Реквием
Шрифт:
Хана
Уже вторую ночь мои сны беспокоит один и тот же образ: два глаза, проступающие сквозь сгущающуюся тьму Потом эти глаза превращаются в светящиеся диски, в фары, несущиеся прямо на меня, — застывшую посреди дороги, в окружении зловония отбросов и выхлопов мотора… неподвижную, словно схваченную, в ревущем жаре, исходящем от мотора…
Я просыпаюсь чуть после полуночи, вся в поту.
Этого не может быть. Только не со мной.
Я встаю и ковыляю в ванную, по дороге ударившись
В ванной я плещу себе в лицо холодной водой, пытаясь смыть воспоминание о глазах-фарах, о тяжести в груди, о страхе перед тем, что меня сейчас задавят. Я говорю себе, что это ничего не значит, что исцеление на каждого действует немного по-разному.
За окном висит луна, круглая и неправдоподобно яркая. Я прижимаюсь носом к стеклу. Напротив, через улицу, стоит дом, почти точь-в-точь такой же, как наш, а рядом с ним — еще один дом-близнец. Они тянутся и тянутся вдаль, десятки копий, с одинаковыми остроконечными крышами, построенные недавно, но нарочито под старину.
Я ощущаю потребность двигаться. Я уже привыкла испытывать этот зуд, когда тело криком кричит, требуя пробежаться. С тех пор как меня исцелили, я бегала всего пару раз — и когда я все-таки пыталась бегать, все равно все было не то и не так, — и даже теперь идея не кажется мне привлекательной. Но мне ужасно хочется хоть что-нибудь сделать.
Я переодеваюсь в старые спортивные брюки и темную футболку с длинным рукавом. Еще я надеваю старую отцовскую бейсболку — отчасти чтобы волосы не лезли в глаза, а отчасти для того, чтобы меня не узнали, если вдруг кто встретится на пути. Формально у меня есть право находиться на улице во время комендантского часа, но мне совершенно не хочется отвечать на вопросы родителей. Хане Тейт, которая вскорости станет Ханой Харгроув, не подобает так поступать. Я не хочу, чтобы они знали, что у меня проблемы со сном. Мне нельзя давать им повод для подозрений.
Я зашнуровываю теннисные туфли и на цыпочках крадусь к двери спальни. Прошлым летом я привыкла тайком выбираться из дома. Тогда была вечеринка в складском помещении за Отремба-Пэинтс и вечеринка в Диринг Хайлэндс, которая попала под раздачу, были ночи на берегу в Сансет-парке и противозаконные встречи с неисцеленными парнями, включая тот раз в Блэк Коув, когда я позволила Стивену Хилту положить руку на внутреннюю сторону моего обнаженного бедра и время остановилось.
Стивен Хилт. Темные ресницы, аккуратные ровные зубы, запах сосновой хвои. Когда он смотрит на меня, у меня голова идет кругом.
Воспоминания кажутся моментальными снимками из чьей-то чужой жизни.
Я спускаюсь по лестнице в почти абсолютной тишине. Я нахожу запор на двери и отодвигаю его по миллиметру, так что засов выходит из паза беззвучно.
Холодный ветер шелестит в листве кустов остролиста, окаймляющих наш двор за чугунными воротами. Остролист —
Я останавливаюсь, прислушиваясь, не идет ли где патруль. Ничего не слыхать. Но они должны быть где-нибудь неподалеку. «Древозащита» обещает ежедневное и круглосуточное патрулирование силами добровольной стражи. Впрочем, район немаленький, со множеством ответвляющихся улочек и тупиков. Тут надо быть очень невезучим, чтобы наткнуться на патруль.
От главного выхода по дорожке, мощенной плитами, к чугунным воротам. На фоне луны проносятся летучие мыши, отбрасывая тени на газон. Я вздрагиваю. Зуд действий начинает покидать меня. Я думаю о том, как здорово было бы вернуться в кровать, зарыться под мягкие одеяла, в груду подушек, от которых слабо пахнет моющим средством, а потом проснуться с новыми силами и позавтракать яичницей-болтуньей.
От гаража доносится громкий стук. Я резко оборачиваюсь. Дверь гаража приоткрыта.
Первое, что приходит мне в голову, — фотографы. Кто-то из них перелез через ворота и забрался во двор. Но я быстро отметаю эту идею. Миссис Харгроув тщательно режиссирует все наше общение с прессой, и до сих пор я привлекала их внимание, только находясь рядом с Фредом.
Второе мое предположение — у нас крадут бензин. В последнее время из-за введенных правительством ограничений по Портленду прокатилась волна краж из домов, особенно в более бедных районах города. Совсем скверно было зимой: котлы отопления остались без солярки, машины — без бензина. Дома взламывали и варварски громили. За февраль одних только ночных краж со взломом случилось более двух сотен — такого уровня преступность не достигала ни разу за сорок лет с того момента, как было введено обязательное исцеление.
Может, вернуться в дом и разбудить папу? Но начнутся расспросы, придется объясняться…
Вместо этого я иду через двор к гаражу, не сводя глаз с приоткрытой двери — не шелохнется ли там что. Трава вся в росе, и мои теннисные туфли быстро промокают. Мне здорово не по себе. На меня кто-то смотрит.
Сзади раздается хруст сломанной ветки. Я стремительно оборачиваюсь. Ветер снова теребит остролист. Я делаю глубокий вдох и опять поворачиваюсь к гаражу. Сердце бьется где-то в горле — незнакомое и неприятное ощущение. Я не боялась — не боялась по-настоящему — с утра моего исцеления, когда я даже не могла развязать завязки больничного халата, так у меня дрожали руки.
— Эй! — шепотом зову я.
Снова шорох. В гараже определенно кто-то — или что-то — есть. Я останавливаюсь в нескольких футах от двери, оцепенев от страха. Глупо. Все это глупо. Надо вернуться в дом и разбудить папу. Я скажу, что услышала шум, а с вопросами разберусь позже.
Потом раздается негромкое мяуканье. В дверном проеме на миг появляются кошачьи глаза.
Я перевожу дух. Бездомная кошка, только и всего. Портленд кишит ими. Собаками тоже. Люди покупают их, а потом не могут справиться с животным или не желают о нем заботиться и выбрасывают на улицу. Там они плодятся. Я слыхала, что в окрестностях Хайлендса бродят целые стаи диких собак.