Реквием по Мечте

Селби Хьюберт

Тони жил на переделанном под квартиру чердаке, в старом индустриальном здании. Вообще-то, под словом «переделанный» подразумевались кровать в одном конце помещения и плита с холодильником в другом. Между ними было обширное пространство. Обычно это пространство было забито людьми либо кайфующими, либо догоняющимися, либо готовившимися забалдеть. Когда Гарри и Тайрон пришли туда, на полу сидело несколько человек. Тони сидел в единственном кресле, огромном, пухлом, порванном и расцарапанном, с большими подлокотниками в виде крыльев, словно кресло вот-вот сомкнет свои объятья, проглотит его и переварит, чтобы закончил он дни свои в темном и пыльном углу магазинчика подержанной мебели, с табличкой «Не продается» на груди, играя в гляделки с хозяйским котом. Он смотрел телевизор, который был хорошим компаньоном креслу, такой же огромный и старый, отлично вписывающийся в чердачную обстановку. На шее у Тони висела китайская водяная трубка, бонг, чашечка которой была наполнена хэшем, и время от времени он делал затяжку- другую, не отрывая взгляда от телевизора. Несколько человек расселись вокруг кальяна, наполненного вином, чашечка также была наполнена травой, а сверху лежал кусок гашиша. Мэрион как раз сделала затяжку, когда вошли Гарри и Тайрон. Они присоединились к остальным. Как дела? Что происходит? Эй, малышка, че нового? Как поживаешь, братан? Все по-старому, чувак. Шланг кальяна оказался в руках у Гарри. Он с минуту посасывал его, потом передал Тайрону, Наконец Гарри выдохнул, слегка откинулся назад и посмотрел на Мэрион. Как дела? О, да все то же самое. Гарри кивнул в сторону кальяна: неплохой хэш. Угу. Хорошо вставляет. Очень меня успокаивает. Глаза Гарри были почти закрыты, на расслабленном лице блуждала улыбка. Я так и понял. Выглядишь ты клево. На лице Мэрион появилась ухмылка, и она хохотнула: это типа комплимент или ты так со всеми? Гарри раскинул руки и пожал плечами, на его лице все та же сонная ухмылка. Иногда я не такой учтивый, особенно когда пьяный. Мэрион хихикнула чуть громче: может, и так, но зато ты более общительный. Знаешь, у тебя очень милая улыбка, особенно когда ты расслабленный, как сейчас. Гарри засмеялся и наклонился к ней поближе, у меня нет выбора, малышка, я такой расслабленный, что сейчас растаю. Мэрион рассмеялась и сжала его руку, потом взяла мундштук кальяна и сделала еще затяжку, прежде чем передать его Гарри. Он засмеялся. Это именно то, что мне надо позарез… Вроде как помогает снять напряжение, понимаешь? Мэрион покачала головой, стараясь удержать смех, рвущийся наружу вместе с дымом. Тайрон сунул шланг кальяна под нос Гарри: давай, чувак, потом трепаться будешь о всякой ерунде. Сделай напасик и продолжай в том же духе. Гарри, сконцентрировавшись, затянулся и передал шланг Фреду. Тайрон смотрел на то, как Фред, присосавшись к шлангу, делал затяжку, которая, казалось, длилась минут пять, отчего кусочек гашиша раскалился добела. Блин, этот мудвин собирается высосать гашик прямо через шланг. Надо проверить, нет ли у него в башке еще какой дырки, воздух должен же выходить наружу. Наконец Фред оторвался от шланга и передал его Тайрону, на его лице гуляла широкая, глупая улыбка, он хрюкнул, пытаясь удержать дым в легких, – не жадничай, детка. Тайрон расхохотался, зажав шланг в обеих руках, остальные присутствующие захихикали. Тайрон посмотрел в пол, покачал головой, потом снова поднял взгляд на Фреда, у которого на лице была все та же говноедская улыбка. Смех его становился все сильнее и сильнее, тут уже и остальные не выдержали и начали хохотать, тряся головой, и все взгляды неизбежно останавливались на лице Фреда, сидевшего с глупейшей ухмылкой, которая становилась все более идиотской, – теперь, как бы они ни старались, остановить этот смех было нереально. Фред же так и продолжал удерживать дым в легких, хотя сам едва не задыхался. Его лицо покраснело, глаза вылезали из орбит, а Тайрон тыкал в него пальцем и, трясясь от смеха, пытался выдавить: Чиее… Чиее… – и в конце концов Фред все же выдохнул дым, но тут же быстренько сделал еще напас и закивал головой: чхорт; остальные уже никак не могли подавлять смех, а Тони курнул из своей трубки и набычился на телевизор, потому что программа была прервана рекламой, потом еще одной рекламой, потом неполадками на станции и снова рекламой. Тони сделал еще одну затяжку, заерзал в своем

кресле и забормотал под нос что-то про дерьмо собачье. Ему хотелось смотреть сериал, нах, а не сраную собаку, жрущую конину, и он начал орать на телевизор, давай, псина херова, засунь свой нос ей в жопу. Что, тебе рыба не нравится, что ли? Э-э? Рыба ему, видите ли, не нравится, пидору, сучий ты потрох. Смех постепенно утих. На время все притормозили с гашишем и просто сидели, устроившись поудобнее, слушали музыку и болтали, а потом краем глаза стали наблюдать за Тони, слушать его реплики, и снова послышались смешки. Эй, детка, не стоит так говорить о пидорах в присутствии Гарри, это может ранить его чувства. Фред так и сидел с улыбкой деревенского дурачка: а откуда вы знаете, что он пидор, может, он лесбиян, – и он едва не задохнулся от хохота, – черт, я щас обосрусь, хахахахахахаха, лесбиюн-потаскун, хахахахахаха, дерьмището какое, хахахахахаха; Тони все еще нудил что-то нечленораздельное, а остальные катались по полу от смеха, глядя на хохочущего и трясущего головой Фреда, и каждый раз, когда его смех начинал затихать, он снова начинал трепаться о лесбиянах с членом, и все снова покатывались. Тони встал, его трубка болталась на шее, и направился к шкафу, взял что-то из ящика и снова плюхнулся в свое кресло, где снова почти исчез из виду за чумовыми крыльями. Положив новую плюшку гашиша в трубку, он поджег его, сделал пару долгих затяжек и снова молча уставился в телевизор, где наконец снова пошел сериал. Фред уже Не мог смеяться, хотя все еще ухмылялся и тряс головой, остальные же старались не смотреть в его сторону, потому что у всех от смеха болели животы. Гарри и Мэрион отделились от остальных и, развалившись на старых подушках, вполуха слушали музыку, обратив все внимание друг на друга. Ты одна живешь или с подружкой? Одна. Ты же Знаешь. Гарри пожал плечами: откуда мне знать-то? Когда я был у тебя в последний раз, я помню, ты жила с соседкой, правильно? Господи, это ж несколько месяцев назад было. Ого, так давно? Темпус действительно фугитс, да? Ага. Иногда, кажется, оно застывает на месте. Словно ты сидишь в мешке и не можешь вылезти, и кто-то постоянно твердит тебе, что со временем все станет лучше, а время словно застыло и смеется над тобой и твоей болью… А потом внезапно оно сдвигается с места, и ты вдруг видишь, что прошло полгода. Вроде как только Вытащил летние вещи из шкафа, а на дворе Рождество, а между этим десять лет боли. Гарри улыбнулся: Господи, я только сказал привет, а ты мне уже даешь классификацию отпечатков пальцев. Но я рад, что у тебя все в порядке. Мэрион рассмеялась, а Гарри прикурил косяк, и, сделав пару быстрых затяжек, передал его Мэриов;. Тони начал слегка подергиваться. Движения были не вольными, словно он чувствовал приближающуюся катастрофу. Он с головой ушел в сюжет, ему было очень интересно, как именно здоровяк разберется с плохим и спасет девку, он переживал за них, но что-то подсказывало ему, что проклятый телевизор настроен против него, Тони, и только и ждет момента, чтобы сцапать его. Он снова раскурил трубку, сделал пару глубоких затяжек, затушил ее и снова уставился в телевизор. Лучше со мной не связывайся, сукин сын. Я тебя предупредил. Он перестал дергаться и, устроившись в кресле поудобнее, снова исчез из вида. Мэрион усмехнулась. У него, похоже, свое садо-мазо с этой штукой, тебе не кажется? Ага. Как будто чувак и шлюха, которая ему не дает. Остальные тоже время от времени наблюдали за Тони и улыбались, развлекаясь, как было уже много раз – и было куда интереснее происходящего на экране. А знаешь, чувак, он думает, это его старуха. Бля, да он никогда со своей старухой так не разговаривал. Они засмеялись и вернулись к своим разговорам, музыке и куреву. Гарри прислонился к Мэрион, а она гладила его по голове и играла с его волосами, и оба слушали музыку. Время от времени он ради развлечения протягивал руку и играл кончиками пальцев с ее сосками или ласкал ее грудь ладонью, очень нежно, даже мечтательно. Он наблюдал за своими пальцами, ласкающими ее напрягшийся сосок, представлял его под блузкой, и ему хотелось расстегнуть ее и поцеловать сосочек, но это казалось слишком сложным в тот момент, и он решил отложить это дело до следующего раза. Он просто слушал музыку и двигался навстречу ее пальцам, ласкающим его голову, сдаваясь на милость чувственных течений, в которых постепенно утопал. Знаешь, девочка, а это, пожалуй, даже получше ширева будет. Меня это здорово заводит. Мне тоже нравится. Мне всегда нравились волнистые волосы. Моим пальцам очень приятно их гладить. Сквозь них нельзя просто провести пальцы, как сквозь прямые. Они сопротивляются, будто они живые, и ужасно приятно укрощать их. Мэрион смотрела, как ее пальцы проходят сквозь волосы Гарри, наблюдая, как под ними закручиваются кончики волос, наматывала на них пряди, ощущала, как его волосы ласкают ее ладонь, и снова смыкала пальцы, медленно Поднимала руку, чувствуя, как пряди волос скользят под ее руками, между пальцев, и она понимала, что создает ритм для ласк, который управлял ее дыханием, а затем стал частью дыхания и перетек в рябь, проходившую через ее тело, когда Гарри ласкал ее сосок кончиками пальцев. Она представляла свой розовый сосок и то что с ним было бы, если бы он оказался между губами Гарри, и в этот момент Тони снова стал орать на чертов телевизор: лучше тебе этого не делать, хрен ты лысый. Я тебя предупредил, мразь бесполезная, хватит с меня твоего дерьма. Он дернулся в своем кресле и вызывающе уставился на экран, и Тайрон хохотнул смешком Тайрона: я не против того, что он кроет на чем свет свой собственный телевизор, но я очень надеюсь, этот гондон не начнет отвечать ему, потому что, когда такое начнется, я завяжу с этим дерьмом и свалю отсюда, он сделал еще одну глубокую затяжку и отвернулся, чтобы не смотреть на тупую ухмылку Фреда, который всегда так делал, пытаясь заставить его захлебнуться дымом и закашляться; тут кто-то вытащил на свет божий ампулки, попперсы, и, вскрыв один пузырек, зажал ноздрю пальцем, глубоко вдыхая другой, пока пузырек не вынули из его руки, чтобы другой сунул его себе в нос, так же зажав ноздрю пальцем, и оба они ушли на пол и катались по нему хохоча, а Тони подался вперед в своем кресле: я знал, я так и знал, что эти крысиные выродки сделают это, Господи Иисусе, грязные гнилые ублюдки; а Гарри и Мэрион внезапно одновременно прервали свои ласки, когда запах попперсов защекотал им ноздри, выпрямились И потянулись В ту сторону и посмотрели на людей, лежащих вокруг, сидящих вокруг, хихикающих и рыдающих от смеха: эй, чуваки, киньте нам тоже, – и один из желтых пузырьков описал в воздухе дугу, шлепнувшись в руку Гарри, и они с Мэрион легли рядышком на пол, их тела практически проникали друг в друга, Гарри открыл ампулу, и они оба стали глубоко вдыхать пары, крепко держась друг за друга, их тела завибрировали, головы закружились, на мгновение им показалось, что они умирают, но потом они засмеялись и стали прижиматься друг к другу еще сильнее, умирая от смеха, зажав пузырек своими носами; Тони подался вперед еще больше: вы, грязные тварюги, я вам устрою клубничный душ, гондоны, – он поднял правую руку со старым пистолетом 22-г0 калибра и направил его в телевизор, – мое терпение лопнуло, вы достаете меня своими блядскими киношками, а потом засовываете мне их в глотку со всей этой херней, именно тогда, когда вот-вот что-то произойдет; а у всех под носами было по ампуле, и все катались по полу, смеялись, потели, чесались, а Тони злобно вперился в телевизор: ты слишком долго трахал мне мозг этими собачьими консервами, спринцовками, и когда подмышками не воняет, и туалетной бумагой, – он кричал все громче и громче, его лицо покраснело так же, как и тех, кто нюхал попперсы, они слушали и смотрели на него глазами, которые щипало от стекающего со лба пота, корчась от истеричного смеха. ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ? А? ХВАТИТ С МЕНЯ ВАШЕГО ДЕРЬМА. МУДАЧЬЕ ДОЛБАНОЕ, – он нажал на курок, и первая пуля попала точно в центр экрана, послышался глухой хлопок, который был заглушен новым взрывом истеричного смеха и воплями Тони, искры и языки пламени полетели из дыры в экране, и большие куски толстого стекла разлетелись по комнате; клубы дыма окружили телевизор, а Тони стоял и истерично орал: Я ДОСТАЛ ТЕБЯ, ТЫ, ХРЕНАК, ТЕБЕ ПИПЕЦ, – и он выпустил еще одну пулю в умирающий телевизор, ТЫ ПОЛУЧИШЬ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ, ХАХАХАХАХАХАХАХА, и еще одна пуля полетела в разваливающийся корпус, – КАК ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ? А? НРАВИТСЯ? ПИДОР ГНОЙНЫЙ, – и он продолжал херачить телевизор, всадив очередную порцию свинца в дымящиеся останки того, что минуту назад было сложным прибором. ДУМАЛ, ТЕБЕ ЭТО С РУК СОЙДЕТ, А? ДУМАЛ, ДА? А остальные смотрели и тряслись от хохота, когда он влепил на ходу еще одну пулю в корпус, и вот он стоит над ним, оставив на десерт последний патрон, сияющий, ухмыляющийся, торжествующий, над изуродованными, тлеющими останками, глядя, как судорожно скачут нервные искры, убегая по дымящемуся проводу к розетке, где они взрываются и шипят, прежде чем исчезнуть, а у торжествующего Тони текли слюни от вида дрожащего под его взглядом, молящего о пощаде, о последнем шансе телевизора: я больше не буду, Тони, клянусь мамой, Тони, пааажааалустааа, ну последний раз, Тони, я все исправлю, клянусь жизнью мамочки, я все для тебя сделаю, Тони, – а Тони глумился над умоляющим о пощаде телевизором, исполненный презрения к хнычущему сукину сыну: ШАНС??? ШАНС???? ЩАС Я ТЕБЕ, СУКА, ДАМ ШАНС, ХАХАХАХАХАХАХАХА, ТЫ ДАЖЕ НЕ МОЖЕШЬ УМЕРЕТЬ КАК МУЖЧИНА, ТРУСЛИВЫЙ СУКИН СЫН, – ну пажаааалуйста, Тони, не стреляй, пож… ЗАТКНИСЬ, МРАЗЬ, – лицо Тони скривилось В презрительной гримасе, он посмотрел телевизору прямо в глаза: пососи-ка вот это, – сказал он тихим, но страшным голосом и всадил последнюю пулю в трясущийся, жалкий телевизор, и телевизор задрожал от этого соuр de grace, по обгорелым внутренностям пробежала последняя искра и, шипя, исчезла в вечности, испустив последний дымок, который, клубясь! ушел в атмосферу, где смешался с дымом от травы, гашиша, сигарет и вонью попперсов. Тони пожал плечами и сунул пистолет за пояс: говорил я тебе, не выеживайся, – он снова дернул плечом, никто не выеживается на Тони Большие Яйца, ясно? И он спокойно присоединился к остальным, взяв предложенный ему пузырек, занюхал его и упал на пол, хохоча вместе со всеми, а кто-то предложил помолиться за упокой усопшего между приступами смеха, а Гарри с Мэрион вынюхали ещё один Поппер на двоих, и их тела продолжали трение друг о друга, и они смеялись, прилипая друг к другу кожей, и музыка продолжала дрейфовать сквозь дым и смех, и уши, и головы, и сознание и каким то непонятным образом выходила нетронутой и неизменённой, и всем было хорошо, чувак, по – настоящему хорошо, словно они только что покорили вершину горы Эверест, или прыгнули с парашютом, или летали как птицы, да, словно птицы парили в воздушных потоках, как большие птицы, чувак … да… Словно они вдруг стали свободными… свободными… свободными….

Сара Голдфарб сидела в своём кресле перед телевизором, покрывая лаком ногти и глядя в экран. Наведение марафета было долгим, сложным процессом, но Сара могла заниматься чем угодно, не отрываясь от телевизора, причём заниматься, к своему полному удовлетворению не упуская ни одного слова или жеста на экране. Может, маникюр и не был при этом идеальным и немного лака попало на пальцы, но кто заметит? С расстояния в несколько футов её маникюр будет выглядеть как профессиональный. А если и не будет, кому какое дело? Для кого ей стараться? Кто заметит, что её ногти не так уж и хороши? Так же как и шитьё и глажка, или стирка? Неважно, что она делала, глядя одним глазом в телевизор, главное, что он отлично справлялся со своей задачей – чтобы её дни и вся её жизнь проходили относительно терпимо. Она вытянула руку перед собой и посмотрела на ногти, глядя на экран сквозь растопыренный пальцы. Она долго смотрела на вальцы, отчего у нее возникла оптическая иллюзия, будто они прозрачные. Она улыбнулась и посмотрела на другую руку. Такой красивый красный цвет. Великолепно. Отлично будет смотреться с платьем. Скинуть несколько фунтов, и платье сядет как новенькое. Верх платья съехал с плеч от ее движений, и она, поправив его, откинулась в кресле так, чтобы платье не спадало. Она любила это красное платье. Она сможет похудеть. Или слегка распустить швы. В библиотеке должны быть книги про это. Завтра я пойду, возьму книги и сяду на диету. Она положила еще одну конфету в рот, почувствовала, как она тает, и наслаждалась вкусом шоколада, смешанного с кремовой начинкой, потом медленно прижала конфету языком к нёбу, улыбнулась и прикрыла глаза, чувствуя, как ее тело покалывает от наслаждения. Она отчаянно пытал ась позволить конфете растаять самой, но, как бы ни старалась она подавить желание разделаться с ней, это оказалось невозможно. Глаза ее внезапно широко раскрылись, при этом на лице появилось очень серьезное выражение, и она энергично разжевала конфету, покатав ее во рту, а затем проглотила и вытерла уголки рта тыльной стороной ладони. У них в библиотеке полно книг. Вот я и попрошу у них одну. Ту, где написано, как быстрее всего похудеть. Возможно, скоро я появлюсь на телевидении, так что мне надо как можно быстрее похудеть, чтобы я могла влезть в красное платье. Она смотрела на экран, понимая действие и слова, но ее мысли все еще были сосредоточены на коробке с конфетами, что лежала на столе рядом с креслом. Она точно знала, сколько там еще осталось… и какие именно. Четыре. Три из темного шоколада и одна из молочного. Та, что из молочного, украшена вишенкой и с вишневой начинкой. Одна – с карамелью, другая с нугой, и еще одна – с бразильским орехом. Вишневая была последней. Конфету она заранее переложила к краю коробки, чтобы не взять по ошибке. Она шла последней. Может быть, она даже не станет проверять, какую именно конфету берет. Но все уже предопределено. Как всегда. Сначала нуга, потом бразильский орех, затем карамель. После – подождать как можно дольше, перед тем как съесть вишню в шоколаде. Она всегда играла. Сколько лет продолжалась эта игра? Десять? Может, и дольше. С тех пор как умер ее муж. Однажды она оставила ее в коробке… одну, на всю ночь. Она пошла спать, а конфета оставалась там, в коробке, в маленькой коричневой бумажке, в которые их так аккуратно заворачивают. Она бросила последний победный взгляд на коробку перед тем, как пойти в постель. Потом она отвернулась и чувствовала себя так хорошо, раздеваясь и устраивая себе гнездышко под одеялом, что уснула почти моментально. Насколько она помнила, сон ее всегда был спокойным, никаких кошмаров, и тут посреди ночи она внезапно подскочила в своей постели, проснувшись, лоб ее покрывала испарина, и несколько бесконечных секунд она вглядывалась в темноту, слушая, не понимая, что ее могло разбудить и почему, думая, не вор ли проник в ее квартиру и не собирается ли он прямо сейчас напасть на нее. Она напрягала весь свой слух, однако Ничего не услышала, она сидела тихо, не шевелясь, едва дыша, затем скинула с себя одеяло и устремилась в гостиную, безошибочно ориентируясь в темноте, к столу, на котором лежала коробка, выхватила конфету из коробки, словно рука ее направлялась свыше, и едва не упала в обморок, ощутив вкус шоколада. Она свернулась калачиком в своем любимом кресле, слушая свое чавканье, жадно поедая молочный шоколад с вишенкой и вишневой начинкой, а после этого, пошатываясь, вернулась в спальню. Проснувшись рано утром, она попыталась вспомнить что-то, не зная, что именно, сидя в мягком, словно фильтрованном, свете. Она смутно ощущала, что нечто случилось, и посчитала все это сном, но как ни пыталась вспомнить этот сон, так и не смогла. Она помассировала подошвы ног и виски, но это не помогло. Она несколько секунд стучала по голове костяшками пальцев, чтобы стимулировать свою память, но… по нулям. Она встала и бессознательно прошла в гостиную, вместо того чтобы пойти в ванную, включила телевизор – и внезапно очнулась, бросив взгляд на пустую коробку из-под шоколадных конфет. Некоторое время она смотрела на нее, потом все вспомнила и буквально рухнула в кресло, задрожав от осознания того, что она съела конфету с вишенкой и вишнёвой начинкой, даже не помня, как и когда это сделала. Она попыталась вспомнить момент, когда она жевала конфету, и вернуть ощущение вишневого сока на языке, однако как во рту, так и в ее сознании оставалось ощущение пустоты. Она чуть не заплакала, вспомнив, как сильно ей хотелось, чтобы эта коробка продержалась хотя бы пару дней, хотя такого еще никогда не случал ось, и ей очень хотелось оставить последнюю конфету на утро, тогда в итоге получилось бы три дня, а теперь коробка была пуста, а Сара даже не помнила, как она съела конфету. Это был паршивый день в жизни Сары Голдфарб. Она никогда не позволит случиться такому снова. Никогда больше она не позволит себе быть такой дурой, чтобы оставлять конфеты на следующий день. Завтра – это завтра. Бог дает нам каждый новый день как подарок, а потому теперь она будет есть каждый день по целой коробке и будет точно знать, что съела все. Она улыбнулась красавчику ведущему, потянулась и взяла последнюю конфету – ту самую, молочный шоколад, вишенка и вишневая начинка, – положила на язык и вздохнула, катая конфету языком во рту, чувствуя зуд нетерпения во всем теле и легкое сосущее ощущение в желудке. Потом она сдалась и слегка прикусила зубами подтаявшую шоколадную оболочку, получая неописуемое удовольствие от смешивающихся во рту вкусов вишни и шоколада. Вишенка отделил ась от оболочки, и Сара Голдфарб некоторое время покатала ее во рту, наполненном тягучими жидкостями, которым она позволила медленно стекать в ее подергивающуюся гортань. Затем она закатила глаза, хотя и не до такой степени, чтобы не видеть происходящего на экране, и впилась зубами в конфету. Она облизала пальцы и вытянула перед собой обе руки, рассматривая красный лак на ногтях, одновременно глядя сквозь растопыренные пальцы на экран телевизора, уйдя в свои фантазии, где она выходила на сцену в своем красном платье, так прекрасно на ней сидевшем теперь, когда она похудела, и в золотых туфлях, просто шикарных, а ее волосы были такими прекрасно рыжими, что не в сказке сказать – О, чуть не забыла. Волосы. Они должны быть рыжими. Столько времени прошло с тех пор, как они были рыжими. Завтра я попрошу Аду покрасить мне волосы. Наплевать, если рыжий уже не моден. Я буду в красном. За исключением туфлей. Не считая туфлей, я буду во всем красном. Когда меня попросят представиться, я скажу, что я Красная Шапочка. Вот так прямо и скажу. Посмотрю прямо в камеру, на красный мигающий огонек и скажу, что меня зовут Красная Шапочка.

Гарри провожал Мэрион домой. Ночь была теплой и душной, но они едва это замечали. То есть они знали, что ночь теплая и душная, но это оставалось фактом посторонним и не имеющим к ним отношения. Их тела были все еще напряжены и слегка зудели после попперсов и смеха, и в то же время они были расслаблены и очень спокойны после всего выкуренного хэша. Это был прекрасный вечер, или утро, или что бы там ни было, для прогулок по улицам района Яблока, называемого Бронкс. Кое-где над зданиями проглядывало небо со звездами, луной и прочей ерундой, которая обычно бывает на небе, но они предпочитали думать о звездах, планетах и луне, глядя на фонари в конце улицы. Если уж эти самые фонари мешают смотреть на звезды в небе, то примените немного волшебства, и сможете легко подстроить реальность под себя. Теперь вот уличные фонари превратились для них в звезды, планеты и луну.

Несмотря на столь ранний час, движение машин, такси, грузовиков, людей и случайных алкашей на улицах было довольно оживленным. Где-то в квартале от них появились двое и шатаясь двинулись в их направлении. Подруга тянула парня за рукав, мол, мне надо пописать, ради Бога, остановись и дай мне пописать. Не можешь пять минут подождать, что ли? Это ж в паре кварталов отсюда. Нет. Я должна пописать. У меня моча аж до зубов поднялась. Господи, ты иногда хуже гвоздя в заднице! Правда? В любом случае, меня сейчас не задница беспокоит. Она схватилась за него, он остановился, она подняла юбку, повисла у него на ремне сзади, присела и начала писать. Эй, ты какого черта там удумала, сучка ненормальная? – Аааааааааахххххххх, мне так хорошо ~ Ты че, придурошная, что ли – Да перестань ты ныть, аааааааааахххххх – У тебя вообще стыда никакого, что ли, не осталось? Он расставил пошире ноги, пытаясь избежать текущего под него расширяющегося потока вечернего пива, а она продолжала облегченно вздыхать, не обращая внимания на щекочущие ее щиколотки брызги мочи, ее глаза блаженно при крыты в абсолютном экстазе, при этом она раскачивается из стороны в сторону, держась за его ремень, а он с трудом пытается удержать ускользающее равновесие, тянет ее в другую сторону, одновременно пытаясь избежать

потопа. Пойдем отсюда, ради Христа, – но она продолжала мочиться, вздыхала и раскачивалась на его ремне, – ты нас щас утянешь. Внезапно он видит Гарри и Мэрион, настороженно вскидывается, потом улыбается и, раскинув широко руки, пытается прикрыть свою подружку, опустошающую мочевой пузырь. Гарри и Мэрион довольно ловко, хотя и словно во сне, уклоняются от потока, с триумфом перешагивая ручей мочи, и Гарри улыбается парню: а твоя старушка поссать не дура, чувак, – потом засмеялся, и они с Мэрион идут дальше по улице, а парень некоторое время смотрит им вслед, и тут в его голове звучит сигнал тревоги, когда он чувствует, что его тело опасно накренилось, и он пытается восстановить равновесие, однако после короткой борьбы обнаруживает себя в воздухе, летящим ласточкой прямо в соседнюю речку, – эй, какого хера ты делаешь, ты, ненор… и со шлепком падает в поток, барахтаясь в нем: ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! – в то время как его подружка лежит на спине, продолжая вздыхать: ааааахххххххх, – добавляя скорости и шума речному потоку, а ее счастливый спутник на эту ночку бултыхается в реке: Я НЕ УМЕЮ ПЛАВАТЬ, Я НЕ УМЕЮ ПЛАВАТЬ! – а потом в конце концов выбирается на берег исключительно благодаря своей мрачной решимости и выдержке, где тут же падает на колени и, опустив голову, пытается восстановить дыхание, а его подружка, вздохнув, переворачивается на бок и, приняв позу эмбриона, засыпает в кустах на берегу реки. Гарри смеялся и качал головой. Алкаши это слишком, ты не считаешь? Они вообще не врубаются, ну никакого понятия о приличиях.

Он и Мэрион продолжили прогулку по улицам, чувствуя сухость в горле и пустоту в желудке. Они остановились у круглосуточной кафешки, купили кусок пирога и пару шариков мороженого с шоколадным и клубничным сиропом и взбитыми сливками по краю. Мэрион заплатила, и они пошли к ней. Когда они расположились за кухонным столом, Мэрион прикурила косяк. Внезапно Гарри снова начал хихикать: эта ****ь была просто нереальна. Парню нужна была Лодка. Мэрион передала косяк Гарри и медленно выдохнула дым. На улицах надо устанавливать писсуары. Тогда ей не пришлось бы унижаться, просто чтобы помочиться. Мужики всегда могут отойти в аллейку или за припаркованную машину, и это абсолютно приемлемо, но, если это делает женщина, она выглядит глупо. Именно это мне и понравилось в Европе, они цивилизованные. Гарри наклонил голову, глядя на нее и слушая, ухмыльнулся, возвращая ей косяк: не понимаю, кому ты сейчас это все рассказываешь, своему психиатру, что ли, или судье? От косяка оставалось совсем немного, и она предложила Гарри докурить, но он отрицательно покачал головой, и она аккуратно затушила «пятку», положив ее на край пепельницы. Вообще, тебе не кажется, что от всей этой темы тошнит? Я имею в виду, это же просто бред. Женщинам нельзя ни срать, ни ссать, ни пукать, ни пахнуть, ни получать удовольствие от ебли – извиняюсь, от секса. Эй, детка, я тут ни при чем, да? Ты ж не всерьез. Я ж ни слова не сказал. Да все нормально. Мне надо на ком-нибудь практиковаться. Ну так иди и практикуйся на своем психиатре. Ему за это платят. Она улыбнулась: больше не платят. Завязала? Не совсем. Я с ним встречаюсь, но не как пациентка. Гарри засмеялся: ты его тоже трахаешь? Периодами. Когда настроение есть. Меня родители спрашивают, вижусь ли я с ним до сих пор, и я говорю, мол, да, вижусь, и они мне дают по пятьдесят долларов в неделю. Мэрион рассмеялась, мне даже врать не нужно. А того, что до него был, тоже трахала? Да, только все это стало напряжно. Он перестал выписывать рецепты, хотел бросить из-за меня жену, вправить мне мозги на место… знаешь, такой настоящий шовинист. Этот мужик другой. Иногда мы с ним встречаемся, это весело, и никакой прессухи. Мы просто хорошо проводим время. И он до сих пор выписывает рецепты на транки и барбитуру. Пару недель назад мы летали на Виргинские острова вместе на уик-энд. Это было клево. Да че там, офигенно. Звучит просто круто. Ага. Так твои предки, они все еще оплачивают счета, – он мотнул головой в сторону квартиры, – за хату и все остальное? Ага. Она снова громко и заразительно засмеялась, плюс полтинник на психиатра. И еще я занимаюсь кое-какой подработкой, редактирую в нескольких издательствах. А все остальное время балдеешь и кайфуешь, так? Она улыбнулась: ну вроде того. Ты отлично все разрулила, на самом деле. Только почему ты постоянно наезжаешь на предков, всегда про них какие-нибудь мерзости рассказываешь? Да они меня затрахали своими среднеклассовыми претензиями, понимаешь? Типа, у них здоровый дом, куча денег, машины, престиж, и они собирают деньги для такого и сякого Фонда защиты своих еврейских прав, и Иисус знает чего еще – а Христа-то я чего сюда приплела? Ему надо быть поосторожнее, один раз мы его уже распяли, распнем и второй раз. Мэрион присоединилась к хохоту Гарри, да они бы и сами в этом поучаствовали. Просто они такие люди. Глотку перегрызут, чтобы заработать денег, потом отчисляют несколько долларов на защиту цветных и считают, что сделали миру большое одолжение. Посмотрим, какими либеральными они будут, если я приду домой черным парнем. Они вроде не хуже других. Гарри откинулся назад, потянулся и поморгал: да весь мир – бардак. Возможно, но весъ мир не заставляет меня краснеть от стыда. У них есть все, а культуры нет. Они тупые. Э-э, культура – шмультура, – он улыбнулся и пожал плечами, зевнул и сонно поморгал. Мэрион улыбнулась. Наверное, ты прав. В любом случае я не вижу причин позволять им опускать меня. Это все из-за хэша. Иногда меня высаживает на измену. Да, тебе надо бы научиться расслабляться, – Гарри улыбнулся сонной улыбкой, щелкнул пальцами, потряс головой, и они оба расхохотались, – когда, говоришь, пойдем в постельку? Пойдем, только не отключайся сразу. Эй, я что, по-твоему, совсем придурок, что ли? Они прыснули, и Гарри плеснул себе в лицо холодной водой перед тем, как пойти в спальню. Он еще потягивался и устраивался поудобнее, когда Мэрион склонилась над ним, приблизив к нему свое лицо и рукой поглаживая его грудь и живот: я не знаю, может, это из-за травы, а может, из-за разговора о родителях, но я чертовски завелась. Ты это о чем? Это все из-за меня. Вот такой вот эффект я оказываю на телочек. Я неотразим. Особенно после того, как мне увеличили член хирургическим путем, – он хохотнул, а Мэрион посмотрела на него, покачав головой, – тебе еще не надоела эта бородатая шутка? Поговори об этом со своим психоаналитиком. Может, это просто исполнение желаний, – снова засмеялся Гарри. Мэрион фыркнула и поцеловала его, скользнув губами по его губам, а затем засунув язык ему глубоко в рот, Гарри ответил тем же и обнял ее, почувствовав ладонями ее гладкую кожу, лаская ее спину и ягодицы, в то время как она легко и нежно гладила его яйца и внутреннюю сторону бедер, целуя ему грудь. И живот, затем схватила его член, немного погладила, обхватила его губами и начала ласкать языком, а Гарри продолжал гладить ее ягодицы и промежность, постанывая и вытягиваясь, прикрыв глаза, потоки света пробивались сквозь его закрытые веки, а когда он снова открыл таза, то едва мог разглядеть жадно заглатывающую его член Мэрион, потому что его мозг был наэлектризован мыслями и образами, и, хотя наркотики и сексуальное удовольствие сделали его инертным, инертность эта была восхитительна, абсолютно. Эта вялость была внезапно прервана, когда Мэрион села и ввела его член в себя, после чего он несколько часов, а может, секунд просто лежал и слушал возбуждающие звуки их секса – Прокатись на петушке до Бренберри-кросс, – потом открыл глаза и притянул к себе ее за груди, чтобы удобнее было их ласкать, дразнить, посасывать и покусывать, в то время как его руки бродили вверх и вниз по ее спине, а Мэрион закатывала от удовольствия глаза, двигаясь, извиваясь, вздыхая, постанывая, и они продолжали заниматься любовью до тех пор, пока сквозь занавески не стали просачиваться утренние лучи, жар их страсти начал остывать в теплоте солнечного света, и в конце концов внезапный сон одержал верх.

Сара с любовью намазала кремовый сыр на рогалик, глядя одним глазом на тускло мерцающий в утреннем свете экран телевизора. Она щедро откусила от рогалика, запив небольшим глотком горячего чая. Периодически она подравнивала мягкий сыр ножом, прежде чем откусить снова и отхлебнуть еще немного чая. Она старалась не торопиться, но съела весь бублик еще до начала следующего рекламного блока. Я потерплю. До конца рекламного блока. В следующем ролике должны будут рекламировать кошачий наполнитель. У них такие славные киски. Они так мило мурлычут. Она отхлебнула из стакана с чаем, глядя в телевизор с мыслями о том, что, пожалуй, она потерпит с едой до конца всей рекламы. Хотя это вообще не проблема. И после завтрака она пойдет в библиотеку за книгами по диете. Главное, не забыть. Сначала в библиотеку, а потом к Аде, красить волосы в прекрасный рыжий цвет. О, привет, киска. Ой, какой же миленький маленький котик такой хорошенький, так и хочется его потискать. Она потянулась и, взяв датский рулетик, стала машинально размачивать его в чае. Она осознала свои действия, только когда положила рулет в рот и начала жевать. Она посмотрела на кусок в своей руке, на следы зубов на нем и поняла, почему у нее такие приятные ощущения в животе и горле. Она почти полностью игнорировала peкламу, продолжая кусать и жевать как можно медленнее, делая маленькие глоточки из чашки. При кончив вкуснейший рулет, она снова облизнула губы, затем пальцы, потом вытерла руки о кухонное полотенце, лежавшее у нее на коленях, и мягко промокнула губы, прежде чем отпить еще чаю. Она посмотрела на упаковку от выпечки и, вытерев пальцем остатки глазури, слизнула ее. Никакого расточительства. Мммммм, так вкусно. Особенно вкусно было сегодня утром. Может, стоит съесть еще немного? Но тогда я пропущу конец программы. Нет, больше не стоит. Вообще надо думать о сладком. Буду смотреть сериал и не думать датской выпечке. Она продолжала стирать пальцем остатки глазури, слизывая их. В конце концов она смяла все обертки и упаковки в комок и бросила их мусорное ведро, забыв о бубликах с мягким сыром и рулетиках, которые были сегодня какими-то особенно нежными. Особенными.

Она посмотрела сериал и, как обычно, вздохнула над счастливым и забавным концом, потом допила чай и стала собираться в библиотеку. Помыла тарелку, нож и стакан, Поставила их на сушку, причесалась, привела себя в порядок, надела милый свитер с пуговками, затем посмотрела на телевизор, выключила его и вышла из квартиры. Она знала, что для почты еще рано, по все равно проверила почтовый ящик. На всякий случай.

Библиотека была в двух кварталах налево, но она автоматически повернула направо, не осознавая этого до того самого момента, когда продавщица отдала ей сдачу и рулет: пожалуйста, миссис Голдфарб. Всего доброго. Спасибо, дочка. Сара вышла из кондитерской, пытаясь не думать о том, что у нее в сумке, однако эта игра не могла продолжаться долго, потому что она не только знала, что находится в сумке, но и хотела вытащить это как можно быстрее и съесть. Однако ела она рулет медленно, вдумчиво, маленькими кусочками, щекотавшими ее нёбо, и смогла растянуть удовольствие до самой библиотеки. Она поинтересовалась у библиотекарши, где стоят книги по диете. Библиотекарша выразительно глянула на пакет из кондитерской, который все еще сжимала в руках Сара, и провела ее к секции с книгами по диете. Господи, сколько же их. Я могла бы похудеть, просто глядя на них. Библиотекарша усмехнулась: правильный, мол, ход мысли. Но не беспокойтесь, мы что-нибудь подыщем. Я надеюсь. Меня пригласили на телевидение, и я подумала, что неплохо было бы скинуть несколько фунтов, чтобы выглядеть стройнее, – Сара закатила глаза, и библиотекарша засмеялась. Вообще-то вам нужна не совсем эта секция. Здесь книги о правильном здоровом питании, а также о неправильном питании и заболеваниях. Вот болезней нам не нужно, спасибо. И лишнего веса тоже. А он у меня имеется. Сара Голдфарб улыбнулась библиотекарше, и та улыбнулась в ответ. Глаза Сары вдруг засияли, совсем чуть-чуть. Книги, которые должны быть вам интересны, находятся здесь. О том, как сбросить лишний вес. Сара попыталась оглядеть их все сразу, они такие толстые, извините за каламбур. Она подмигнула библиотекарше, которая еле сдерживала смех. Мне кажется, тоненькая книжка лучше. У меня мало времени. Мне время нужно, чтобы похудеть, а не книжки читать. Я могла бы мускулы накачать, если бы поднимала эту книгу. у библиотекарши уже почти слезы лились от еле сдерживаемого смеха. Ну что ж, вот самая тоненькая, давайте посмотрим, что там есть. Кивая, библиотекарша быстренько пролистала книжку, да, да. Мне кажется, эта книга то, что вам нужно. Минимум чтения, все написано легким и доступным языком, и, думаю, это будет для вас очень интересно, тут говорится, что вы сможете терять до десяти фунтов за неделю, а то и больше. Мне уже нравится. И еще я недавно слышала, что эта книга сейчас очень популярна. У нас только три экземпляра, и они редко бывают на полке. Полагаю, это хорошая книга, с этой точки зрения. Она снова хихикнула. Конечно же, я не проверяла на собственном опыте. Я вижу. Ох как я вас ненавижу. Только не говорите, что едите мороженое-пирожное каждый вечер. Библиотекарша все еще хихикала, приобняв Сару за плечи, нет, только пиццу. Обе женщины засмеялись, и библиотекарша не убирала руку с ее плеча по пути к своему столу. Зарегистрировав, она отдала Саре книгу и предложила выбросить пустой пакет. Сара посмотрела на пакет из-под рулета, зажатый в ее руке, и пожала плечами: да, конечно. Бедная ручка хорошо работала, надо отдохнуть. Библиотекарша засунула пакет в корзину для мусора. Всего доброго, миссис Голдфарб. Сара улыбнулась и подмигнула: удачи, красавица. По пути домой она всю дорогу крепко сжимала в руке книгу. Солнце было теплым и приятным, и ей было весело на душе от криков и воплей детей, бегающих по улицам между машинами, прыгающих друг другу на спины, не обращая внимания на гудки клаксонов и крики водителей. Она чувствовала, что худеет, просто держа эту книжку в руках. Может быть, сегодня днем, после Ады, она выйдет посидеть на солнышке и почувствует себя стройняшкой. Но сперва – волосы.

У Ады все было готово. Вот уже двадцать пять лет она красила себя и с закрытыми глазами могла превратить в рыжую любую женщину. Может, не всегда зная наперед, каким именно будет оттенок, но тем не менее рыжий цвет гарантирован. Сначала она приготовила себе и Саре по чашке чая, поскольку, уж поверьте, он понадобится, чтобы смыть вкус и приглушить запах краски, а затем принялась за работу. Она разместила все необходимое на кухонном столе, чтобы им было видно происходящее на экране. Ада обмотала шею Сары и принялась за работу. Лицо Сары скривилось, как черносливина: фуу, ну и вонь. Мы что, на вонючей Гаванас-кэнал-стрит? Расслабься, подруга, тебе придется потерпеть. Привыкнешь. Привыкнуть? Да я практически аппетит потеряла. Они обе хихикнули, и Ада продолжила обрабатывать волосы Сары, пока они слушали и смотрели телевизор. Примерно через час Сара притерпелась к запаху, и, когда к ней вернулся аппетит, она поинтересовалась, смогут ли они закончить до обеда. Дорогая, хорошо, если к ужину управимся. Так долго? Именно. А я-то думала, что смогу еще на солнышке посидеть. Подумай о том, какой красивой ты будешь с рыжими волосами. Сегодня волосы, завтра солнышко.

После полудня Гарри и Мэрион проснулись от жары и яркого света. Каждый решил притвориться, что еще спит, чтобы другой не догадался, что он уже проснулся, но через несколько минут эта игра их утомила. Тем более что у Гарри был припасен хороший чек. Посидев несколько секунд на краю кровати, он встал, прошел в ванную, сполоснул лицо холодной водой, вытер его полотенцем и наполнил стакан водой. Эй, детка, вставай и готовь свой прибор, У меня кое-что есть. Мэрион села и моргнула, уставясь на дверь ванной. Прикалываешься, Гарри? Эй, мне не нравятся такие игры. Я и Тай замутили вчера офигенного динамита, и у меня немного осталось. Мэрион достала спрятанный шприц и зашла в ванную к Гарри: вот. Она положила ложку на край раковины, и Гарри, насыпав в нее немного порошка, заварил раствор. Втянув всю жидкость из ложки в шприц, Гарри вылил половину обратно и вручил шприц Мэрион. После вас, леди. Что ж, спасибо, добрый сэр. Мэрион еще не до конца проснулась и нетвердо стояла на ногах после вчерашней вечеринки и дневного сна, но все-таки сумела за секунду найти хорошую вену и сделать укол. Она начала клевать носом практически сразу, и Гарри, вытащил шприц из ее руки, промыл его и поставился сам. Несколько минут они сидели на бортике ванной, чесались и курили. Гарри бросил окурок в унитаз и встал: ну что, может, пойдем и оденемся, – и пошел в комнату Мэрион, одеваться. Мэрион осталась сидеть, почесывая нос, пока жар от догорающей сигареты не заставил ее открыть глаза. Она выбросила окурок в унитаз и сполоснула лицо, медленно, склонившись над раковиной, глядя на полотенце и воду, улыбаясь при мысли о том, как она возьмет полотенце, смочит в воде и намылит его, потом потрет им лицо и смоет мыло холодной водой, потом насухо вытрет его… А сама все это время просто мечтательно накручивала полотенце на палец. В конце концов она все же взяла полотенце, аккуратно выжала из него воду, протерла лицо и встала перед зеркалом, глядя на себя… Потом она улыбнулась. Она подождала, пока кожа сама высохнет на горячем воздухе, наслаждаясь щекотными ощущениями, и обхватила руками груди, улыбаясь гордо и радостно, поворачиваясь и позируя под разными углами, любуясь их размером и упругостью. Она подумала не расчесать ли ей волосы, но решила просто придать им объем руками, массируя кожу головы, потом еще несколько минут повертелась перед зеркалом, прежде чем надеть халат и выйти к Гарри, сидевшему за кухонным столом. Ну наконец-то. Думал, ты там утонула. Она улыбнулась и шутливо ущипнула его за сосок. Эй, осторожнее. Хочешь, чтобы у меня был рак? Он шлепнул ее по попке, и она снова улыбнулась, села рядом и прикурила сигарету. Господи, классная штука. Гарри искоса пожирал ее взглядом. О чем это ты? Она улыбнулась. Животное. Ага. Тебе, похоже, нравится. Что-то не помню, чтобы ты жаловалась. Эй, ну ты же меня знаешь, я люблю покайфовать. Вот уж не знаю, кого ты там любишь, и они оба тихо захихикали – счастливые лица, глаза полуприкрыты. Мэрион налила в стаканы «Перье», И Гарри с минуту смотрел па пузырьки, после чего спросил, есть ли у нее сода. Нет, но есть лаймы. Гарри хохотнул. Они сидели, курили и пили минералку, пока не почувствовали что их немного отпустило и глаза начинают потихоньку открываться. После второго стакана Мэрион спросила Гарри, не хочет ли он чего-нибудь съесть, – ага, только сначала прими ванну, – и он хихикнул. Животное. Йогурт будешь? Гарри заржал. Йогурт??? Уау… и меня еще называют животным, – все еще смеясь, сказал он. Мэрион улыбнулась: иногда мне кажется, что ты ненормальный. Иногда? Да, иногда. В остальное время у меня в этом нет никаких сомнений. Она достала холодильника две баночки йогурта, поставила их на стол и достала ложечки. Что ж, приятно слышать, это бывает время, когда ты не сомневаешься. Нерешительность – это ужасно. Все так же балдеешь от ананасовых йогуртов, а? Да. Обожаю. Но разве ты никогда не хотела съесть клубничный, или черничный, или еще какой? Нет. Только ананасовый. Могу жить только на них. Что ж, малышка, если ты будешь есть эти йогурты И выглядеть так, как сейчас, то я обеими руками за. Мэрион расправила плечи и подбоченилась – тебе нравится, как я выгляжу? Шутишь? Да ты офигенная, детка, – Гарри перегнулся через стол, – так бы и слопал, настолько ты клевая. Может, сначала йогурт? Очень питательная штука. Правда? Ты имеешь, в виду, от него хорошо стоит, да? Мэрион улыбнулась и покачала головой. Съев ложку йогурта, она облизнула губы. Как ты можешь смеяться над своими шутками, они ведь ужасные? Так и есть, но мне они нравятся. Если я не буду над ними смеяться, то кто? Мэрион, улыбаясь, доела свой йогурт. Они выпили еще по стакану «Перье», наслаждаясь своим состоянием, несмотря на выступивший из-за жары и героина пот. Гарри закрыл глаза и глубоко задышал, на его лице блуждала умиротворенная улыбка. Что это ты делаешь? Нюхаю. Нюхаешь? Нюхаешь что? Нас, детка. Нас. Здесь пахнет, как на Фултонском рыбном рынке. Мэрион улыбнулась и покачала головой: не будь таким противным. Уж лучше, чем быть тупым, и, в любом случае, я – очаровашка. Гарри засмеялся, Мэрион улыбнулась, потом он поднялся: давай-ка примем ванну, а? Мэрион улыбнулась: вот уж не знала, что ты вообще это умеешь, – и засмеялась. Мне это понравилось. Неплохо. Теперь смеялись оба. Перед тем как зайти в ванную, Гарри снял брюки и трусы и швырнул их на кровать. Мэрион добавила в воду ароматическое масло, и они плескались, наслаждаясь пахучей водой, и медленно намыливали тела друг друга, потом так же медленно смывали друг с друга пену, медленно уплывая от полуденного зноя.

Сара, моргая, смотрела на себя в зеркало. Это что, рыжий? Ада пожала плечами: вообще-то не совсем, но почти, что-то в этом роде. В этом роде? Да они вовсе не родственники. Ну, может, бедные. Без пособия по безработице. Насколько бедный беден? Насколько высокое высоко? Это рыжий. Не рыжий, но… рыжий. Рыжий? Ты хочешь сказать, это рыжий? Да. Хочу. Это – рыжий. А что тогда оранжевый? Если это рыжий, то тогда я хочу знать, что такое оранжевый. Хочу посмотреть на оранжевый, который не состоит с этим рыжим даже в дальнем родстве. Ада посмотрела на волосы Сары, потом на отражение, потом снова на волосы, на отражение, потом выпятила губы и пожала плечами. Ну, может, немного оранжевый. Немного оранжевый? Ада кивала, глядя на отражение Сары в зеркале. Да, выглядит, как будто немножко оранжевый. Немножко оранжевый? Немножко оранжевый это, типа, «слегка беременная»? Ада снова пожала плечами. Не вижу смысла так нервничать. Все будет нормально. Не стоит нервничать? А если кто-нибудь захочет из меня выжать апельсинового сока? Успокойся, дорогая. Нужно просто еще немного обесцветить. Для телевизора сойдёт. Да я выгляжу как термометр. Вот на что я похожа. На перевернутый термометр. Ну, тогда лучше не падай. Расслабься. Сейчас пообедаем копчёной рыбкой с мацой. Давай-ка присядь. Ада оттащила Сару от зеркала и усадила за стол. Я налью тебе чаю и тебе станет лучше. Ада поставила чайник и достала из холодильника рыбу, из хлебницы мацу и посуду из шкафа. Весь день мой скальп скребли, жгли, я воняла дохлой рыбой, а в результате выгляжу как баскетбольный мяч. Твоя беда в том, что ты не можешь расслабиться. Говорю же тебе, все нормально. Завтра мы все повторим, и ты будешь выглядеть как Люсиль Болл. Вот, попробуй лучше копчёной рыбки.