Реквием
Шрифт:
Инна согласно кивнула.
– Знаешь, как он старается, часто даже в ущерб себе, – запоздало промямлила Инна, недовольная тем, что её «сватовство» не выгорело, и сразу же отвела глаза.
Виды она имела на холостого, заумного программиста. Он её племяннице приглянулся.
Елена Георгиевна, почувствовав изменение в настроении подруги, решила, что пора переходить в наступление:
– Да, Инна, всю бумажную волокиту по нашему договору на время придётся отложить или взвалить на тебя. Как ты к этому относишься? Какой вариант выберешь? Может, тебе стоит сразу включиться, чтобы нам не потонуть в ворохе документации. Только тебе с твоей педантичностью это по силам.
Инна недовольно хмыкнула. От обиды ехидные слова так и завертелись
«Ну и денек сегодня выдался», – вздохнула про себя Елена Георгиевна и направила свой взгляд через окно на далекий, еле видный в серой дымке объект, чтобы дать отдых глазам.
Шеф
Следующий пункт повестки заседания, подлежавший рассмотрению, непосредственно касался только механиков и мало интересовал Елену Георгиевну. Она сидела в лирической задумчивости, дальним зрением изредка поглядывая в окно. На стекле опять тонкие косые струйки дождя быстро и бесшумно размывали серые переменчивые картины городской жизни. Потом её мысли переключились на шефа. «Колоритная фигура – лобаст, сед, высок, широк, но тучным не выглядит. Хорошо скроен, плотно сбит. Глубоко отступившие залысины делают его лоб непомерно высоким. Лицо спокойное, решительное. Энергичный подбородок с ямочкой. В движениях сквозит уверенность – положение обязывает. Весьма внушительный вид! Не погрешу против совести, если скажу, что красив. И голос у него приятный, глубокий.
В юности он подумывал о карьере артиста – недостижимое всегда манит! – но по настоянию отца пошел в университет и увлёкся наукой. В ней он настойчиво-любознательный. Защитил докторскую. А потом административные способности проявились и пригодились. На посту завотделом двадцать пять лет. С этим и подошел к шестидесятилетнему рубежу. Как принято было раньше говорить, прожил все эти годы не зря. Но мы надеялись, что дорастет до кресла директора института.
Конечно, нельзя сказать, что шеф всегда вел себя расчетливо, но зазря не подставлялся под удары. Неконфликтный, неизменно дружелюбный. Пользуется расположением подчинённых, на редкость справедливый, не имеет обыкновения попусту придираться, никого не наказывает под горячую руку. Этакий простоватый балагур – вот в чем тайна его обаяния. Юмор имеется в его творческой палитре. Иногда приправляет свои указания крепким словцом, но только с мужчинами, когда доведут до высокого градуса раздражения.
У него практичный ум немолодого, опытного, положительного человека: к месту, вовремя извинится, когда следует, маску наденет – в наивного сыграет. Приходится. Ведь чем больше уровень цивилизации, тем плотней прирастают различные маски к лицам. Зато по-крупному не предает. В беседе старается никого не ранить, искусно наводя мосты искренних взаимоотношений. И стрелочника винить в чужих промахах не станет. Ни деньги, ни должность не испортили в нём человека.
Не злоупотребляет своими возможностями руководителя. В нём нет ничего такого, что могло бы натолкнуть на мысль о его непорядочности. На таких вот и стоит Россия-матушка. Ему, наверное, тоже надоели официозные глупости. Но полномочия с себя не слагает…
Жене и детям не захотел изменять, не женился во второй раз, остался вдовцом. Сыновей своих поздних разумно воспитывает. Говорил, что они понимают друг друга на достаточно высоком уровне. Это дорогого стоит. Деньгами ребят не балует – не делает на них акцент. Самих заставляет себе путь пробивать, конечно, немного подталкивает. Не обидно, когда «толкают» достойных.
Почему не уходит на пенсию? Любым способом попытается оставить за собой портфель? Ходят сплетни, что за отсрочку неизбежного отстранения «продает нас с потрохами». Врут. В коридорах власти давно поговаривают об отставке шефа. Инна все сплетни знает.
Может, и правда, хотят нас продать вместе с лабораториями? Пугающая перспектива. Смутное, сложное время. Всё без нас наверху решают. Так и раньше… Пускай решают, была бы нам и стране польза от новых веяний. И всё же, зачем он лег под нового зама? Может, на него надлежащим образом надавили? Стар стал бороться, устал? А ведь только благодаря ему НИИ выжил. И сейчас помогает молодым держаться на плаву. Приказали, может, даже и устно, вот он и взял под козырек. Мы же так приучены.
Шеф причастен к судьбе каждого сотрудника. Многие обязаны ему по гроб жизни. Отец родной. Если разобраться – золотая душа!
Заместитель
Елена Георгиевна перевела взгляд на Владимира Григорьевича, который почему-то замешкался и ещё не вышел из зала. «Каков зам? По природе своей молчаливый, склонный к сосредоточенности. Так ли это? Помнится, какая ярость нетерпения поначалу вспыхивала в нём, как только он понимал, что разговор не сулит ему никакой выгоды и он не сумеет добиться желаемого без каких-либо усилий. Потом научился в нужный момент находить подходящие фразы или бросать взгляд, который совершенно очевидно указывал собеседнику на его место. И только общаясь с человеком выше себя по чину, в чьей власти было предоставить ему что-то или отказать, кто, безусловно, мог быть ему полезен, он становился обходительным, разговорчивым и любезным.
Поначалу случалось, особенно с женщинами, он получал удовольствие от разговора, отдаваясь очарованию самой беседы или соблазну чувствовать себя объектом восхищения и любви, и тогда вполне мог закончить разговор не в свою материальную пользу, лишь бы продолжать испытывать влияние своего обаяния. Но как редко такое бывало!
Теперь он непреклонный, непревзойденный, запредельно недосягаемый, деспотичный лидер. Так он о себе мнит? Неутомимый, непостижимый. Всё «не» да «не». Что кроется за его незавидной внешностью? Убеждённость в собственном могуществе? На чём она основана? Почему никто не стремится обуздать его головокружительный взлёт? Будто и не затронул его кризис.
Одевается он, с моей точки зрения, безукоризненно – козырь в его пользу. На выбритом до синевы лице постоянная маска ироничной вежливости. Беспощадные бледно-серые глаза, ничего не упускающие из виду, смотрят на всех свысока. Они невыносимо холодные, презрительные, подчёркнуто безразличные. Но какая у него, черт побери, гордая посадка головы. Какое самомнение! А эта картинно выпяченная грудь и вызывающе расправленные плечи? Они выражают нечто такое, что ему весьма приятно, а остальных раздражает.
Уравновешенный, величественно невозмутимый, без малейших признаков суетливости. Статуя. Скала. Обладает высокомерным мужеством? Всё в нём дышит спокойным достоинством. Кажется, совершенно невероятным вывести его из себя. И всё же понятно, что его спокойствие – покой временно затихшего урагана или вулкана. Он вызывает во мне чувство тревожного любопытства.
Знает себе цену. Говорит неторопливо, весьма вероятно, что обдумывает каждую фразу, поэтому-то всё у него выверено. Всегда выжидает момент, чтобы оставить за собой последнее слово. Дает понять, будто в действительности его вовсе не волнует то, чего он так осторожно, но напористо добивается, потому что знает: так или иначе, но в конце концов он получит своё. Каждый жест подчеркнуто театрален, паузу умеет держать, это выходит у него естественно и не вызывает протеста. Иногда он бывает обескураживающе обаятелен.