Реликтовые хроники
Шрифт:
– А молока мы можем предложить от ишака, – позади него раздался резкий женский голос. Он повернулся. Перед ним стояла женщина лет пятидесяти в замызганном халате.
– Ты откуда? Из лесу, что ли? Партизанил и не знал, что война кончилась?
– Я строитель из церкви. Мы ее там реставрируем!
– Достроились, аж жрать нечего! Люба, сходи налей этому, с колтунами.
Женщина тут же бросила тереть аппарат. Лет сорока, грузная Люба, вытерев о грязный подол руки, сказала:
– Пошли! Принесла же ее нелегкая. И что ей не сидится дома?
– А кто
– Клавдия наш начальник! В утреннюю работает, а сейчас решила нашу смену проверить. А ты, значит, молочка парного захотел?
– Не только молока. Посмотреть ферму и людей увидеть. У нас там, в небесном селении, скукотища.
– Ну ты красавчик, нашел дискотеку.
– Здорово Лебедиха! – неряшливый мужичок поприветствовал проводницу Димона.
– Здравствуй, Титаник! Мужик нашей бригадирши Клавки. Он здесь сторожем числится. И еще трое мужиков тут работают.
– Лебедиха! Ты куда этого лохматого ведешь? – с ухмылкой ей в спину спросил сторож.
– Он такая же пьянь, как пастух Виталиус и скотники, Атас с Помятым.
– Какие у вас тут клички интересные.
– Титаником его зовут за то, что он после второй стопки валяется под столом. А вот эта доярка с бидоном – Зинка Рябая. Зин! Что ты надрываешься? Попросила бы Помятого отнести бидоны.
– Мне не тяжело, бидоны пустые – отвечая, Рябая вяло махнула рукой.
– Ну и как тебе здесь, веселее?
– Да нет пока, – сказал Димон протяжным голосом.
Лебедиха продолжала говорить, указывая на дверь:
– В этой каморке сидит сторож – Титаник. А здесь наш офис.
Они зашли в помещение примерно тридцати квадратных метров. В центре комнаты стоял наспех сколоченный стол, обтянутый линолеумом, и рядом две замазюканные лавки. В дальнем углу, у потолка, висела туша освежеванной коровы. Вдоль стены находились железные шкафчики, электроплита с большим чаном и дальше кушетка. Над этой лежанкой на крюк к стене подвешена голова той туши. Также много мешков с зерном и бидонов.
– В этом году засуха, вот и приходится иногда тощак пускать на мясо. Зато телят как можем откармливаем. Напарим на плите дробленки, и они уплетают, – сказав, она взяла марлю и пошла к шкафчикам.
– Где-то здесь я видела пол-литровую банку с крышкой? Ага, вот она! Молоко, я скажу тебе, не очень. Но другого нет. Скотина кормится чем попало, нормальная трава вся выгорела. Что расселся? Давай наклоняй бидон! – Лебедиха по-хозяйски прикрикнула на Димона.
Он правой рукой, слегка опрокинул бидон, а она, согнувшись, придерживала банку. Белый ручеек молока побежал через марлю в стеклянную посуду. Он тут же, левой рукой, схватил за нижнюю часть ее огромных ягодиц.
– Ты что делаешь? – она уже хотела с разворота врезать ему, но её остановила мысль. «А что если он, может, её последний молодой человек?»
– Это магия любви, – прошептал Димон, слегка сжимая и ослабевая левую руку.
Отодвинув бидон и поставив на пол банку, они разогнулись.
– Кто так делает, через ткань? – с этими словами Лебедиха присосалась к
Он освободившейся рукой, между пуговиц халата, залез ей под трико. Этот тандем медленно попятился к кушетке.
В это время Рябая, ее звали так, потому что даже через тональный крем и пудру на ее лице зияли глубокие оспины, уже отмыла бидоны и несла их в подсобку. У двери она, прислушиваясь, остановилась. Из помещения доносились стоны и чмоканье. Поставив бидоны, она открыла дверь. Димон пыхтел на стонущей Лебедихе. Увидев в проеме двери Рябую, он сделал подманивающий жест рукой. От растерянности она стояла как вкопанная. Тогда ему пришлось встать с Лебедихи и, поддерживая брюки, втянуть Рябую в подсобку.
В кузне кипела работа. Бок с Гаврилой приклепали кованые пластины к трем камертонам. Закрепили их в тональном порядке и поставили в середину каждого улавливатель. Бок подключил аппаратуру и настроил ее.
– Так, брат Гаврила! Вот тебе железный пруток. Ударишь им слегка по внутренней стороне каждого камертона.
Гаврила, постучав по ним, удивленно посмотрел на Бока. Тот с жалостью в голосе сказал:
– Все нуль! Безрезультатно, как до ковки. Зря мы уголь жгли. Частицы уходят в стороны, между пластин, еще до второй волны. Надо, чтобы волны шли из всех сторон.
– Бок! А может, это просто слабый звук? Есть здесь старинный медный колокол. Вот у него звук, так звук. Еще на нем клише какого-то византийского мастера. Оно в виде альфы и омеги. А меж ними аура или сфера с крыльями, внутри которой просматривается лик. И все, никаких узоров, только хаотичные царапины и сколы.
– Так-так, Гаврила, а это идея!
– Бок, только придется с братом Михаилом обговорить. Я думаю, он не откажет тебе. Если ты не надумаешь сверлить его.
– Что ты! Это исключено! Мы его попросту окольцуем, как бочку обручами. Ты лучше, Гавриил, скажи, а сможем мы здесь расплавить серебро?
– Без сомнений. Серебро не сталь, – подбадривающе произнес Гаврила.
– Выходит так. Из всех пластин отольем проволоку, миллиметров восьми. А сколько получится, я и не знаю.
В кузню вошел Димон. Он весь сиял и в руке держал банку с молоком.
– Ты радостный от того, что принес нам молока?
– Вы не знаете, как я его зашабашил!
– Волка ноги кормят! – дополнил свой разговор Гаврила, открывая крышку банки.
– И что ты сделал ради этого? – спросил Бок.
– Из-под коров дерьмо чистил. А у вас как дела?
– Все по-прежнему, без изменений. Брат Гаврила и я решили с колоколом попрактиковаться. – Воодушевленный Бок объявил новую идею.
– На, попробуй молочка! – Гавриил протянул банку с молоком. – Оно мне не понравилось, что-то горчит!
– Да, горчит! Но такое молоко долго не киснет, – допив оставленное, сказал Бок. А Гавриил спросил появившегося в рясе Михаила:
– Что, уже всё, отслужил вечерню?
– Да! А вы что не отдыхаете?
– Еще успеем отдохнуть! Мы, брат Михаил, хотим спросить тебя. Разрешишь ты нам поработать на звоннице с колоколом? – спросив, Бок посмотрел на Гавриила.