Реквием
Шрифт:
Чувствуя, как усиливается сердцебиение и нарастает сухость во рту, он коснулся двери ладонями и, чуть помедлив, толкнул. Дверь раскрылась, впуская его в обширное пространство, где царила тишина.
— Сир.
Филипп вздрогнул и повернулся, разгневанно поджав губы. Неподалеку справа стоял первый министр Флоте, а рядом с ним Гийом де Ногаре.
— Я привез новости из Лондона, сир, — произнес Гийом с поклоном.
— И что? — спросил Филипп, запахнув вокруг плеч отороченный мехом плащ.
— Как вы и предсказывали, сир, Эдуард заключил союз с Темплом. Но не против
— Я передам их Жанне, — рассеянно ответил Филипп. Затем посмотрел на Флоте. — Что скажете вы?
— Это хорошие новости, сир. Опасения, что Эдуард направит Темпл против нас, не оправдались.
— Но они стали союзниками. Меня это по-прежнему беспокоит. — Филипп пожевал нижнюю губу. — Вам удалось выяснить что-то еще, Ногаре? Планы Эдуарда на Гасконию, как он собирается двигать войско?
— К сожалению, королеве-матери неведомо содержание посланий, какие ее муж пишет Эдуарду. И вообще, мне кажется, с тех пор как его брат отправился в Гасконию, король настороженно относится к присутствию Бланш при дворе и держит ее под пристальным наблюдением. Но совершенно очевидно, что сейчас его в основном заботит Шотландия. Пока не будет подавлен бунт короля Джона, он никаких действий на ваших землях, сир, предпринимать не станет. Мы могли бы воспользоваться передышкой.
Филипп кивнул.
— Сир, — быстро вмешался Флоте, — в свитках, которые я послал вам сегодня утром, сказано: у нас нет средств на содержание войска на юге. Может быть, мы заключим с Эдуардом перемирие, пока он разбирается с Шотландией? Тогда у нас будет время собрать средства и…
— Нет, — возразил Ногаре, — королю негоже показывать слабость. Англичане не должны знать, сколь ненадежно наше положение.
— И что вы предлагаете? — спросил Флоте с вызовом. — Разорить королевство?
— Опять обложить налогом духовенство, сир, — ответил Ногаре, глядя на короля.
Флоте отрицательно покачал головой.
— Опасно делать из Церкви врага. В прошлом году, когда мы ввели налоги, это вызвало возмущение. Многие епископы просто отказались подчиниться.
— На сей раз их придется заставить, — сурово произнес Ногаре. — Богатство духовенства соперничает с их жадностью. Когда вы в последний раз видели бедно одетого епископа? Или тощего кардинала?
— А францисканцы? — бросил Флоте. — Или доминиканцы?
— Они исключение. Их отцы-основатели понимали, что роскошь и Церковь несовместимы.
— Довольно, — прервал Филипп. — Идея мне нравится. Первый министр, немедленно напишите декларацию. — Флоте попытался возразить, но король его остановил. — Духовенство еще будет меня благодарить, когда страна станет сильнее и богаче. А теперь я разрешаю вам удалиться.
Ногаре с поклоном вышел, но Флоте задержался.
Филипп вскинул брови.
— В чем дело?
— Сир, это не выход. Нам нужно искать другую стратегию. — Флоте понизил голос. — Ногаре молод и неутомим, но меня тревожит отсутствие в нем веры и уважения к Церкви.
— К обложению духовенства налогами это отношения не имеет. Ногаре прав — баланс сил должен измениться. Церковь — мать, она наставляет и утешает, а государство — отец, который устанавливает законы и защищает. Так пусть же епископы заботятся о душах моих подданных, а я позабочусь о защите их страны. — Филипп двинулся по балкону в сторону королевских апартаментов. — Мир меняется, Флоте. Власть переходит к государству. Я полагал, такое положение дел должно прийтись вам по душе.
— Конечно, сир. Но мы не должны становиться безбожниками.
Филипп замер, оглянувшись на дверь часовни.
— Сир… — смущенно произнес Флоте.
— Нет, не должны, — пробормотал Филипп, — но декларацию напишите. Немедля.
Быстро глянув на Флоте, король повернулся и направился обратно в часовню.
Мидлотиан, Шотландия 7 февраля 1296 года от Р.Х.
Наступили сумерки, но Уилл упорно продолжал путь. Копыта коня с каждым шагом выбрасывали фонтаны грязи, утопая в болотистой почве. Пару раз конь провалился в затянутые льдом рытвины, чуть не сбросив его с седла, но он не останавливался. Ведь он почти достиг цели. До дома оставалось всего несколько миль.
Прошло тридцать дней, как он скинул мантию и увел верхового коня из конюшни Нью-Темпла. Тридцать дней, как он дезертировал.
Покинув Лондон, Уилл двинулся по лесным дорогам на север, от селения к селению, остерегаясь разбойников. Одинокий всадник на славном коне для них всегда привлекательная добыча. Короткие дни удивляли своей непривычностью. Только занималось утро, как вскоре свет начинал меркнуть. Небо над головой оставалось серым и тяжелым. Затем мелкий моросящий дождь сменился снегом, засыпавшим рытвины на дорогах. Пришлось замедлить ход с двадцати семи миль в день до самое большее пятнадцати. Вдобавок ко всему Уиллу пришлось сделать несколько объездов в поисках брода: за проезд по мосту взималась плата. С тамплиеров никаких поборов не брали, и они могли остановиться на ночлег почти везде. Но он перестал быть рыцарем и ругал себя, что ничего не предусмотрел и зря не захватил мантию. Свой дерзкий жест он расценивал теперь как глупость. Покидая Темпл, он даже не осознавал, что у него совсем нет денег, и уже на второй день вынужден был продать единственную ценную вещь, какая у него оставалась, кроме меча.
В городке Сент-Олбанс Уилл присел на ступенях церкви и онемевшими от холода пальцами протер потускневший кулон, где под слоем глубоко въевшейся грязи проступила фигура святого Георгия. Подарок Элвин. Чтобы надеть кулон ему на шею, ей тогда пришлось подняться на цыпочки. Боже, каким восхитительным было ее теплое дыхание!..
К своему удивлению, Уилл, передавая кулон купцу, вместо боли в сердце ощутил чуть ли не облегчение. Чем меньше оставалось связей с прошлым, тем лучше. Взамен он получил достаточно монет для ночлега и еды на всем пути до Эдинбурга.