Relics. Раннее и неизданное (Сборник)
Шрифт:
– Интересно, – улыбнулась Свобода. – А в музыке вы так же разбираетесь, как в поэзии?
– Еще бы. Вот эта песня, например. Которую на том паруснике крутят… – Борис Марленович кашлянул еще раз. – Это Леонард Коэн.
– Поразительно, – сказала Свобода, уже с искренним любопытством глядя на Бориса Марленовича. – Действительно, это Коэн. А про что эта песня, тоже знаете?
– Конечно… э-э-э… Челси хотел. То есть хотел не Челси, а Джанис Джоплин. Но в гостинице Челси… Да. Короче, была такая певица, Джанис Джоплин, у которой был с Коэном роман. Они любили друг друга в этой гостинице. Вам нравится Коэн?
– Не то слово, – сказала Свобода и вздохнула. – В свое время я мечтала снять на сутки тот номер в Челси, где они встречались.
– А вы знаете – сказал Борис Марленович, – у меня такое чувство, что, если мы поедем в эту гостиницу прямо сейчас, этот номер будет свободен… Я повторяю, такое чувство, что этот номер будет свободен через… Сколько туда ехать? Минут двадцать? Через двадцать минут.
Номер и правда оказался свободен, только почему-то не прибран. Похоже, постояльцы покидали его в спешке – кровать была в полном беспорядке, на полу валялся мужской носок и несколько новеньких стодолларовых бумажек, а электрочайник, стоявший на стойке сразу за дверью, был еще теплым. На вкус Бориса Марленовича, привыкшего к более строгим интерьерам, номер выглядел необычно – зеркальная стена над изголовьем кровати отражалась в такой же зеркальной поверхности напротив, из-за чего казалось, что кровать стоит в туннеле, с двух сторон уходящем в меркнущую бесконечность.
– Кровать-то могли бы и прибрать, – буркнул Борис Марленович.
Свобода осматривала комнату с живым интересом. У окна стоял журнальный столик и два кресла – на одном валялась большая плюшевая обезьяна, похожая на бруклинскую тетку Микки Мауса, а на другом лежала девственная скрипка из клееной фанеры, явно не знавшая даже игрушечного смычка. На столике между ними почему-то лежала пара очень подозрительных игральных костей.
Борис Марленович тихонько прочистил горло.
– Ты что, простужен? – спросила Свобода. – Все время кашляешь.
– Нет, – сказал Борис Марленович. – Я просто подумал, э-э-э… что неубранная кровать – это символично. Помнишь, как в этой песне? Giving me head on the unmade bed while the limousines wait in the street… [4]
Свобода посмотрела на Бориса Марленовича пустыми зелеными глазами.
– Насчет лимузина – это красиво совпало, – сказала она, кладя ему на плечо нежные пальцы. – А вот насчет giving you head… [5] Даже не знаю. Вообще, это не в моих правилах. Но раз уж у нас сегодня такой вечер караоке… Давай так – если ты помнишь, что в песне дальше…
4
Делая мне минет на неубранной кровати, пока лимузины ждут на улице (здесь и далее – пер. с англ.)
5
Минета…
– You told me again that you prefer handsome men, – быстро сказал Борис Марленович и облизнул пересохшие губы, – but for me you would make an exception. [6]
– О'кей, – сказала Свобода и улыбнулась. – Я сделаю для тебя исключение.
Коридор, перекрытый с двух сторон охраной, был пуст – только перед самой дверью в номер стояли референт и парень в белой куртке официанта, слишком тесной для его спецназовских габаритов. Перед парнем был сервировочный столик на колесах, на котором лежала коробка конфет, бутылка шампанского в ведерке и что-то еще, накрытое белой салфеткой.
6
Ты повторила, что предпочитаешь красавчиков, но для меня сделаешь исключение
– Але, пятый? – шепотом говорил парень в маленькую рацию, глядя в мятую бумажку. – Все готово.
7
Пылающая скрипка.
8
Фанерная скрипка.
9
«Who by Fire», известная песня Леонарда Коэна.
– Работаем, – яростно прошептал референт и вырвал рацию у официанта. – Потом будешь за жизнь базарить.
Он хотел добавить что-то еще, но не успел. Дверь номера открылась, и в коридоре показался Борис Марленович. Сделав два шага, он потянулся, медленно распрямляя руки в стороны, и на его лице отразилось нечто неопределенное – но такое, что референт вдруг понял: что бы там ни выкрикивал Леонардо Ди Каприо на палубе «Титаника», князя этого мира (а никакого, кстати, не короля) надо искать совсем в другом месте. А умнее и не искать вовсе. Хотя бы потому, что его, собственно, и не надо особо искать.
– Шеф! У вас штаны в чем-то зеленом! – справившись с собой, сказал референт. – А? Понял. Потом почистим. А сейчас какие планы?
– Сейчас? – Борис Марленович помотал головой, чтобы окончательно прийти в себя. – Чего сейчас… Вернемся к нашим баранам.
– Внимание всем машинам и охране! – забормотал референт в рацию, отходя в сторону. – Выезжаем в аэропорт, повторяю, в аэропорт.
Свобода испуганно выглянула в коридор из полутьмы номера.
– Что случилось? – спросила она тихо.
– Ничего, – сказал Борис Марленович. – Просто пора ехать. Как сказал бы ваш Коэн, кхе-кхе… opressed by the figures of duty. [10] Дела, понимаешь.
Он снял с головы парик и протянул его референту. Увидев его плешивую и словно опаленную адским огнем голову с редкими кустиками жестких волос, Свобода ахнула и отшатнулась. Борис Марленович пожал плечами и пошел по коридору. Пройдя несколько шагов, он оглянулся на нее и провел ладонью по темени.
– Never mind, – сказал он с очаровательной и немного виноватой улыбкой. – We are ugly – but we have the music. [11]
10
Придавлен необходимостью.
11
Ничего. Мы безобразны, зато у нас есть музыка.
Икстлан – Петушки
Про Кастанеду написано очень многое, но особой ясности ни у кого до сих пор нет. Одни считают, что Кастанеда открыл миру тайны древней культуры тольтеков. Другие полагают, что он просто ловкий компилятор, который собрал гербарий цитат из Людвига Витгенштейна и журнала «Psychedelic Review», а потом перемешал их с подлинным антропологическим материалом. Но в любом случае книги Кастанеды – это прежде всего первоклассная литература, что признают даже самые яростные его критики. Пожалуй, самое занимательное из его сочинений – «Путешествие в Икстлан».