Реквием
Шрифт:
– Кому убожество и прямолинейность, а кому трезвость или лисья тактика и волчья хватка, – хмыкнул Белков.
– Ну, ты, батя, совсем не в ту степь попёр, – искренне удивился Щербаков.
– Ты не согласен со мной? В мои намерения не входит критиковать, но если в разумных пределах, не увлекаясь, без перебора… Теперь что ни человек, то новое мнение, новый взгляд. Не знают, а судят. Перешли к дикой свободе без руля и без ветрил, вот и не можем управиться с ней без царя в голове и без соответствующего воспитания. Идеи, может быть, и блистательные, да идиотское исполнение и жуткие последствия:
Он неожиданно умолк, будто что-то перемкнуло внутри него. Стоял с застывшей, приподнятой, будто проклинающей рукой, но лицо его ничего не выражало.
Тут пошел в наступление Мосин, бывший когда-то комсоргом отдела. По лицу было видно, что его колотила злая дрожь, даже в глазах проскальзывали искорки. Очевидно, излагаемые Белковым мысли его не слишком устраивали. Но при этом его взгляд нет-нет да и соскакивал на своего руководителя группы, будто Мосин искал в нём поддержки. Но тот молчал, уткнувшись в блокнот.
– Избавьте, пожалуйста, наше общество от никому не нужных подробностей, которые вы ещё собираетесь высказать. Не несите околесицу. Это вы жили, как в тумане, а мы теперь реально смотрим на жизнь и не хотим уравниловки. Трудности переживем. Они не потрясение, а неотъемлемая часть любого переходного момента. Сейчас время, богатое событиями, и этим оно интересно. Меня удивляет ваше упрямое нежелание добровольно признать истину. Смотрите только вперед, чтобы не застрять в дебрях прошлой жизни.
Мосин говорил с нажимом, как бы понукая присутствующих присоединиться к его мнению.
– Вот вы, Белков, воскрешая прошлое, партию хвалите. Мне не довелось побывать в рядах КПСС, но я слышал, что если человек не умел врать и предавать, то в руководители комсомола и партии дорога ему была закрыта, – поспешно, даже как-то обрадовано восклицает из глубины зала молоденький Зайцев и тем самым подкидывает «дров в огонь».
В зале разгорается жёсткий спор о методах построения и сущности любой партии. Зайцеву тут же достаётся от обеих спорящих сторон за распространение глупых сплетен.
«Томится Белков по прошлому, боится непонятного будущего. Его же ещё строить надо. Любой процесс происходит во времени. Перестройка, возможно, потребует не одного десятилетия. Воспоминания старого человека – это всегда путешествие во вчера – в детство, в юность – туда, где, несмотря на любые трудности, преобладали наивные радости и светлые надежды. Когда человек утрачивает веру, теряет все свои перспективы и желания, он становится тенью своего прошлого… Но зачем же временные трудности возводить в ранг гибельных? В одном он, безусловно, прав: нельзя забывать, что жили и живём мы в великой стране», – справившись с охватившими её противоречивыми чувствами, грустно думает Елена Георгиевна.
А Инна презрительно фыркает, давая тем самым понять, что считает себя выше подобных проявлений слабости Белкова. Не хватает ещё всем разнюниться! И чем всё это может закончиться?
– Пусть Белков выскажется,
Но ещё раньше, чем защитник услышал ответ на своё предложение, он почувствовал угрожающее недовольство аудитории и, поняв, что ошибся, пригнулся, став невидимым, дабы не принимать на себя раздражение усталых людей.
– Нет, вы только посмотрите на него! Нашёлся самый умный среди нас. Хватит митинговать! – возмутился в пространство Зарубин.
Ему негромким ропотом вторил недовольный зал.
А Белков ничего этого не заметил и продолжал высказываться с выражением обиженного ребёнка, нервно жестикулируя худыми руками.
– Собственно говоря, я хотел сказать, что у молодых грубое благоразумие взяло верх над романтическим героизмом стариков. Нам теперь отводится незавидная роль. Словом, я чувствую себя, как рак без панциря. Быть невостребованным – трагедия. Изоляция любого человека может привести на грань безумия, а тут ещё, как на грех, этот дефолт! Все мы попали под его колеса. Он как бикфордов шнур. Вы знаете это не хуже меня.
Но опять хочется попытать счастья. Только теперь полной уверенности ни в чём нет. Раньше у всех поголовно на тридцать лет вперед всё было расписано, предрешено, были гарантии, а теперь главную роль в жизни каждого играет случай. Добавьте к этим соображениям и то, что возникают серьёзные разногласия у детей и родителей относительно будущего. Прежде чем порицать, надо принять во внимание многие смягчающие обстоятельства. Я вот тоже нахожусь в двусмысленном положении. Казалось бы, общие проблемы должны нас сплотить, ведь мы многое вместе пережили за эти годы. Но нет! Кое-кто даже затаил на меня личную обиду, потому что в обществе идет игра на понижение духовных ценностей.
Так проще жить: не надо делать никаких усилий по воспитанию в себе личности. Конечно, в каком-то смысле мы все зависимы от обстоятельств, но если уж пришлось распрощаться с надеждой, то как жить дальше, чтоб не скурвиться, не заблудиться? Напомню, раньше всегда шли на выручку друг другу, а теперь об этом не может быть и речи. Утратили былое товарищество. Отсутствует приподнятость духа. Что и говорить…
Я понимаю, что мы находимся на изломе эпох. Вот сейчас многие ругают тусклое, глухое брежневское время, а кто сегодня олицетворяет героя? Бандиты? Представители прогнившего механизма правосудия, подверженного беспредельному варьированию, противостоять которому невозможно, если только ты сам не являешься их частью и в этом случае они обязаны тебя защищать.
А была эпоха личностей. Об этом сейчас умалчивают – вот что является для меня камнем преткновения. Люди должны жить по глубине своей души, а где она, эта глубина? Все волнения на поверхности. А личности должны быть, иначе человеку два шага до животного. Люди шалеют от безработицы и безделья. В деревнях стоят заброшенные фермы, в городах – заводы. В магазинах много чего есть. Облизываешься, но купить-то не на что. К тому же всё ненатуральное, импортное. И вздорожало во сто раз. Мы, как в безбрежном океане, где под водой нет ощущения низа и верха, а на поверхности не видно берегов.