еду с собой, а на закате ушли, не то их всех было бы не прокормить, не разместить. Какие-то из них обещали прийти назавтра, помочь со строительством корчмы.
Ещё бы им не вызваться, если только и было разговоров, что о кладовике. Василий уже запретил местным упоминать о нём и отправил бабку Ярогневу к Раде, забрать корзину с берестой, если что-то осталось, но как уймёшь эти слухи? Люди шептались, причём как о деле решённом, как будто каждый с гарантией отыщет клад. Прикидывали, как много получат, и мечтали о том, как истратят.
— Рада уж всё разнесла, — сообщила Ярогнева, вернувшись, и со вздохом развела руками.
— Блин, — сказал Василий. — Ну ладно, главное, народа будет много. Посмотрим, какое ещё у нас представление с Казимиром выйдет — может, люди и забудут про клады.
В глубине души он боялся, что случится беда. По взгляду бабки Ярогневы понял, что и она думает о том же.
— Ничего, — сказала она бодро. — Не так он и силён, ежели сюда одну слабую нечисть загнал.
— Ну да, целого Гришку, — с сомнением ответил Василий. — А остальных, говорят, вообще убивал, так что они в другие земли сбежали.