Рекрут
Шрифт:
Он не ощущал ничего подобного уже очень давно. Даже с Машкой. Вернее, не так: с Машкой ему тоже бывало очень хорошо, и это отнюдь не сводилось к чистой физиологии, но все-таки то было немного другое. То – радость общения и единства с близким и симпатичным человеком. А сейчас Костя внезапно впитал неуловимую гармонию мира, в котором находился, и почувствовал, что и сам гармонично вписывается в этот мир. Не вообще, а именно сейчас, конкретно в данную минуту – искупавшись в море, глотнув терпкого вина и вслушавшись в теплый летний вечер. В нем, невидимый в темноте, играл духовой оркестр,
Вспомнив Машку, Костя тут же почувствовал укол совести: все-таки нужно было ей позвонить. Он и раньше не баловал подругу частыми звонками, раз в неделю отзванивался, не чаще. Обычно инициатива всегда исходила от Машки, и она иногда ласково называла Костю обормотом.
А еще Костя внезапно осознал, что раньше никогда не испытывал подобных уколов совести. Не позвонил, да и ладно, подумаешь, пожурят чуть-чуть обормота, может быть, даже отвесят при встрече шутливый подзатыльник, но потом ведь все равно поцелуют и простят.
Костя закрыл глаза, вспомнил, как это – Машкин запах, жадные и нежные ее губы, шепот в самое ухо, – и стало совсем стыдно.
«Дурак я, дурак, – внезапно подумал Костя. – Она ведь ждала, наверное. Тьфу, что значит – наверное? Точно ждала! О том, что меня выгнали с работы, Машка не могла не узнать. И маме, наверное, уже звонила, интересовалась, куда я пропал…»
Сколько ни растворяйся в общей гармонии мира, а о том, чтобы в собственном маленьком мирке все было складно и правильно, тоже нельзя забывать. Почему-то осознал это и задумался об этом Костя только здесь и сейчас – в далеком чужом мире Центрум. Раньше, что ли, не мог? Странно. Странно и необъяснимо. Впору думать, будто судьба нарочно все подстроила так, чтобы он угодил в дальние дали и наконец-то задумался о близких людях.
Костя тихо чертыхнулся и поклялся сам себе: первое, что он сделает, вернувшись в Вологду, – это позвонит Машке. И, черт возьми, устроит ей праздник – что мешает открыть ход в степь и подарить ей вечер лета, тепла и моря? И это не просто пустое обещание, Костя твердо знал, что вернется – и позвонит. И будет с ней, не важно, на море или дома, в Вологде, это, в конце концов, вторично. Главное – чтобы вместе.
И его странным образом отпустило – стыд если не улетучился без следа, то перестал безудержно глодать душу.
В кафе у моря просидели еще с полчасика, Костя как раз обсох и согрелся. Потом вернулись в гостиницу; Дима уже залег почивать. В номере напротив старательно бдил третий охранник: у него даже входная дверь была распахнута настежь.
Уснул Костя, как и вчера, очень быстро, практически мгновенно.
Растолкали его ни свет ни заря. За окном было еще темно, небо если и посветлело, то лишь самую малость. Дима уже сидел на высокой кровати, свесив ноги, позевывая и поигрывая затекшими плечами. У Костиного ложа склонился один из клондальцев и терпеливо пихал не желающего просыпаться Костю в бок.
– Подъем! – объявил он, увидев, что Костя наконец-то разлепил веки. – Пятнадцать минут
– Встаю, встаю, – пробормотал Костя, приподнимаясь на локте.
Второй день подряд его будили в раннюю рань. Естество природной совы против этого бурно протестовало, но ничего не попишешь: пришлось подниматься, взбадриваться холодной солоноватой водичкой из-под крана, натягивать робу и, душераздирающе зевая, тащиться за охранниками к выходу, по пустынной в этот предрассветный час набережной на маленький пирсик и затем на катер.
Отплыли немедленно. Воздух был тих и неподвижен, а штилевое море лежало как зеркало, лишь у самого берега еле заметно шевелились и лениво накатывались на песок малюсенькие волны. В кипарисовых зарослях перекликались птицы, небо светлело с каждой минутой, и было даже жаль, что эту приморскую идиллию безжалостно вспороло чмыханье парового двигателя.
Костя пристроился на вчерашнем месте и наладился было подремать, но легкий вымпельный ветерок, существующий лишь в силу движения катера, подействовал на него неожиданно освежающе. Дым из трубы поднимался почти строго вверх и начинал слегка загибаться в сторону кормы лишь из-за того же псевдоветерка. На коротком флагштоке лениво зашевелился клондальский флажок.
Некоторое время Костя задумчиво созерцал морскую гладь и редких чаек над ней, потом повернулся и уставился назад, за корму, на две расходящиеся от катера волны.
«Хорошо, что болтанки нет, – подумал он умиротворенно. – Не укачает…»
– Красиво идем, – заметил Фертье, дымя сигарой. – По ровной воде должны изрядно сделать.
– К обеду раздует, – напророчил стюард, подающий кофе. – Вон чаек сколько на песке.
От кофе сегодня не отказался никто, даже Костя, обычно предпочитавший чай. Именно из-за пристрастия к чаю Костя и не смог определить – хороший ли был кофе, земной или, может, еще из какого мира. Сам он ничего необычного не заметил – кофе как кофе, крупного помола, ароматный, горячий и чуть сладковатый. И еще, кажется, с толикой перца.
«Вообще неплохо мы с Димой устроились, – подумал Костя рассеянно. – Путешествуем на полном пансионе, кофе подают, потом завтраком еще накормят. Прям не вылазка в отсталый викторианский мир, а аристократический морской ретрокруиз. Еще и места интересные повидаем, если, конечно, все, что мне рассказали о Тала-Мазу, – правда».
Виноват в том был штиль или же Костя просто привык, но сегодня его не укачивало совершенно. Приятнее было думать, что организм приспособился, поэтому Костя, естественно, остановился на этой точке зрения.
Еще он заметил, что время на борту катера течет очень странно. Вроде бы каждая отдельная минута тянется томительно долго, все попутчики вальяжно-неторопливы (исключая единственного матроса, который при исполнении капитанских команд шевелился весьма шустро), однако не успеваешь оглянуться, как истекают целые часы. Вроде бы только-только взошли на борт, только-только рассвело – р-раз, и солнце уже в зените. Только-только пообедали и расслабились на действительно поднявшемся ветерке, который предсказанно задул с берега, а уже опускается вечер, и ужинать пора.