Реквием по Homo Sapiens. Том 2
Шрифт:
Снаружи стоял смертный холод, но в хижине воздух нагрелся почти до точки таяния. Данло доел хлеб, который дала ему Тамара. Этим он, конечно, не наелся, но благодатная пища оживила его и позволила заняться вечерними делами. Дел этих было не так много: за неимением собак ему следовало позаботиться только о себе. Он повесил шубу на сушилку у печки, положил туда же стельки от ботинок и стал набивать снегом большой стальной котелок.
Чтобы натаять воды на ночь и на утро, требовалось довольно много времени — он хотел наполнить питьевые трубки до того, как ляжет спать. Губы и язык у него пересохли, и жажда мучила его сейчас гораздо сильнее голода. Снег, который Данло положил в котелок,
Утром он проснулся от терзающего живот голода. Мужчина, работающий весь день на холоде, сжигает около шести тысяч килокалорий, а крупный алалойский мужчина, везущий нарты по смертельно холодному Штарнбергерзее, может израсходовать все десять тысяч в виде тюленины, орехов бальдо, ягод и прочего, что подвернется. Хлеб и водоросли, по расчетам Данло, обеспечили ему едва ли десятую долю нужной энергии. Хорошо бы найти еще одно ледяное соцветие, но поиски ослабили бы его еще больше.
Он, по правде сказать, и без того был очень слаб. Он голодал не так долго, как другие жители Невернеса, — но все-таки наголодался достаточно. Великолепное тело, которое изваял для него Констанцио, лишившись подкормки с кухни того же Констанцио, начинало понемногу таять. Данло, как и Джонатан, чувствовал, что сам себя ест: его плоть сгорала, как тюлений жир в горючем камне. Грудь, спина, живот, руки и ноги легчали, теряя мышечную ткань, но конечности при этом, как ни странно, становились все тяжелее, как будто Констанцио сделал их из железа. Любое действие, даже завязывание шнурков на ботинках, причиняло боль. Эта слабость пугала Данло: он понимал, что если вскоре не раздобудет еды, то не сможет больше полагаться на собственное тело.
Поэтому он решил начать охоту немедленно и обвел взглядом все четыре стороны света, прикидывая, где можно найти тюленя. Он знал, что тюленьих отдушин под снегом много: зимой, когда море замерзает, каждый тюлень держит во льду около дюжины отверстий, к которым всплывает подышать и отдохнуть после рыбной ловли в темных ледяных водах. В детстве Данло со своим приемным отцом Хайдаром пользовался собаками, чтобы отыскивать эти лунки, — теперь ему придется прибегнуть к другому способу. Он постоял немного, втягивая ноздрями ветер.
Его нюх, хотя и не мог сравниться с собачьим, стал с недавнего времени очень острым. Возможно, это голод обострил в нем восприятие картин, звуков и запахов мира — а может быть, эккана, ободрав догола его нервы, сделала их необычайно чувствительными к звуковым и световым волнам и к летучим молекулам запаха. Какой бы ни была причина происходящих в нем глубоких перемен, Данло почти что слышал, как копошатся черви в ледяных соцветиях под снегом и проплывает морской окунь под многофутовой толщей льда.
И тюленей он почти что чуял. Их густой мускусный запах пропитывал снег и поднимался в воздух — но не имел определенного направления; Данло, даже смыкая и размыкая ноздри на манер собаки, не мог найти источник этого манящего аромата. Возможно, он вовсе и не чувствовал тюленьего запаха в реальности, а только вспоминал или галлюцинировал — из-за голода почти все казалось возможным. Он мог бы все утро простоять около хижины, принюхиваясь, если бы не
Шайда-средством, техникой червячников.
Данло достал из своей поклажи сканер и приладил его на место очков. Этот хитрый прибор показывал окружающее в инфракрасном спектре, окрашивая лед всеми оттенками красного. В тех местах, где он был толще, а значит, и холоднее всего, лед выглядел густо-багровым, в других пунктах преобладала киноварь и еще более яркие тона — винные, алые и карминовые. Тюленьи лунки на этой картине выделялись огненными пятнами, поскольку лед там уступал относительно теплому океану.
Данло даже мог отличить действующие лунки от заброшенных: толщина льда, затягивающего действующие полыньи под снежной корой, составляет не более нескольких дюймов. На небольшом расстоянии от хижины Данло насчитал целых пять таких лунок. Они пламенели, как капли крови, на фоне других инфракрасных оттенков льда. Все, что от него требовалось, — это взять гарпун, стать над одной из лунок и дождаться, когда тюлень всплывет наверх подышать.
Дождаться и сделать то, чего я делать не должен: убить.
Вдохнув поглубже, Данло надел лыжи и достал из чехла гарпун — длинное смертоносное орудие, ужасное и прекрасное на вид. Несколько дней назад, вырезывая его злодейски зазубренный наконечник, Данло приделал у основания кольцо. Теперь, на жгучем утреннем морозе, он достал из рюкзака свернутую веревку и привязал ее к этому кольцу. Острие у гарпуна съемное: древко входит вето костяное гнездо плотно, но ничем не закрепляется. Основной прием охоты на тюленя очень прост. Когда тюлень всплывает, стоящий наверху охотник бьет гарпуном прямо сквозь снеговую корку и всаживает острие в добычу. Тюлень начинает биться, и костяной наконечник все глубже входит в его тело, отделяясь в то же время от древка. Тогда охотник что есть сил тянет за веревку и вытаскивает ревущего, истекающего кровью тюленя на лед.
В случае удачи гарпун, пробив сердце или легкие, убивает зверя почти мгновенно. Но чаще охотнику приходится добивать свою добычу каменным топором или взрезать ей горло.
Данло, сжимая в руке древко из осколочника, думал, что нанести удар сквозь снежный покров он, пожалуй, еще сможет, а вот добить… особенно если ему случится при этом взглянуть в темные блестящие тюленьи глаза…
Никогда не причиняй вреда другому, никогда не убивай; лучше умереть самому, чем убить.
Данло обратил безмолвную молитву ко всем тюленям, прося их внять его нужде и выйти на его гарпун. А потом, с гарпуном в одной руке и медвежьим копьем в другой, отправился к ближайшей лунке. Копье он воткнул в снег острием к небу. Медведи вряд ли могли побеспокоить его — большинство из них на зиму укладывается спать в свои снежные берлоги, — но иногда изголодавшиеся шатуны тоже приходят к действующим лункам, чтобы подстеречь тюленя. Должно быть, это у них предки нынешних алалоев научились искусству охоты на тюленя тысячи лет назад. И главное в этом искусстве — терпение, умение ждать.
Иногда человеку приходится караулить у лунки весь день; Данло в детстве слышал о великом Вилану, который провел в ожидании четверо суток. Сейчас у Данло не хватило бы выносливости ждать так долго, согнувшись над прикрытой снегом полыньей с гарпуном в руке, — но он знал, что какое-то время прождать придется. Поэтому он нарезал снежных кирпичей и поставил стенку против западного ветра. Стоя спиной к этой стенке, он не сводил глаз с нетронутого снега над тюленьей лункой. Этот снег, согретый дыханием океана, в сканере выглядел ярко-красным, почти рубиновым. От Данло требовалось одно: ждать с гарпуном в руке, когда тюлень всплывет и снег от его тепла запылает еще ярче.