Реквием по Победе
Шрифт:
– Вы не можете…, – пытался протестовать майор.
– Послушайте, товарищ майор, – сделав голос чуть грубее, отвечал седовласый врач. – Вы больше не сможете бегать так, как прежде! Вы больше не сможете таскать эти ваши вещмешки и прочее! Вы тяжело-раненный человек, вам нужна другая работа!
– Так пусть меня переведут в другие подразделения! Я, ведь и там могу приносить пользу!
Врач присел на койку рядом с Лебедевым и положил ему руку на плечо.
– Евгений Николаевич, понимаете, ну не можем мы этого сделать. Не можем! В конце концов, войне
– Понимаю…, – угрюмо ответил Лебедев.
– Другой разговор, – улыбнулся врач. – Вы же из-под Тулы, верно?
– Так точно!
Лебедев заметно встрепенулся, а в глазах мелькнула искра.
– Через пару дней у меня машина в Тулу уходит, могут вас подбросить. Вернётесь домой, отдохнёте, а потом начнёте трудиться. На полях, или ещё где-нибудь…
– Спасибо вам, товарищ военврач! – уже радостнее ответил Евгений.
***
Полуторка ехала по просёлочной дороге. Вдоль неё были поля. Ещё голые, не отошедшие от недавней зимы поля, на которых вскоре будет посажен хлеб.
Лебедев глядел на всё это с улыбкой, узнавая родные места. Ему вспоминалось, как он бегал здесь в детстве, как за стадом коров на лошади глядел, и как по ночам с местными мальчишками ведьм искал. Всё это навивало ностальгию и такое знакомое всем чувство – «я на Родине!».
Вскоре, впереди показались знакомые дома. Маленькие, некоторые с покосившимися крышами и заборами, но такие родные.
– Останови, – приказал Лебедев водителю.
Полуторка остановилась, и майор спрыгнул на землю, хлопнув по двери, чтоб машина уезжала.
Он брёл по, хоженой им много раз, дороге, по которой четыре года назад уходил простым рабочим, а его провожала родная и такая милая Ганна. Теперь же он шёл по ней один в форме майора, и позвякивая орденами и медалями.
Лебедеву представлялось как он сейчас найдёт свой зелёненький домик с резной крышей; как их собаки подбегут к нему, чтоб их погладили; как из печной трубы будет валить дымок, а в домике будет Ганнушка, как всегда, за домашними делами или чтением.
«Изменилась, наверное, – думал майор. – Не то что меня не узнает, я сам-то её, как в первый раз, увижу.»
Он ускорил шаги, дабы быстрее приблизить столь долгожданное мгновение.
Дома, дома, дома…
И вот, наконец, показался его родной деревянный домик, окрашенный в зелёный.
Однако при его виде Лебедев как-то замедлился, а потом и вообще остановился. Что-то было тут не так. То ли он так давно не был на Родине, то ли дом каким-то другим стал – непонятно. Ему казалось, что сам воздух вокруг изменился.
Он подошёл к забору и сразу подметил: «Надо будет новый сделать…»
Как и ожидалось, из трубы валил дымок, но… даже в нём было что-то не так…
Собаки не сразу увидели хозяина. Когда же они его заприметили, то загремели цепями и разразились лаем.
«Это
В этот момент, открылась дверь дома, и на лай выбежала Ганна. Она была в своём обычном светлом домашнем платье в горошек, с такими же прекрасными белокурыми волосами, собранными в хвост и миленьким личиком. Всё было, как в тот злополучный день, когда Евгений отправлялся на фронт.
При виде жены Лебедев улыбнулся, а сердце его забилось сильнее.
– Здравствуй, родная! – произнёс он.
Ганна обернулась на голос и выпучила глаза так, как будто видела его в первый раз. Но её удивление сменилось испугом, ибо она вскрикнула, всплеснула руками и побежала в дом.
«Что происходит?» – всё никак не мог понять Лебедев и поспешил в дом за супругой.
В сенях, как и прежде, было темновато. Евгений прошёл по ним, и чуть не упал, запнувшись о чей-то сапог. Стоп! Сапог! Это был мужской рабочий сапог!
Лебедев резко рванул дверь, ведущую в главную комнатку, где стояла печь и обеденный стол.
За ним сидел мужик. Коренастый, с густой бородой и усами, с сильными и грубыми руками и с лицом полным недоумения.
Лебедев смотрел на незваного гостя со злобой, готовый уже кинуться на него с кулаками, как на фрица, но тут он окинул взглядом комнату. Всё здесь было по-другому. Нигде не было его вещей, нехитрая мебель, им же собранная, была расставлена иначе, запахи в доме были совсем другие, а сама Ганна стояла у печи, теребя в руках подолы своего платья, то и дело косясь на нового хозяина дома.
Евгений понял, что незваный гость в этом доме не этот мужик, а он сам.
Гнев в его глазах сменился смирением и печалью.
– Извините, товарищи, – проговорил он, сдерживая ком в горле. – Кажется, я ошибся домом. Счастья вам!
Мужик ничего не ответил. Он просто сидел без движения и уже угрюмо смотрел на, не пойми откуда взявшегося, офицера.
Евгений бросил грустный взгляд на Ганну, которая тоже молчала, и направился к выходу.
Он уходил со двора. Со своего родного двора, на котором прожил всю жизнь. Лебедев не знал, что делать. Что думать. Он столько лет жил здесь, и всё было хорошо. Он был героем войны с пятью орденами, который уже не мог более служить стране с оружием в руках. Он стал ненужным…
Майор шёл по знакомой дороге, чувствуя, как ноги его становятся ватными, а под сердцем начинает покалывать. Должно быть, это тот самый осколок, который не смогли вытащить тогда под Сталинградом. Наверное, он ползёт к сердцу.
Осколок…
Что же получается? Пока он – офицер армейской разведки бегал под пулями, умирал под завалами, ломал глотки немцам, Ганна наслаждалась обществом этого человека. И, видимо, хорошо наслаждалась. Вон и в доме под себя всё переделали, и собаки привыкли, а ты, Лебедев, кто такой? Не знаем мы тебя. Вот тебе и осколок в спину. Первый не убил, так пусть, хоть, второй…