Реквием

Райнов Богомил Николаев

— Ясно, — киваю я, когда парень замолк. — Ты полагал, что спасаешь мать, а по существу, она толкала тебя в пропасть.

— Она несчастная женщина, — тихо произносит Боян.

— Не спорю. И мне понятны твои сыновние чувства, — говорю не слишком уверенно, так как сам не помню своей матери. — Но она оказалась слабым человеком.

— Да, она слабая, она совсем беспомощная, — подтверждает юноша.

— А такие вот слабые, мой мальчик, подчас таят в себе опасную силу: мало того, что сами добровольно ложатся в могилу, но и тебя заодно готовы похоронить.

— Она несчастная женщина, — стоит на своем Боян.

— Согласен. Только

путь, по которому ты пошел, чтобы вырвать ее из беды, ни к чему хорошему не приведет. Твоей матери необходимо лечиться.

— Не смейте! — вскакивает на ноги парень, и это его первая живая реакция. — Она мне сказала, что где-то прячет у себя цианистый калий и что она тут же покончит с собой, как только попытаются ее увезти.

Я молча размышляю, он глядит на меня с мольбой.

— Не делайте этого, прошу вас! Оставьте ее в покое, хотя бы на время. У нее сейчас достаточно ампул. Примет дозу и присмиреет. Зачем ее губить?..

— Ладно, — киваю я. — Пока отложим этот вопрос.

— А что будет со мной?.. Мне-то что делать? — Ничего. Будешь продолжать шпионить.

Он смотрит на меня большими глазами.

— Да, да, будешь продолжать шпионить.

Я встаю, чтобы покрепче закрутить кран, чьи капли стучат мне по нервам. Но, как я ни стараюсь, кран продолжает протекать, и я снова прихожу к мысли, что в ближайшие дни надо будет заняться им как следует. Махнув рукой на кран, я переношу взгляд на Бояна.

— А теперь слушай меня внимательно: до сих пор все у тебя складывалось довольно скверно, все шло кувырком, сплошное невезение. И если даже согласиться с тем, что ты руководствовался вполне человеческими побуждениями, от этого суть дела не меняется. А сегодня, вот сейчас ты впервые поступил по-мужски, явившись ко мне и честно рассказав обо всем. Потому и я буду говорить с тобой по-мужски. Ты включился в преступную игру, однако вовремя опомнился, хотя игра уже началась. И затеяли ее не какие-то предприимчивые торгаши, а вражеская тайная агентура. Поэтому игра должна продолжаться до тех пор, пока эта агентура не будет полностью раскрыта. Поэтому затеявшие игру не должны догадываться, что мы уже кое-что знаем. Следовательно, и в дальнейшем все должно идти так, как будто мы совершенно не в курсе дела, с той лишь разницей, что твоя шпионская деятельность будет не действительной, а мнимой. Тебе ясно? — И чтобы он окончательно уяснил, что к чему, я уточняю: — Негативы, которые тебе велено оставлять в почтовом ящике Каса-бовой, ты будешь получать от нас. А в мансарде снимать тебе ничего не придется, но всякий раз ты должен там оставаться столько времени, сколько тебе потребовалось бы, если бы ты снимал.

— Зачем же мне зря карабкаться наверх?

— Вовсе не зря, потому что ты, вероятно, будешь под наблюдением. И уже не под нашим. И поскольку мы пока что не знаем, когда и кто именно будет вести за тобой наблюдение, и ты не должен вызвать у них ни малейшего подозрения, тебе следует все делать так, как будто ты действительно шпионишь.

— Понимаю.

— И еще одно: запугивания той женщины — она вовсе не жена коммерсанта, а секретарша иностранного дипломата, — не пустые слова. Так что гляди в оба, чтобы не попасть впросак.

— Я их не боюсь.

— И хорошо, но это не основание для безрассудных действий. Опять же с учетом всех этих обстоятельств тебе больше не следует приходить ко мне на квартиру. Если потребуется, можешь мне звонить или сюда, или на службу. Зашел на улице в кабину и звони,

но так, чтобы тебя никто не слышал. Если все же нам будет необходимо встретиться, я скажу тебе, куда прийти.

Я прячу кассету в карман и закуриваю.

— Пять часов, — говорю. — Мне придется отнести эту фиговину куда следует и принести тебе другую, чтобы ты мог положить в ящик Касабовой. Если тебе хочется чего-нибудь выпить — в шкафу стоят бутылки. И если услышишь какой шум в комнате, не пугайся. Я, как ты мог понять, не один в квартире.

Пока я одеваюсь в спальне, Маргарита ворочается в постели и спрашивает спросонок:

— Что?.. Что опять случилось?..

— Все в порядке, дорогая, мне придется ненадолго сбегать на службу. Буквально на минуту, спи спокойно.

— Спокойно?.. С тобой уснешь!.. — бормочет она и, повернувшись на другой бок, снова засыпает.

ГЛАВА 7

— Ты, Борислав, со своим пустым мундштуком напоминаешь мне младенца, которого мать обманывает пустышкой, — добродушно произносит генерал, пока мы сидим в темно-зеленых креслах под тропической листвой темно-зеленого фикуса.

Это замечание я слышу не впервые, так же как и ответ Борислава:

— Бросил курить, товарищ генерал, но по случаю хорошей новости, с вашего разрешения, выкурил бы одну.

Он нерешительно потянулся к выветрившимся экспортным сигаретам, но, передумав, закуривает мои.

— Да, новость действительно неплохая, — подтверждает шеф. — Радостна с человеческой точки зрения и приятна с чисто служебной. Это дает нам более широкий простор для действий.

Отпив глоток кофе, он в свою очередь тянется к импортной коробке, берет сигарету, рассматривает ее задумчиво и снова кладет на место.

— Наблюдение за наркоманами, хотя оно обременительное и кажется на первый взгляд вроде бы совершенно бесполезным, надо продолжать. Для Томаса они возможный резерв: где гарантия, что кто-нибудь из них не будет использован для наблюдения за Бояном или для чего другого? Что касается Касабовой, то мне думается, следовало бы на днях и за ней пойти поухаживать.

— Касабова наверняка всего лишь почтовый ящик в буквальном смысле слова, — вставляет Борислав.

— Вероятно. Однако бывают почтовые ящики, которые отлично понимают, кому они служат. Так что для пущей уверенности лучше немного выждать, и давайте предложения, как нам поступить.

Генерал встает, делает несколько шагов к столу и приносит два листка машинописного текста.

— На наш запрос касаемо проводника международного вагона, как и следовало ожидать^ нам ответили:

«Бесследно исчез». Относительно же того другого, наркомана, газеты поместили короткое сообщение, удобное для всех: «Отравление вследствие чрезмерной дозы морфия». Так что, скорее всего, оба происшествия будут похоронены в архивах, что также удобно для всех.
– А что нам делать с матерью? — спрашиваю я в конце разговора.

— Ничего. Сейчас пока что не следует разжигать излишние страсти там, где их и без того хватает.

Мы покидаем кабинет, и, едва очутившись в коридоре, Борислав не преминул ввернуть:

— А почему ты не спросил, что тебе делать с Маргаритой?

— Не твое дело, — одергиваю его. — Тебе пора знать, что не следует смешивать служебные дела с личными.

Квартира по улице Евлоги Георгиева обставлена довольно пышно, хотя все в ней не отличается свежестью. Как, впрочем, и сама хозяйка.