Рекорд приключений
Шрифт:
– Постараюсь сделать все возможное, – пообещал я. – Когда я должен выехать?
– Я был бы очень доволен, если бы вы поехали завтра утром эльфурским поездом. Если вы согласитесь в 8 часов поужинать со мной на террасе отеля «Карлтон», я ознакомлю вас со всеми подробностями.
Таким образом, случилось, что меньше чем через сутки по возвращении в Англию я оказался вынужденным уехать снова. Мне оставалось сдать в багаж вещи и поместить свой ручной чемодан в оставленное для меня купе. После этого я отправился к книжному киоску закупить некоторые вещи. Там я столкнулся с Дженет, которая покупала дорожную литературу. Она перелистывала
– Вы? – воскликнула она. – Куда вы едете?
– В Париж. А вы?
– Значит, мы попутчики, – медленно проговорила она. – Почему вы не предупредили меня вчера?
– Во время перемирия враги не обязаны раскрывать друг другу своих планов на будущее.
Она немного побледнела.
– Итак, снова война? – пробормотала она.
– Кажется, вы любили борьбу?
– Я немного устала.
В дороге я оказывал ей разные маленькие услуги, за которые она была мне, по-видимому, благодарна. В Кале она не могла найти себе места в переполненном поезде. Я напрасно старался помочь ей.
Мне не оставалось ничего другого, как пригласить ее в мое купе. Она выглядела очень слабой и усталой. С благодарной улыбкой приняла она мое предложение и опустилась в свободное кресло.
– Вы очаровательный враг, – сказала она. – Мне становится все труднее и труднее ненавидеть вас. Я хочу быть справедливее, чем вы, и признаться вам, что вчера не имела ни малейшего представления о том, что сегодня должна буду уехать. Я не привыкла к езде по железным дорогам и не выношу качки.
Она свернулась грациозно, как кошечка, в углу и скоро уснула. Когда она раскрыла глаза, пассажиры толпились в проходе, чтобы поспеть к обеду в вагон-ресторан.
– Ели вы уже что-нибудь сегодня? – спросил я.
– Нет, и умираю от голода.
Против обыкновения я в половине шестого заказал ужин. После этого она снова уселась в свой угол и зажгла папиросу. Она отдохнула, и силы вернулись к ней.
– Вас вызвал муж? – спросил я прямо.
– Перемирие закончено, – напомнила она мне.
– Я хочу доверить вам, что нахожусь здесь не по поручению Скотленд-Ярда. Я не знаю, где ваш муж. Моя поездка в Париж не имеет никакого отношения ни к нему, ни к его делам. Но вы должны принять к сведению: если я где-нибудь случайно нападу на его след, я постараюсь его поймать и предать в руки правосудия. Ничто, – сказал я твердо, взглянув ей в глаза, – не сможет отклонить меня от этого намерения.
На этот раз она не приняла вызова. Она только вздохнула и посмотрела в окно.
– Вы очень жестоки.
– Я служу закону, и принадлежу к тем, кто предпочитает признавать законы.
– Почему же вы не предали меня суду за убийство человека в Уокинге?
– Против вас не было ни одной улики. В наше время много преступников остается на свободе за недостатком улик против них.
– Но предположим, что улика будет найдена? – спросила она.
Я медлил с ответом, и она истолковала мое молчание, как победу надо мной.
– Я не хочу говорить о вещах, которых в действительности не существует, – ответил я уклончиво.
Я помог ей при таможенном досмотре, за что она была мне очень благодарна, так как не понимала ни слова по-французски. Я предложил ей место в ожидавшем меня автомобиле, но она отказалась.
– Я еду на Восточный вокзал, –
– Где вы возьмете авто и поедете по адресу, которого я не должен знать. В этом нет никакой надобности. Даю вам слово, что не стану доискиваться этого адреса. Вы можете спокойно взять машину здесь и поехать, куда вам надо. Я остановлюсь в отеле Мерис. Если у вас завтра найдется свободное время, мы можем съездить покататься в Булонский лес.
В ближайшие дни я оказался всецело погруженным в расследование дела, ради которого сюда приехал. К моему величайшему удивлению, Дженет действительно пришла в отель, и мы отправились в лес. Можно было легко заметить, что дело, приведшее ее в Париж, каково бы оно ни было, глубоко тревожило ее. Она все время нервно и неуверенно озиралась по сторонам, как бы боясь, что за ней кто-нибудь шпионит. Ее лицо снова приняло жесткое выражение. При прощании я смутно почувствовал, что ее гнетет чувство страха перед чем-то, что она от меня скрывала. Когда она ушла и я восстановил в памяти наш, казалось бы, незначительный разговор, я пришел к убеждению, что она получила беспокоящие ее сведения от мужа. Я не мог себе представить, что он находится в Париже. Ремингтон уверял меня, что он где-то в Центральной Америке, и я перестал о нем думать. Наступит день, когда я сведу счеты с этим человеком. Откровенно сознаюсь, я не имел ни малейшего понятия о том, что это случится уже в ближайшее время.
На третий день после моего приезда в моей маленькой гостиной состоялась беседа, в которой принимал участие Хью Эниссон, работавший в Париже для английской тайной полиции, я и мосье Дестин, шеф полиции, член кабинета Лютарда. Мосье Дестин был маленьким французом с черными усами, острой бородкой и живыми черными глазами. Он бегло, но с заметным акцентом, говорил по-английски.
– Сэр Норман Грэй, – сказал он мне, здороваясь и пожимая мне руку, – рад познакомиться с вами. Надеюсь, вам удастся помочь нам спасти жизнь нашему министру и лидеру, он находится в страшной опасности.
Все прочее, сказанное им, не относилось непосредственно к делу. Главная мысль его речи заключалась в последних фразах:
– Они пытаются задеть его самое чувствительное место – его сентиментальность, его чрезмерную доброту. Филипп Лютард всегда был ревностным поклонником женщин. Вы знаете, что мы, французы, – своеобразный народ. Какова бы ни была наша частная жизнь, мы не прощаем нашим великим людям ни малейшего легкомыслия. Мы обожествляем их, благоговеем перед ними, возносим их на пьедестал, но, если они допустят хоть небольшую ошибку, мы изгоняем их из нашего сердца. Каждый народ лицемерен по-своему. Это наша манера. Все действия Лютарда теперь под тщательным наблюдением.
– Полиции? – спросил я.
– Нет! Агентов очень опасной преступной шайки, глава которой находится, по-нашему мнению, в союзе с оппозицией.
– Почему вы не предупреждаете мсье Лютарда?
– Это уже сделано. Он горд и вспыльчив. Он не потерпит никакого вмешательства в свои дела.
– Разве его образ жизни так безупречен?
– Совершенно. Это семидесятилетний старик и философ. Он обладает слишком глубоким чувством собственного достоинства, чтобы решиться на то, что совершенно исключено его возрастом. Несмотря на это, он еще полон утонченных переживаний, которыми любит играть. Он вдохнет аромат розы в саду своего соседа, но никогда не попытается ее сорвать.