Рельсы под луной

Бушков Александр Александрович

Назавтра, ближе к вечеру, майор натыкается на Смита, явно намеренного покинуть расположение – законным образом, все чисто.

Оказывается, этот разбитной лондонец решил потихонечку взять коня самовольно и все же немного покататься. Ферма далековато, хозяин не углядит, у его домишки на озеро выходит боковая стена без единого окошка…

Смитти, говорит майор, а ведь это будет покушение на частную собственность…

Никакого покушения, говорит Смит. Что-то я не помню у нас в Англии таких законов, которые бы запрещали человеку часок покататься на чужом коне, свободно пасущемся на никому не принадлежащей земле, а потом привести его обратно. Это же не кража, а взятие во временное пользование. Ну конечно, уведи я коня откуда-нибудь из

конюшни, да вот хотя бы с нашего ипподрома, это, очень возможно, и признали бы кражей. Но тут-то захолустье, и пасется конь на земле, которая старикашке вовсе не принадлежит, я специально, этак мимоходом, выведал. И вообще, я этого коня нашел черт-те где, вдалеке от жилых мест, вот и хотел порасспрашивать, чей, чтобы вернуть. А что сидел на нем верхом – ну к чему бить ноги, когда можно ехать верхом? Коробку с пайковыми вкусностями я ему потом оставлю на крыльце, хочет, пусть берет, а не захочет, пусть выкидывает. Ближайший полисмен – в пятидесяти милях, а до ближайшего судьи и вовсе часа четыре ехать…

Майор не стал его задерживать: в конце концов, безобидная блажь, парень не собирается красть коня, всего-то поездить часок. Не столь уж страшное прегрешение…

Смотри, говорит, Смитти, чтобы чего не вышло… Обойдется, сэр, говорит Смит. Кокни – он и пишется «кокни». Все будет в лучшем виде.

И ушел.

На утренней поверке его не оказалось. Для любой воинской части, независимо от ее государственной принадлежности, это, безусловно, ЧП. Командир у них, судя по описанию майора, был мужик правильный. Не стал поднимать шума и с ходу издавать приказ о дезертирстве, а попросту отправил по окрестностям несколько машин. Скорее всего, загулял где-то на ферме, а значит, разыскать и привезти. А уж там, топорщит усы полковник, этот субъект у меня насидится на гауптвахте и увольнительных не получит до конца войны, затянись она хоть на сто лет…

Лейтенант добровольцем на поиски не вызывался – его попросту назначили. Командир, поводя усами, сказал что-то вроде: это ваш механик, сэр, следовательно, вам как-то и не годится оставаться в стороне…

Они уехали. В каждой машине – офицер и пара солдат. Майор, ни словечком не обмолвившийся о разговоре со Смитом – негоже как-то джентльмену потворствовать рядовым в таких вещах – ругая себя на чем свет стоит, велел водителю ехать к озеру. Уж он-то знал, откуда начинать…

Добрались. Никакого коня на берегу. Неприветливое какое-то место, неуютное. Даже днем, при ярком солнце. Камень вокруг с редкими пучками травы, вода темная, почти черная, равнина диковатая какая-то, голая, только фермерский дом вдалеке торчит… Неуютно здесь, и все тут…

Они начинают осматривать берег – и очень быстро находят пилотку с кокардой королевских ВВС, где внутри чернильным карандашом коряво выведено: «Дж. Смит, 2-я эскадрилья». Находят коробку – закрыта, ничего не тронуто. Только вскрытая пачка галет валяется отдельно. У майора мелькает в голове: что бы делал опытный лошадник? Да попытался бы коня галетой приманить…

Смита они не находят ни живого, ни мертвого. Едут на ферму.

Находят хозяина в огородике. Хозяин им бубнит ту же околесицу, что майор уже слышал от Смита – нет у него никакого коня, возле озера вечерами ходит келпи, уносящий неосторожного человека неизвестно куда…

В одном он не врет: никакой конюшни, никакого коня… Майор (тогда еще лейтенант), для очистки совести безрезультатно посетив еще две фермы, возвращается на аэродром и докладывает все, что слышал, показывает все, что нашел. Выслушав, не раздумывая особенно, полковник сердито фыркает:

– Верите в злых водяных духов, лейтенант?

– Не особенно, сэр, – говорит майор.

– Все то, что вы привезли, как-то доказывает существование злых водяных духов?

– Никоим образом, сэр, – отвечает майор.

И видит, что в глазах у сурового начальства стоит… что-то такое непонятное. До сих пор, говорит майор, не могу понять этот взгляд. Не злость, нет. Просто странный

взгляд, полковнику вовсе не свойственный. Словно бы он и хотел что-то сказать, но молчит почему-то. Старый служака, тридцать лет в армии, Индия, Цейлон, Африка. Ходят темные слухи: то ли в Африке, то ли в Индии полковник, будучи юным субалтерн-офицером, столкнулся с самой натуральной чертовщиной, но подробностей никто не знает, а расспрашивать самого полковника – храбрецов нет…

– Вот видите, – говорит наконец полковник. – Британский офицер должен верить в злого противника, а не в злых духов. Особенно у себя дома, в доброй старой Англии. Я надеюсь, докладную записку вы напишете правильно, без всяких упоминаний о том, что бормочут выжившие из ума крестьяне…

– Так точно, сэр, – сказал майор.

Он пошел к себе и написал все правильно.

Остальные тоже вернулись без Смита. Назавтра появилось два приказа. В первом сообщалось о дезертирстве рядового Смита, вторым полковник категорически запретил увольнительные всем, кто собирается «побродить по окрестностям». Отныне всякое хождение по окрестностям настрого запрещается. В увольнение – только группой, только в ближайшую деревню, на машине, понятно…

Тем и кончилось. Майор там застрял чуть ли не на два года, вплоть до высадки союзников в Нормандии, когда их полк перебросили туда. Ну, разумеется, с отпусками для поездок домой – это все же Англия… Смита, насколько ему известно, не нашли до сих пор. Полиция была у его родных в Лондоне, но родня твердила, что Смит никогда у них не появлялся. Так и числится в списках неразысканных дезертиров.

Прошло около месяца, и однажды мы при очередной проводке конвоя крепенько схлестнулись с господами из Люфтваффе – джерри [4] , как обычно, прилетели из Северной Норвегии, было их немало, нас тоже, так что заварушка поучилась серьезная. Очень скверно, знаете ли, драться над морем: если тебя собьют и спасение не придет в самое короткое время, человек быстро умирает от переохлаждения… Мне повезло и на этот раз, я везучий, черт побери, иначе не сидел бы здесь с вами. Когда пришло время возвращаться, самолет был целехонек, не задет, а сам я отправил одного «мессера» поплавать…

4

Принятое у англоамериканцев прозвище немцев, наподобие нашего «фрица» или «ганса».

Как часто случается, звено рассыпалось, и возвращались поодиночке. Настроение у меня было примечательное: причудливая смесь усталости, воодушевления и тихой радости. С вами такое бывало, капитан? Ну вот, вы понимаете…

И вот, по какому-то непонятному побуждению, я изменил обычный курс и отклонился на несколько миль южнее – к тому озеру. С точки зрения юридического крючкотворства был совершенно чист – не было приказа с запретом пролетать над теми местами. Мог у меня забарахлить компас? Мог я, как бывало сплошь и рядом, после горячки боя не соблюдать строго курс для возвращения? Благо горючего оставалось мало, но на крюк в несколько миль хватило бы.

Сумерки еще не наступили, но солнце уже село. Я шел на малой высоте, ярдов в сотню. Озеро казалось совершенно черным пятном, словно туда вылили не одну цистерну чернил. И там бродил конь, темной, скорее всего, вороной масти.

Я развернулся и прошел практически на бреющем, на высоте этажей трех, не больше. Да, конь. И знаете, капитан, эта скотина вела себя так, словно меня не было вообще. Обычно животные, когда над ними проносится ревущий самолет, пугаются, кидаются куда глаза глядят. Один наш парень получил серьезное взыскание за то, что из озорства прошел на бреющем над овцами – уж не знаю, сколько времени их потом собирал хозяин, но потрудиться и ему, и собаке пришлось. Пришел на аэродром, добрался до полковника и вполне внятно пожаловался, тут уж никаких их обычных: «Нипмаю енглиски». Молодой был парнишка…