Религия
Шрифт:
— Пришло время умереть за нашу святую веру.
Заногерра повел их бегом вдоль обращенной к морю части стены. Путь их лежал через хаос, а стена была столь же скользкой, как пол на скотобойне. Угол, под которым были прислонены вражеские штурмовые лестницы, и их вес — особенно с сидящими на них дюжинами людей — не оставляли возможности сбросить их, и по всему периметру вдоль парапета мусульмане и христиане задыхались в потных объятиях, пытаясь овладеть стеной.
В нескольких шагах впереди мальтийский ополченец, копьем спихивающий мусульманина с парапета, сделал паузу — проткнул мусульманину грудь, и тот кашлял кровью, пока его товарищи, последователи Магомета, вопили что-то со своих ступенек лестницы у него за спиной. Мальтиец одной рукой спустил штаны, присел на корточки и с быстротой и самообладанием человека, прочищающего горло, выдавил из себя
Людовико бросился мимо умирающего мальтийца и ударил мечом в разинутый рот пронзенного копьем человека. Он ощутил скрежет ломающихся зубов, толчок меча, когда тот пронзил череп или позвоночник. По его собственному позвоночнику прошла дрожь от этого ощущения. Он выдернул клинок в брызгах кровавой блевотины, сунул его замаранное кровью лезвие под тело мальтийца и глубоко проткнул подмятую ополченцем мусульманскую плоть. Анаклето присоединился к нему, бросившись со своим мечом в общую свалку. Клубок из орущих мужчин содрогнулся в нелепом и диком спазме, Людовико шагнул назад, ощутив, как под ногой чавкнула какашка, а затем три человека, алжирцы и мальтиец, перевалились через край стены, покатились в пространство и понеслись вниз, увлекая за собой людей, сидящих на нижних перекладинах лестницы.
Людовико восстановил дыхание. У него в груди — и конечностях, и глотке — с безудержностью Откровения поднималась волна безымянного экстаза. Он поглядел на Анаклето, который разок кивнул и отвернулся. Людовико стал убийцей. Осознание этого воодушевляло его.
Он поднял лицо к слепящему свету и возблагодарил Господа.
Они бросились в бой.
Элитный отряд Заногерры сошелся с алжирцами в проломе стены, оставляя после себя гнусное месиво из гниющих мозгов, конечностей и кишок. Крылья ветряных мельниц через равные промежутки времени отбрасывали на сражающихся тень. Людовико тоже бросился в битву. Не обращая внимания на звон клинков о его нагрудник и салад, он рубил и крошил двуручным мечом, бил одетыми в железо локтями в узкие коричневые лица, со всей силы опускал ноги на тела упавших, ползающих внизу. Он хватал затянутый пылью воздух и просил у святого Доминика силы. Анаклето, кажется, был со всех сторон сразу, он метался между ятаганами, нанося удары исподтишка тем, кто был занят в поединках с другими воинами, и спасал жизнь своего хозяина бесчисленное количество раз.
Заногерра отвел перепуганных ополченцев от руин стены, подбадривая их дух обращениями к Господу и призывая их сложить головы за Священную Религию. Затем мушкетная пуля пронзила ему грудь, и он упал замертво. Когда шакалы пророка всей толпой ринулись к его телу, паника снова охватила ополченцев, они бежали с залитой кровью площадки, ища укрытия среди мельниц. Громогласный победный крик вырвался у мусульман, они опять сплотили свои ряды и развернулись, идя на приступ. Людовико, Анаклето и несколько кастильцев выстроили кордон вокруг тела павшего командира, не поддавшаяся панике горстка мальтийских ополченцев присоединилась к их отряду, стоявшему среди развалин, и они принялись читать «Отче наш» в ожидании конца:
Pater noster, qui es in caelis……sanctificetur nomen tuum.Да придет царствие Твое:Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли.Хлеб наш насущный даждь нам днесь……остави нам долги наша,якоАлжирцы лезли вверх по каменистому склону, а Людовико немного огляделся. Первый раз он заметил, что у него из бедра торчит стрела. Он не помнил, как получил ее. Анаклето прорезал в древке бороздку своим мечом и срезал стрелу. Людовико поблагодарил его.
— Мой бог! — произнес Анаклето. — Смотрите!
Людовико развернулся. Оставшиеся без своих домов женщины из палаточного городка большой толпой лезли по осыпающейся круче. Юбки у них были подоткнуты, на ходу они подбирали оружие павших, и, когда женщины добрались до парапетов и вступили в рукопашную схватку с дьяволами, Людовико ощутил, как слезы навернулись ему на глаза. Вслед за этими мальтийскими амазонками по понтонному мосту, протянутому через Галерный пролив, пришел Овернский ланг под командованием Сьерра де Квине, а с ним — отряд испанских пехотинцев. Людовико снова ринулся в драку. Страшнейшая битва шла теперь вдоль всего побережья.
Потребовалось два часа, чтобы отбросить Канделиссу и его гази обратно к их баркасам. Те из мусульман, кто предпочел сдаться, были перебиты на берегу. Тех, кто наполовину захлебнулся в волнах, перерезали на отмелях ножами мальтийские женщины. При известии, что атака с моря не удалась, нападавшие с суши лишились боевого духа. Итальянцы дель Монте отбросили Хассема и его алжирцев от стен, сделали вылазку из ворот и перебили тех, кто замешкался на руинах Бормулы. Солнце садилось за холмом Скиберрас в фантастических оттенках шафранного и розового цветов, пока Людовико наблюдал, как последние лодки мусульман вытягиваются в ряд и стаи стервятников собрались над заваленным трупами проломом в стене. В водах, окружающих полуостров, поднялись на волнах бесчисленные распухшие мертвецы, и пловцы бросались в море, чтобы собрать с утопленников урожай драгоценных камней, золота и серебра. Тысячи алжирцев никогда не увидят больше свой дом. Но Религии пришлось заплатить за это высокую цену. Дель Монте, охваченный скорбной усталостью, обычной после битвы, появился перед Людовико.
— Сражение — дело страшное. — Дель Монте пожал плечами. — Но оно проникает в плоть и кровь.
Людовико поднял на него глаза. Голова у него шла кругом, моменты просветления перемежались моментами непроницаемой тьмы. Он возвысил свой сорванный голос до слышного хрипа.
— С вашего благословения, я хотел бы служить дальше в качестве рыцаря Святого Иоанна.
Ноги у него подкосились, и дель Монте подхватил его. Людовико собрался с силами. Он проследил за взглядом дель Монте и увидел, что его сапоги до самого верха заляпаны мутной жидкостью и свернувшейся кровью. Дель Монте позвал одного молодого рыцаря и велел ему вместе с Анаклето отвести Людовико в госпиталь.
— Что касается вашего введения в Конвент, — сказал дель Монте, — предоставьте это мне.
Дорогу в госпиталь, переход по понтонному мосту, который дрожал и раскачивался от исхода хромых и искалеченных, — все это он мало помнил. Чтобы быстрее пробраться через толчею, его провожатые колотили налево и направо мечами плашмя. Какая-то неизвестная крестьянка дала Людовико вина из кожаной фляги, он не понял почему. Добравшись до госпиталя «Сакра Инфермерия», они обнаружили там такое смятение и суматоху, что отказались оставлять Людовико одного. Они хотели отвести Людовико в Итальянский оберж, до которого оставалось несколько сотен метров, или еще куда-то — в полубреду он плохо понял. Но когда они развернулись, чтобы уйти, Людовико остановился и высвободился из их рук.
Там, из залитого запекшейся кровью преддверия, он увидел женщину, склонившуюся над содрогающейся окровавленной массой (он понял, что это обнаженный мужчина, которого она прижимает к столу). Ее руки были багровыми до самых плеч. Волосы у нее растрепались и прилипли к подтекам засохшей крови, которыми было испачкано лицо. Но ни это, ни морщинки, прорезавшие от усталости ее лоб, не могли затмить ее красоты или тем более лишить нежности ее лицо. Людовико попытался окликнуть ее, но голос его подвел. Он позавидовал человеку, лежащему на столе. Ревность пронзила его до кишок. И не столько смертельная усталость, не столько его раны, не экстаз и не пережитый его душой ужас, а вид этой женщины заставил Людовико опуститься на колени.