Реликт (том 1)

Головачев Василий Васильевич

— А ее и нет, — буркнул Грехов. — Всех загипнотизировало обладание такой чудовищной игрушкой, как оборотень. Но должны же мы, люди, шагать вперед? Сами? И кто, как не исследователи, делают этот шаг первыми? Изучение оборотня, которое уже много принесло нашей науке, — тот же шаг. Рискованный, согласен. Но тут-то и выходим на сцену мы, пограничники и безопасники, и я должен спросить у тебя — все ли ты сделал для того, чтобы свести риск к минимуму? Если гибнут люди — это беда, но беда вдвойне, если они гибнут по нашей вине.

— Ты что. Ли? — опешил Диего. — Укор твой суров, но не обоснован. Ты же знаешь, как мы…

— Знаю,

извини. Сердит я по другой причине. Ведь ты нашел меня не для того, чтобы делиться гипотезами об эволюции Конструкторов?

— Да, — признался Диего. — Я хотел сказать тебе, что вблизи оборотня со мной начинают происходить… мерещится всякая чертовщина! Иногда накатывает такая тоска — просто жуть берет! И мысль при этом — один! Один на весь космос!

— Я так и думал, — кивнул Грехов. — Нечто подобное испытывал и я. Снова наш тяжкий крест — экстрасенсорная система. Излучение оборотня воспринимается нами в гораздо большей степени, чем остальными. Не мерещилось ли тебе нечто вроде гигантской растущей трещины? Или взметнувшейся на километры ввысь каменной волны? Или жерла вулкана, извергающего тучу раскаленного пепла?

Диего шумно выдохнул.

— Я даже слышу при этом гул и грохот…

— Не только ты. Забара, Нагорин, Танич… я опросил всех спасателей, многие испытывают то же самое. Торанц называет это явление сверхчутьем, а Нагорин погружением дискурсивного мышления в подсознание. Когда-нибудь медики назовут это шестым чувством, например, диегозрением. Или виртосязанием.

Диего повертел в руке камешек и забросил его в кратер.

— А цунами… вулкан… что означают наши видения?

Грехов прошелся по кромке кратерного вала, остановился.

— Это значит, что сверхоборотень или кто-то внутри него предупреждает нас о последствиях пробуждения споры Конструктора.

— Серый человек?

— Не знаю, может быть. Одно знаю точно: испытание нашей готовности встретить опасность во всеоружии — еще впереди.

Назад они летели на высоте двухсот метров. На востоке уже засветилась серебристая полоса рассвета, на западе росло зарево полигона, и между двумя этими светлыми дугами прятал свою угрюмую ночную усмешку искалеченный древними извержениями великий лик бога войны Марса.

Зал был тих и темен. Панорамный виом был выключен, пульты и аппараты связи и контроля не работали. У малого виома сидел дежурный наблюдатель, изредка переключая каналы приема с одной видеокамеры на другую, цепочкой расположившихся вокруг сверхоборотня. Изображение при этом не менялось: черное яйцо почти не выделялось на фоне ночного неба и мрака пустыни.

Диего подошел к своему пульту, эхо шагов заметалось между стен. Пограничник успокаивающе кивнул обернувшемуся наблюдателю и включил видеосистемы центра. Ночь Марса придвинулась вплотную, словно зал из-под километрового слоя базальта вынырнул вдруг на поверхность полигона. Диего коснулся пластины сенсора, и ожерелье прожекторов высветило четкую фигуру сверхоборотня.

— Влечет? — спросил напарник, молодой светловолосый парень, одетый в модную черную куртку с короткими рукавами и такие же черные с искрой брюки.

— Только с точки зрения борьбы с опасностью, — ответил Диего, подумал и добавил: — Хотя неправда, конечно, влечет. Как-никак, загадка века.

Он погасил прожекторы и со вздохом сел в кресло.

Уже два месяца, как Управление ввело обязательные двойные дежурства по ночам:

наблюдатель-ученый и наблюдатель-пограничник. По мнению Диего, эти дежурства ничего не давали, один из наблюдателей был лишним, а именно — ученый. Потому что в случае непредвиденного поворота событий право решения принадлежало отвечающему за безопасность.

Диего перевел задумчивый взгляд на пульт. Спокойная россыпь зеленых и белых огней на панели говорила, что дежурный монитор защиты включен и работает нормально. Ни одно движение сверхоборотня не могло пройти незамеченным, и в случае необходимости автоматы сами смогли бы экстренно подключить дополнительные системы защиты — реактивные экраны, гравиконденсаторы и индукторы поля. Но заменить человека полностью компьютеры не могли. Диего покосился на приставку управления ТФ-эмиттером, усмехнулся. «Успеть бы! — подумал он. — Вся жизнь спасателя в этом „успеть бы!“ Успеешь — и одной бедой меньше, и кто-то останется жить… И долго потом вспоминается молчаливый укор в глазах совершенно незнакомых людей — если не успеешь, если не сможешь победить время и обстоятельства…»

— О чем задумался? — напомнил о себе дежурный, вставая. — Как ты думаешь, если мы сгоняем партию-другую в шахматы, это не будет нарушением режима?

— Не будет, — подумав, ответил Диего. — Я играю черными.

Несколько раз звонки с пультов заставляли Диего и его напарника по имени Зигмунд бросаться к аппаратуре, но в первый раз оборотень просто усилил радиосвечение, во второй — изменил положение тела, пошевелился, и потом каждый час «вздыхал» — объем его то увеличивался, то спадал.

— Что-то новое, — задумчиво сказал Зигмунд. — Такое впечатление, будто ему что-то мешает.

Молодой ученый-экзобиолог некоторое время наблюдал за черным колоссом, потом сел за пульт многофункционального исследовательского комплекса и надел эмкан. Диего не мешал ему, зная столько же, сколько и Зигмунд. Недоброе предчувствие сжимало сердце, в такие минуты начинало казаться, что тьма готова хлынуть из всех виомов и затопить зал, пустыню, всю Вселенную! Диего напрягался, с трудом собирал волю в кулак и раз даже с ужасом подумал: уж не болен ли он?! Такого с ним не было никогда! За все двадцать два года работы он никогда не чувствовал такого страха, как теперь, особенно последние полгода на полигоне Марса… Так, может быть, все дело в том, что его нервная система пошла вразнос?.. Нервная… Нервы… Никогда не жаловался на нервы, и на тебе! А может, это первые признаки обыкновенной усталости и ничего более? Пришла пора искать другую работу?..

— Вот так новость! — сказал Зигмунд, сбрасывая эмкан и торопливо приглаживая взъерошенные волосы. — Оборотень пророс!

— Что?! — спросил Диего, возвращаясь к действительности.

— Оборотень пророс! То есть, иными словами, пустил корень!

* * *

Несколько суток центр лихорадило. Известие о том, что сверхоборотень «пустил корень», всколыхнуло научные круги, и на полигон снова налетели десятки специалистов из многих институтов Земли. Размещать их было негде, да и пользы от нашествия не предвиделось, поэтому Пинегин и его безопасники здорово потрудились, прежде чем последние теоретики и жаждущие «громких» экспериментов практики покинули полигон. Снова в подземном хозяйстве Пинегина установилась рабочая тишина, пронизанная эмоционально давящим соседством споры Конструктора.