Реквием по Homo Sapiens. Том 1

Зинделл Дэвид

– Что в моем поведении такого странного? Они винят меня за то, что я убил тюленя?

Он поднял исполосованную шрамами руку и покачал головой.

– Дело не в этом, хотя мало кто способен убить своего доффеля. Дело вот в чем: умному человеку лучше не оставаться в хижине наедине со своей сестрой, особенно если сестра красива, как Катарина. Тогда никто не обвинит его в гнусности, которая приносит племени несчастье.

От этих слов мне скрутило живот. Краска вины залила мои щеки, и я возблагодарил ледяной ветер, от которого лицо у меня и без того уже побагровело. Юрий, прислонившись к валуну, дышал паром и смотрел на широкую белую долину внизу. Мне хотелось сказать ему, что те, кто обвиняет нас с Катариной в кровосмешении, клевещут на нас. Мне

хотелось крикнуть на всю долину, что Катарина мне вовсе не сестра. Мне хотелось развернуть перед старым деваки весь ковер лжи и обмана, который мы соткали, выдавая себя за алалоев. Мне хотелось сделать это по двум причинам: чтобы положить конец нашей дурацкой затее и чтобы не выглядеть бесчестным в глазах Юрия. Но я ничего не сказал, ничего не сделал. Как объяснить этому одноглазому дикарю всю сложность цивилизованной жизни и эзотерическую подоплеку нашего поиска? Я промолчал, и Юрий пожал плечами.

– Катарина тоже странная женщина.

На десятый день средизимней весны я убедился, насколько серьезны обвинения против меня. Это был день внезапных снежных шквалов и тяжелого сырого воздуха. Снег был серый, как свинец, и деревья на фоне ненастного неба казались черными. То и дело срывавшийся ветер нес запах мокрого грифеля. Несколько мужчин, которые накануне отправились охотиться – все из Шарайлины, – вернулись в пещеру к вечеру, когда снег, горные склоны и низкое небо слились в сплошное серое море. Они нашли мясо, заявили Аурай и его сын Вишне, стряхивая снег со своих сырых парок. За ними шел Один Безобразный, грубиян с изуродованным шрамами лицом. Он волок за хвост тушу наполовину съеденного зверя, направляясь к хижине Шарайлины.

– Мясо Сабры! – пояснил он. Его семейство во главе с женой Джелиной, такой же безобразной, как и он, высыпало из хижин, улыбаясь и жадно нюхая воздух.

Я стоял на утоптанном снегу рядом с нашей хижиной, выстругивая новое копье, и сразу увидел, что мяса слишком мало и вряд ли Один им поделится. Тот уже начал рассказ о том, как им удалось найти волчье мясо.

Накануне, сказал он, охотники Шарайлины выследили Тотунью, медведя, в спускающемся к морю южном лесу. Когда пошел снег, юный Вишне хотел вернуться в пещеру, но Олин повел всех к берегу, где ему послышался грохот камней и рев. Аурай думал, что это ломаются деревья и ревет ветер, но, выйдя из леса, они увидели белого медведя, дерущего волка около кучи камней. Охотники бросились на медведя, но трусливый Тотунья с длинными черными когтями увидел шрамы на лице Олина (так рассказывал сам Олин) и убежал, потому что понял, что Олин когда-то уже сталкивался с медведем и теперь неуязвим. И охотники вернулись с мясом волка, которое, как сказал Аурай, пристально глядя на своего брата, «конечно, не такое жирное и мягкое, как у медведя, зато и достанется не так дорого».

Несколько мужчин из Манведины подошло послушать рассказчика. Сын Висента, Вемило, и озорник Чокло начали отпускать шуточки. Сейв, очень похожий на своего брата Лиама, хотя не такой красивый и не такой большой, смеялся над Олином, прикрывая рукой глаза. Лиам тоже вышел из хижины и присоединился к потехе.

– А ты уверен, что это Сабра? – Он облизнул свои красные губы и откинул назад свои белокурые волосы. – Я, знаешь ли, хотел бы удостовериться, прежде чем начать его есть.

Олин, выругавшись, оторвал хвост и швырнул его хохочущему и утирающему слезы Лиаму.

– По-твоему, я не могу отличить Сабру от чего-то другого?

– А деваки? – еще пуще закатился Лиам. – Деваки можешь отличить?

Он намекал на конфуз, пагубно сказавшийся на репутации Шарайлины. В стародавние времена одной ложной зимой прапрапрадед Олина припрятал мясо шегшея, чтобы съесть его средизимней весной. Когда пришло время, он откопал то, что принял за ногу шегшея, и съел вместе со всей семьей. На следующий день Локни, пращур Лиама, обнаружил, что мясо на самом деле было частью человеческого тела, которое медведь отрыл на кладбище повыше пещеры. Зверь, видимо, притащил труп на поляну перед пещерой, где деваки

иногда хранили мясо. Ошибка была вполне объяснима, но с тех пор у потомков Локни вошло в традицию высмеивать гастрономические обычаи Шарайлины.

Лиам, держась со смеху за живот, подобрал хвост, который бросил ему Олин, и поднес ко рту, как будто собирался его съесть.

– Как я люблю лохматый мясистый хвост Сабры! – сказал он, сделав вид, что давится. – Меня радует твоя уверенность в том, что это волчье мясо. Но я должен спросить у тебя одну вещь. – Лиам с деланной грустью посмотрел на Сейва и снова повернулся к Олину. – Разве у волка серая шерсть? Мне встречались только белые; может быть, Шарайлине известна другая порода?

Олин пнул тушу ногой.

– Он белый, а серым кажется из-за тусклого света.

– Он серый, как собака, – гнул свое Лиам.

– Нет, – вступился за брата Аурай, – он белый. Он посерел от грязи и морской соли.

Лиам, мнивший себя забавником, внезапно плюхнулся на четвереньки, запрокинул голову и залаял.

– Это собака, – заверил он, перевернувшись на спину. – Вы собрались съесть собаку.

Я смотрел на представление, продолжая обстругивать двумя кремнями копье. До меня уже дошло то, что следовало сообразить с самого начала: Олин с братом разобрали каменную пирамиду, которую Бардо и я нагородили над мертвым вожаком моей упряжки. То, что валялось у хижины Олина, было останками Лико.

– Собачатина! – не унимался Лиам. – Шарайлина охотится на собак!

Олин, настаивая на том, что это волк, собрался откромсать от туши кусок, но тут подошел я и подтвердил:

– Это собака. – Я рассказал, как талло убила Лико и как мы с Бардо похоронили его. – Не режь его – он был храбрым и верным, и есть его не годится.

К этому моменту все племя повылезло из хижин и окружило нас. Миловидная Сания, держа у груди свою новорожденную дочку, сказала:

– Не годится, когда матери голодают и молоко у них сохнет, как лужица на солнце. Мэллори забывает, что мясо есть мясо – оно не бывает ни храбрым, ни верным.

Лиам все это время валялся на спине, смеялся и гавкал.

– Надеюсь, шегшей скоро выйдет на наши копья, – вставил он, – иначе мы все станем мясом для голодной Шарайлины.

Этого Олин уже не выдержал. С бранью потрясая своим длинным кремневым ножом, он обрушился сверху на Лиама. Его колени вышибли воздух у Лиама из груди.

– Осторожно, нож! – крикнул кто-то.

Олин по непонятной для меня причине бросил нож, и они начали бороться. Лиам ухитрился захватить руку Олина и нацелился ему в глаза своими длинными когтями. Я был уверен, что он сейчас запустит пальцы в глазные яблоки и ослепит противника. Когда-то Олина изувечил медведь – мне было тошно смотреть, как теперь его увечит недалеко ушедший от медведя Лиам.

– Не трогай глаза! – заорал я, покрепче уперся в снег ногой и двинул Лиама в висок тупым концом своего копья. Он откатился от Олина, держась за голову. Кровь, просачиваясь между пальцами, стекала в густую золотистую бороду. Обругав меня и плюнув мне под ноги, он крикнул:

– Ты что, не можешь отличить игру от смертоубийства? Мозги у тебя размягчились, как тюлений жир – так оно и бывает у тех, кто спит с сестрами. Может, Катарина высосала у тебя все мозги заодно с семенем?

Кажется, я чуть не убил его тогда. На глазах у Олина, Юрия и всего племени я поднял копье над головой, взявшись за кожаную накладку древка. Я смутно сознавал, что Бардо, Жюстина и моя перепуганная мать тоже смотрят на меня из-за спин пораженных деваки. Нацелившись Лиаму в горло, я увидел Катарину, стоявшую прямо передо мной между двумя манвелинскими женщинами. Она смотрела на меня без всякого стыда, точно заранее знала, что я его не убью. Я вынес руку вперед и ощутил внезапное сопротивление – мне показалось, что я пытаюсь вырвать с корнем осколочник. Множество рук вцепилось в древко, и кто-то вырвал у меня копье. Я обернулся – это был Соли. Он держал копье, как дохлую рыбу, крепко стиснув побелевшие губы, и на лбу у него пульсировала толстая вена.