Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Я шёл домой с работы на перерыв, когда мне пацаны сказали, что Женька раздал деньги ребятам. Я зашёл домой и устроил ему допрос «с пристрастием». Он не сразу, но всё-таки рассказал, кому и сколько отдал денег. Я сразу кинулся искать этих мальчишек. Первым встретил Белоусова. Я сразу взял его за грудки и потребовал вернуть деньги. Он ответил, что потратил их в магазине. Я врезал ему по щеке, но он упорно повторял, что деньги израсходовал. Я врезал ему посерьёзнее – безрезультатно.
– Тогда пойдём домой, с твоей мамой разберёмся! – И я потащил его в сторону его дома. Но дома у него никого не оказалось. Я взял первое, что под руки попалось (а попались плоскогубцы) и забрал их с собой. Дальше пошёл по другим
На днях нам пришло сообщение из районной администрации, что нашего Женьку берут в Луговской детдом. Прошло четыре месяца, как мы туда обратились.
Женьку проводили. Он был радостный, нам же было грустно. Мы, взрослые, понимали, что такое расставание. Жизнь наша была трудна: не было своего постоянного жилья, не хватало еды. Молочные и мясные продукты нам приходилось покупать. Лишь в этом году мы получили участок под огород. Посадили в основном картошку. После ухода Женьки мы получили грустное облегчение – он под присмотром и сыт.
Я был два раза у него в детском доме. Он радовался, а ребятам хвалился, какой у него большой брат. Домой не просился, говорил, что ему здесь хорошо.
Но осенью случилось непредвиденное. Луговской детдом эвакуировали. Сказали, что в Талицу. Зимой я его там искал. Был в двух детских домах, но мне в обоих ответили, что в списках такой не значится.
Приходили страшные мысли о том, что его, может, уже нет в живых. Мама сильно расстраивалась. Так мы потеряли на довольно большое время «след» нашего Женьки.
Глава 21. УЧЁТЧИК
В этот сельскохозяйственный сезон меня повысили в должности, назначив учётчиком в тракторную бригаду. В мои обязанности входили учёт расхода горюче-смазочных материалов, замер обработанных земельных площадей и ежедневный отчёт по каждому трактору и трактористу, передаваемый на машинно-тракторную станцию (МТС).
Тракторист за смену при выполнении нормы и работе около 12 часов получал полтора трудодня. В случае недовыполнения или перевыполнения трудодень изменялся в сторону уменьшения или увеличения в процентном отношении. Всё это я должен был просчитывать в своём отчёте. За один трудодень тракторист получал три килограмма зерна и пять рублей денег, но зерно выдавали только в конце рабочего сезона. Обычные же, рядовые колхозники получали по остаточному принципу и по решению правления.
Моим основным орудием труда являлась сажень. Она была сделана из двух деревянных узких реек, немного различавшихся по длине, и соединённых между собой вверху шарниром. Чтобы переставлять заострённые концы сажени, использовалась небольшая ручка. Металлический стержень, расположенный на шарнире по горизонтали между «ногами» сажени, держал постоянное расстояние между её концами – 2 метра. Сажень была разборной и удобной в переноске или перевозке.
Поля в длину были от 200 метров до километра, и саженью приходилось немало помахать. Рабочий день у меня обычно проходил следующим образом. В полвосьмого я приходил в тракторную бригаду, замерял работу ночной смены, расход керосина. В восемь была пересменка. Я помогал заправлять трактора топливом и записывал данные. Шёл домой составлять отчёт о суточной работе бригады. Позавтракав, отправлялся в МТС сдавать отчёт. Несмотря на то, что до МТС было четыре километра, этот путь не был для меня обременительным. Сдав отчёт, возвращался домой, так как у меня всегда в середине дня была пара часов свободного времени. Это время я часто использовал для прослушивания радио-тарелки – нового для нас всех увлечения.
Наша тракторная бригада закончила весенне-полевые работы в колхозе раньше других, и МТС послала меня
Я не совсем понял, почему меня послали в эту командировку. Но на месте мне объяснили, что звонил директор МТС и просил передать, чтобы я вёл учёт работы всех тракторов, работающих в этом колхозе. Тракторов оказалось три. Я почти целый день находился на поле. Если своим трактористам я доверял, то незнакомых людей нужно было тщательно проверять. А вечером я должен был передавать все сведения по телефону. Вот это номер! Телефон я видел в первый раз. В конторе, где висел на стене телефонный аппарат, мне объяснили, как им пользоваться. Сначала нужно было довольно энергично крутить ручку, затем снять трубку и, получив «алло», просить «девушку» на телефонной станции соединить с МТС.
Первый мой отчёт принял главный агроном Чистяков. Я волновался (как-никак, впервые в жизни говорю по телефону), но он меня успокоил, и я нормально передал сводку. Этого человека я уважал, а он относился ко мне, как к сыну. Когда я приносил отчёт, он всегда приглашал меня в кабинет и иногда угощал чаем со вкусным печеньем. На другой вечер трубку взял сам директор, и я почему-то онемел. Он закричал: «Что молчишь?!» – и я с дрожью в голосе передал сводку «с поля битвы за урожай».
Днями Василий учил меня управлять трактором, и за неделю я научился довольно прилично пахать. Иногда Василий отдыхал или прогуливался с девушками, а я работал вместо него. Через неделю мы закончили шефство и вернулись домой.
У нас в деревне телефона не было даже в конторе. Кому нужно было позвонить, шли в сельсовет в деревню Луговую. Я в командировке кое-как освоился с телефоном и позже стал ходить в Луговую для передачи сводок об уборке урожая и осенне-полевых работах. Когда же работали вблизи МТС, то с отчётом ходил туда.
После уборки урожая двоих наших трактористов забрали в Советскую Армию. Один трактор «Универсал» остался «бесхозным», а нужно было готовить зябь для весеннего сева следующего года. У меня же работы заметно уменьшилось, сводки можно было передавать через день. Мне уже исполнилось 16 лет, и я считал себя взрослым. Бригадира в тракторной бригаде не было. Им числился комбайнёр Новиков, житель Луговой. После уборки урожая он отдыхал и у нас в бригаде не появлялся.
Утром, когда один из тракторов ушёл в поле, я завёл «Универсал», подъехал к плугу и прицепил его. Затем поехал на поле, где уже работал один трактор. Но я порулил не к нему, а на другую сторону этого большого поля, которое разделялось небольшим рядком деревьев (у нас их называли колком). Вот за этим колком у самой железной дороги я и решил поработать, да ещё без прицепщика. Поле было длинным и включать-выключать плуг из работы приходилось лишь на разворотах. Я с этим кое-как справлялся. Таким образом сделал круга три. Подъехав в очередной раз к мосту через железную дорогу, я увидел какого-то парня, машущего мне рукой. Я остановился. Он подошёл; парень оказался рыжим, долговязым, чуть моложе меня. Я спросил:
– Что ты хотел от меня?
– Я хочу работать в будущем трактористом. А сейчас, если разрешите, с вами поездить. Я тут рядом живу, услышал работу трактора и пришёл.
Деревня Луговая действительно начиналась за бывшим детдомом.
– Ладно, садись, – разрешил я. – Потом поговорим.
И мы поехали пахать. Я тут же придумал, как использовать добровольного помощника:
– У меня нет прицепщика, и ты побудешь немного им. Как только мы доедем до края поля, перед поворотом ты резко дёрнешь за эту верёвку, и у плуга поднимутся лемеха. После поворота и заезда в борозду дёрнешь снова, лемеха опустятся, и плуг начнёт пахать.