Реликт (том 1). Непредвиденные встречи
Шрифт:
Однажды Грехов случайно встретил их в лесу, и его поразило то выражение боли и нежности, с которым Грант обращал к жене лицо. Вообще, видел их он довольно часто, вот как сейчас, например: территория заповедника, где располагался санаторий, была небольшой. Дважды прилетал к ним молодой человек лет двадцати, чем-то похожий на Гранта; поначалу Грехов принял его за сына, но и тут ошибся… Тогда женщина покидала их ненадолго, словно не желая присутствовать при разговоре, но, и оставаясь одни, по мнению Грехова, мужчины молчали. Можно было подумать, что юноша лишь затем и прилетал, чтобы побыть рядом с седым — молча, сурово, без тени
Мужчина посмотрел вверх, заметил его быстролет, взмахнул рукой. Грехов тоже помахал в ответ. Женщина оглянулась, потянула Гранта за рукав, и они исчезли за деревьями. Но память долго хранила этот робкий жест.
Грехов зябко передернул плечами и усилил обогрев костюма, хотя холодно ему не было — чисто психологический эффект. Дождь начался сразу, частый и мелкий, и он закрыл фонарь кабины, пристроился возле пульта управления и задремал.
Разбудил его писк вызова, и, еще не открыв глаза, он коснулся кольца приемника на запястье.
— Габриэль, к вам посетитель. Ваши координаты?
— Западный сектор леса Грусти, — сказал он в микрофон. — Даю пеленг. А кому я понадобился?
Но дежурный уже отключился, и Грехову оставалось только гадать, что за посетитель потревожил его отдых. Может быть, ему наконец разрешат покинуть санаторий? Ведь чувствует он себя превосходно, если не считать постоянной хандры при мысли о заботе, о ребятах… о Полине. После катастрофы на Самнии, спутнике Чары, когда он пролежал мертвым три часа в радиоактивном склепе — бывшем спасательном модуле, врачи на Чаре около года боролись за его жизнь, а Полина… она даже не знала, что он на Чаре. Впрочем, она, вообще, не знала, что Грехов остался в живых. Да почти никто в отряде не знал, потому что чариане по какой-то причине не сочли нужным сообщить о нем на Землю. Наверное, сомневались в том, что он выживет, но он выжил и чувствует себя прекрасно. Если не считать… Да, о Полине он думал постоянно. И боялся послать ей сообщение. Сам не зная почему, но боялся. Грехов все ждал, что она узнает сама. Может быть, кто-то все же сообщил ей? Диего Вирт, например… или Сташевский. Они-то знают, что он здесь. Но если это Полина…
Грехов даже привстал с сидения, всматриваясь в серую пелену дождя. Потом рассердился на себя и сел. После своей временной смерти… каково звучит, а?! — после смерти!.. Что ж, он мог сказать так с полным правом. После смерти он стал более впечатлительным, возбудимым, и, откровенно говоря, ему это открытие не нравилось.
В девятом часу утра рядом с его аппаратом опустился наконец чей-то оранжевый быстролет. Громоздкая фигура выбралась из него, и Грехов вздохнул одновременно радостно и огорченно — сердце ждало другого посетителя… Это был Сташевский, начальник второго отдела Управления аварийно-спасательной службы (УАСС), его друг и непосредственный руководитель.
— Здравствуй, отшельник, — проворчал он, забираясь в кабину. — Что же весел? Не рад? Нездоров?
— И рад, и здоров, — Грехов с удовольствием рассматривал коричневое
Грехов умолк и привычно оглядел небосвод и стену леса на склонах холма. Что-то изменялось там, ничего угрожающего, конечно, но обостренное чувство опасности не раз спасало ему если не жизнь, то целость шкуры, и пренебрегать интуицией он не имел права. И не хотел пренебрегать.
— Желтый туман, — пояснил Сташевский, наблюдая за ним.
— Ну, естественно, — с облегчением сказал он, — желтый туман. А ты здорово разбираешься в особенностях чарианской атмосферы.
Сташевский засмеялся.
— Просто я узнал это от диспетчера медцентра. К тому же, по всей территории заповедника лечебные туманы выпускаются регулярно два раза в сутки. Пора бы знать.
— Ты и это узнал от диспетчера?
— Нет, — Сташевский помрачнел. — Когда-то я тоже отдыхал здесь… после болезни. Дело прошлое… Так ты здоров, говоришь?
— Вполне.
— Ну и отлично! Сегодня с тебя снимут ненавистные датчики, и ты свободен. Честно говоря, я не верил в твое… в общем, ты понял. Они волшебники — чариане, особенно старший врач! Не хмурься, эта женщина спасла тебе не только жизнь, но и здоровье. К тому же, говорят, она отдавала тебе времени даже больше, чем следовало.
— Возможно, — нехотя согласился Грехов. — Как это свежо и оригинально — любовь землянина и инопланетянки…. Хотя, какие чариане инопланетяне — первопоселенцы.
Сарказм в его голосе заставил Сташевского нахмуриться, же Грехов положил руку ему на плечо и, отвернувшись, пробормотал:
— Ты же знаешь, Святослав, ты все отлично знаешь…
— Что я знаю? — хмуро ответил Сташевский вопросом на вопрос. — Ничего я не знаю. Полина извелась вся, прозрачная стала… Ведь ты ей не сообщал, что желаешь видеть, а она ждала… Поехали.
— Не сообщал, — с трудом сказал Грехов. — Таких сообщений не ждут, летят сразу, если знают куда… А если она знает и не… Куда поехали?
— К кораблю.
— Так сразу?
— А тебе что, парадной формы не хватает? Э-э, дружище, видимо, не совсем ты еще здоров: растерялся, побледнел… Может, останешься еще на пару недель?
— Ладно смеяться, — Грехов включил двигатель, и они взмыли в воздух.
— Куда лететь-то? Надо же предупредить в медцентре, датчики снять…
— Это минутное дело, а на корабле тебя осмотрят медики УАСС, как живой экспонат. Не возражаешь?
Грехов не возражал.
— Но я еще не все сказал, — прищурился Сташевский. — Я тоже думаю, как и чарианка твоя, что ты здоров. Поэтому скажу сразу — вылетаем мы в район туманности Черная Роза, звезда Тина, планета Тартар. По каналам Управления объявлена тревога: планета смертельно опасна для человека, необходимо наше вмешательство. Код тревоги — жизнь людей! И учти — там будет очень несладко!
«А где бывает сладко? — подумал Грехов. — Там, куда посылают нас, всегда горько и трудно. И опасно. К чему он это все говорит? Сомневается в ответе? Ждет, что откажусь? Глупо».
— Я выбрал тебя, — продолжал Сташевский, — потому что… в общем, потому что знаю. Правда, посмотрев на тебя, нас могут неправильно понять. В научном центре же не знают, что тебе уже двадцать девять, а не пятнадцать лет, на которые ты выглядишь.
— Старо, Святослав. Ты можешь сказать толком, что нам предстоит?