Реквием
Шрифт:
— Я сказал — перестань!
Уилл оттолкнул его, натянул веревку, но отлетел назад, получив удар кулаком в лицо. Над ним навис командир.
— Если я приказал, ты повинуешься.
Уилл вытер окровавленный рот и в бешенстве двинулся вперед. Его остановил Дункан.
— Черт возьми, что ты делаешь? — Он прижал его к стене и обернулся к командиру. — Позвольте мне разобраться с ним, сэр.
— Как мы можем сдаваться, — прошептал Уилл, — ему?
— Шериф и констебль решили принять условия короля. Мы потеряли больше сотни.
— Значит, он победил?
— Но мы сохраним людей и наши земли.
Сзади подошел
Дункан обернулся.
— Зачем ты пришел?
— Я не могу смириться с его победой. — Уилл с мольбой посмотрел на Дункана. — Не могу.
— Придется. Пока у тебя нет выбора. — Дункан повел Дэвида вниз, а Уилл скользнул по стене и остался сидеть на осколках камней.
У стен замка, Эдинбург 8 июня 1296 года от Р.Х.
Эдуард смотрел на свое отражение в воде, и оно ему не нравилось. Да и как может нравиться костлявое, изможденное, морщинистое лицо, обрамленное седыми волосами. Особенно много морщин появилось после смерти любимой жены Элеоноры. Да и большинство своих детей ему тоже суждено было пережить. «У тебя осталось мало времени, — произнес внутри тихий голос. — Ты должен оставить сыну сильное королевство. Не забывай об этом».
Стоящий на коленях паж чуть пошевелил серебряный таз, и отражение в воде пошло рябью.
— Стой смирно! — раздраженно бросил Эдуард, погружая в воду белый льняной лоскут, которым затем обтер лицо. В шатре было душно и влажно. Последние несколько дней стояла сильная жара, редкая для здешних мест. Он велел пажам жечь благовония, решив заглушить пропитавший воздух запах пота, но все равно от вони некуда было деваться. Эдуард глянул на Джона Уоррена, жадно поедавшего куриную ножку, сидя на табурете с подушкой. Темные пятна на его тунике, особенно под мышками, вызвали в Эдуарде неожиданную злость. Ему захотелось приказать пажу вылить на графа воду из таза, ведь скорее всего главным источником вони являлся именно он.
Полы шатра раздвинулись. Вошел дородный человек в черном — Хью Крессингем, казначей.
— Милорд, — произнес он резким голосом, — скоро вы сможете занять замок.
Эдуард поднялся, уронив тряпицу в таз, обогнул пажа и вышел. Вдалеке за платформами осадных машин из ворот замка вниз спускалась толпа.
— Там епископ Бек, — добавил подошедший Крессингем. — Решил лично убедиться, что больше никто сопротивляться не намерен.
Присоединившийся к ним Джон Уоррен бросил обглоданную куриную кость разлегшейся на солнце собаке, вытер об одежду жирные пальцы и сыто рыгнул.
Крессингем посмотрел на графа и брезгливо поджал губы. Сам он оставался безукоризненно аккуратным.
— Хорошо, что он их торопит, — произнес граф, не подозревая об отвращении Крессингема. — Чем скорее мы покинем эту кучу дерьма, тем лучше. — Он свирепо отмахнулся от мух. — Чертовы твари! Как они мне досаждают!
Крессингем хотел что-то ответить, но передумал и посмотрел на короля.
— Вы намерены их всех отпустить, милорд?
Сложив руки за спиной, Эдуард наблюдал, как спускаются с холма прятавшиеся в замке простые шотландцы.
— Конечно. А кто же иначе будет обрабатывать поля, молоть зерно и стричь овец? Кто будет помогать мне наполнять сундуки?
— Славное решение, — заметил Уоррен.
Эдуард кивнул.
— Отсюда мы двинемся на Стирлинг — их последний оплот.
— Да, —
— Я хочу поставить это королевство на колени ко дню Михаила Архангела. [11] — Эдуард повернулся. — А затем проеду по его большим и малым городам, чтобы каждый житель воздал своему новому повелителю почтение. Тем временем ремесленники из Нортумберленда закончат восстановление Берика. Он станет нашим форпостом на севере. А вы оба останетесь здесь командовать.
11
Праздник святого Михаила Архангела, отмечаемый в католической традиции 29 сентября, в Средние века считался обязательным; начиная с XVIII в. постепенно потерял свое значение.
Улыбка Джона Уоррена растаяла, а Крессингем, напротив, выглядел как школяр, которому объявили, что он сдал экзамен.
— Мы это обсудим, когда… — Эдуард замолк, заметив приближение двух гвардейцев. Между ними шел человек с кожаной сумкой на плече. — Кто это?
— Гонец, милорд, — ответил гвардеец. — Говорит, будто послан из лагеря Баллиола.
Эдуард внимательно посмотрел на угрюмого гонца.
— И с чем послан?
Гвардеец протянул свиток. Эдуард кивнул Крессингему. Тот взял свиток и быстро прочитал.
— Что? — спросил Эдуард.
Крессингем посмотрел на короля.
— Баллиол капитулирует и отказывается от договора с Филиппом.
Углы губ Эдуарда тронула улыбка.
— Я сказал — ко Дню святого Михаила? — Он глянул на графа. — Думаю, это случится раньше. Напишите немедленно ответ, Крессингем. Мы принимаем капитуляцию. И пусть каждый шотландец благородного происхождения явится засвидетельствовать мне почтение.
— И что потом, милорд?
— Потом я вернусь в Англию, — холодно ответил Эдуард, словно это было очевидно. Затем он вновь посмотрел на хмурого гонца и расплылся в улыбке. — Какое же это облегчение — избавиться от скопившегося внутри дерьма.
11
Мидлотиан, Шотландия 5 июля 1297 года от Р.Х.
После палящего полуденного солнца тенистая прохлада леса была истинным отдохновением. Запахи лета и гул насекомых навевали дремоту. Дождавшись, когда олень на поляне опустит рогатую голову к траве, Уилл двинул коня вперед. Привязанный к седлу охотничий пес едва слышно взвизгнул. Уилл заставил его замолкнуть рукояткой плети и посмотрел на оленя. Тот поднял голову и понюхал воздух. Один его темный глаз, казалось, зафиксировался на Уилле, который находился совсем близко с наветренной стороны. Он сидел в седле тихо, сливаясь с деревьями благодаря зеленым шоссам и тунике. Его лицо маскировали листья, свисающие с венка, свитого из молодых побегов. Олень продолжил пастись, но теперь напряженные мускулы на его спине чуть подрагивали. Он насторожился, видимо, уловив какой-то запах. Уилл чуть сдавил бока коня, направляя его вперед. Олень тоже начал двигаться в том же направлении. Он чувствовал угрозу, но пока не подавал виду. Сосредоточив все внимание на олене, Уилл не заметил торчащую ветку. Она задела за венок. Олень вздернул голову и молниеносно скрылся в густой чаще.