Реквием по Homo Sapiens. Том 1
Шрифт:
Тебе не терпится вернуться домой, мой пилот? Возвращения происходят всегда. Я открою тебе часть твоего будущего: ты вернешься ко мне еще один, последний раз.
Энергия пространства-времени в ускоренном темпе превращалась в тепло. При ста пятидесяти миллионах градусов гелий превратился в углерод, элемент жизни, и стало еще жарче. Миллион лет звездной эволюции уместился примерно в одну десятую года. Когда ядро раскалилось до шестисот миллионов градусов, углерод превратился в неон. И время стало сжиматься вместе со звездным ядром, которое уплотнилось, доведя свою температуру до миллиарда градусов. Там рождались атомы кислорода,
Жизнь и смерть, смертежизнь.
Железо не способно спонтанно превращаться в более тяжелые элементы, и поэтому ядро скоро выгорело дотла. Оно стало слишком массивным, слишком плотным. Без давления потока энергии, уравновешивавшего его гравитацию – на пределе Чандрасекара, – ядро обрушилось в себя. Меньше чем за секунду оно провалилось внутрь, как пустая яичная скорлупа. Жара была адова – восемь миллиардов градусов. Материя ядра, расщепляясь на протоны и нейтроны, достигла такой плотности, что обратила взрыв вспять. Колоссальная ударная волна прошла сквозь слои луковицы на поверхность, сокрушив оболочку звезды. На месте Геенны Люс клубилось облако водородной плазмы, гаммалучей и обжигающего света.
Секрет жизни.
Я так и не увидел, как ушли в свои окна десять тысяч миров, но мой корабль смоделировал мультиплекс, и стало видно, как тот корчится, словно поджаренный червяк, как разеваются пасти громадных окон поблизости от человекомиров. И миры исчезли, рассыпались по галактике, где ждали новые, девственные звезды.
Ты спрашивал про секрет Эльдрии, но я не могу тебе его раскрыть, потому что я – то, от чего предостерегают вас высшие боги. Когда вернешься в Город, спроси своего Хранителя Времени, почему это так. Он очень стар и на свой лад мудрее, чем ты можешь себе представить. А пока до свидания, мой пилот.
Я не стал ждать, когда световой ураган Геенны достигнет моего корабля. Я видел достаточно, и мне не терпелось отыскать моих братьев и сестер-пилотов, где бы они ни были, и не терпелось сделать многое другое, поэтому я нашел окно и проложил маршрут. Когда я ушел в мультиплекс, где времени нет, а единственный свет – это свет математики и сон-времени, Калинда, захлопав в ладоши, воскликнула: «А все-таки это очень красиво!» Потом она тоже исчезла, но я по-прежнему чувствовал запах ее цветов, и в воздухе звенели последние прочитанные ею стихи:
Звезда упадет и другая, Но сколько б ни пало их впредь, На пологе неба, я знаю, Не станет их меньше гореть.27
КЕЛЬКЕМЕШ
Напрашивается вопрос, отчего твари, живущие по закону когтя, клюва и самых неотложных своих нужд, не пожирают одна другую вплоть до последнего червяка? Почему боги, даже преисполнившись священного
Глубоко в Тверди есть беспланетная звезда, известная ныне как Пилотская. Маленькая, желтая, она ничем не примечательна, кроме того, что топологически расположена ближе всех к Геенне Люс. Выйдя около нее, я обнаружил, что из всех участников гонки через мультиплекс сюда добрался только один. «Ворпальский клинок» Соли сверкал в звездном свете, как шпиль Старого Города зимней ночью.
Я послал свое изображение в теплую, темную сферу его кабины, очень похожей на мою собственную.
– Далеко ли летишь, пилот? – приветственно произнес он. – Помнишь состязания на следующий день после твоего посвящения в пилоты? Тогда я тоже всю дорогу лидировал. Но теперь уже никто из нас не пересечет финишную черту, верно? Звезда твоей богини слишком скоро стала сверхновой – деформация метрики превысила единицу, так что сомнений в этом нет. К той звезде уже никто не проложит маршрута, так ведь?
– Только домой.
– Наши гонки…
– Гонки окончены, Соли. – Я рассказал ему, как присутствовал при смерти звезды, и рассказал о ста миллиардах бездомных людей, способствующих росту Экстра.
Пот выступил у него на лбу. Ему не хотелось верить, что я добрался до Геенны Люс раньше его.
– Это невозможно, – сказал он. – Мои маршруты были легки и изящны. Твои никак не могли быть точнее.
– Возможно, мне просто не понадобилось столько маршрутов.
– Как так, пилот?
Мне хотелось прокричать ему свое доказательство Гипотезы Континуума. Что, если известие о том, что я доказал теорему, над которой он тщетно бился три жизненных срока, убьет его? Очень хорошо – пусть убивает.
– Что тебе сказать? Причина очень проста: между любыми двумя фокусами дискретных множеств Лави существует…
– Ты доказал это!
– …прямой…
– Ты доказал это, верно?
– …маршрут.
– Да-да… Безумные мечты бастарда Рингесса на поверку оказались не такими уж безумными. – Он гордо выпятил подбородок. – Как ты доказал это, пилот? Познакомь меня со своим доказательством.
Но я ничего не сказал. Мне не терпелось похвастаться, как я опроверг схему соответствия Лави, но я ничего не сказал. Впервые в жизни я начал понимать Хранителя Времени и его склонность к секретам.
Соли, видя, что я не отвечаю, постучал пальцами по своему длинному носу.
– Ты что, стыдишься своего доказательства? Возможно ли это? Да полностью ли оно твое? Что ж, пожалуй, тебе есть чего стыдиться – своего свихнутого подправленного мозга и всего, что ты делаешь. Тебе не позавидуешь, нет – скорее тебя следует пожалеть.
– Твоя жалость мне без надобности.
– А еще мне жаль этих заблудших людей из Экстра, – неожиданно сказал он. – По твоим словам, они потеряли чувство того, что хорошо и что плохо. Есть ли участь хуже этой? Потерять то, без чего невозможно жить счастливо в пределах…
Он не закончил и закрыл глаза. Мне показалось, что он хочет сказать мне что-то о Жюстине, о жалости и о прощении, но он словно голоса лишился. Кадык у него ходил вверх-вниз – он пытался что-то вымолвить, но только впустую глотал воздух.