Ремарк и миражи

Бондаренко Андрей Евгеньевич

— Уже надумал, — вздохнул Роберт. — Рассчитываемся, поднимаемся и уходим…. А ещё и газету надо прихватить с соседнего столика. И пластиковый футляр с зубочистками.

— Что такое? Я же ещё хотела отведать русских десертов. Тем более что время позволяет.

— Не позволяет. Надо торопиться. И больше никаких тихоходных троллейбусов. Срочно ловим такси…

Они, рассчитавшись с таксистом, выбрались из машины.

— Пятнадцать ноль две. Нормальный вариант. Успеваем, — мельком взглянув на наручные часы, констатировал Роберт. — Сейчас мы находимся в самом начале улицы Мигелетес…. Вон то длинное

приземистое здание с заколоченными окнами и является, как я понимаю, старой типографией, о которой упоминал Дитер Кастильо. А за типографией должен располагаться и искомый четырёхэтажный дом. Шагаем…

— Действительно, четырёхэтажный, — через несколько минут подтвердила Инни. — А ещё здесь очень зелено, тихо и тенисто: между парадными растут высокие разлапистые деревья и очень густые кусты. Не говоря уже о шикарных цветочных клумбах.

— Ага, разлапистые и густые. То, что старенький очкастый доктор прописал.

— Наш подъезд — третий от типографии?

— Вообще-то, да. Но на данный момент — первый.

— Что ты задумал, милый?

— Ничего особенного, — заговорщицки усмехнулся Роберт. — Просто ты мне столько раз говорила о природной аргентинской безалаберности, что я и сам поверил в это…

Войдя в первый подъезд, они поднялись на четвёртый этаж.

— Ты, конечно, прав — про безалаберность, — неодобрительно покачала головой Инэс. — Крышка люка, ведущего на чердак, отсутствует. Бардак и бедлам…. Подсади-ка меня, любимый…. Ага, спасибо. Руку давай, помогу залезть.

— За кого ты меня принимаешь? Сам, слава Богу, заберусь. Вот, лет так через сорок-пятьдесят, возможно, и понадобится помощь…

Они прошли по чердачному помещению порядка ста сорока метров, открыли-вскрыли — с помощью найденного ржавого прута арматуры — люк третьего подъезда, и через минуту оказались на лестничной площадке четвёртого этажа.

— Не отсвечивай возле окна, — торопливо разворачивая газету, прихваченную из русского ресторана, велел Роберт. — Чисто на всякий случай. Из нетленной серии, мол: — «Бережёного — Бог бережёт. Если, понятное дело, не проспит с похмелья…». Так, держи, обожаемая жёнушка, газетный край и три зубочистки. Теперь я, полуприсев, перемещаюсь на другую сторону. Выпрямляюсь…. Плотно и синхронно прикладываем газету к стеклу. Ещё плотнее. И ладошками старательно приглаживаем…. Аккуратно загибаем излишки. А теперь закрепляем…

— Как — закрепляем?

— С помощью зубочисток, конечно же. Втыкаем так, чтобы их «тела» оказались между стеклом и оконными штапиками…. Молодец, кареглазка. Теперь мы стали невидимыми — для любопытных «уличных» глаз.

— А что дальше?

— Сейчас я — ногтем пальца — аккуратно проковыряю в газетном листе парочку узких «смотровых щелей»…. Раз. И два…. Как оно тебе?

— Отличный наблюдательный пункт, — одобрила Инни. — Вся округа — как на ладони. Приступаем к наблюдениям?

— Сколько сейчас времени?

— Пятнадцать двадцать девять.

— Рановато, — решил Роберт. — К тщательному обзору окрестностей мы приступим, пожалуй, без десяти четыре…. Чему посвятим ближайшие двадцать минут? Двум важным и неотложным делам. Во-первых, немного поцелуемся — очень романтично, на мой взгляд: незнакомый город, последний этаж невзрачного дома, пыльная лестничная

площадка, призрачное ощущение опасности, бродящей где-то рядом.… А, во-вторых, обменяемся мнениями — относительно хода нашего расследования. Или же впечатлениями. Или же ощущениями…

Они немного поцеловались, а после этого, наспех отдышавшись, посовещались.

— Генерал «Виталь» — на той картине, в «Русской ресторации» — это, скорее всего, Виталий Павлович Громов, непосредственный начальник Танго, — предположила Инэс. — А его аргентинские «легендарные подвиги» — это, наверное, операция «Старый цемент» [14] , с блеском проведённая российским ГРУ примерно одиннадцать лет тому назад, о которой мне наша русская подруга все уши прожужжала, хотя личного участия в ней и не принимала…. Тем более, странно, что здешний «Эскадрон смерти» до сих пор не вышел на нас. Ведь, Танго — в недавнем телефонном разговоре — однозначно пообещала посодействовать…

14

Про операцию «Старый цемент» рассказывается в романе «АнтиМетро. Буэнос-Айрес».

— Не вышел, то есть, никак — визуально — не проявил себя? — уточнил Роберт.

— Что ты имеешь в виду?

— Возможно, что они за нами уже наблюдают. Или даже оберегают…. Это я своего закадычного друга Матиса имею в виду. Дельный пистолет, понимаешь, выдал на раз, не задавая никаких лишних вопросов. Отомкнул сейф и выдал. А потом и затребованные две запасные обоймы добавил. Будто бы передал — заранее запрошенный кем-то заказ. Подчёркиваю, заранее запрошенный кем-то…. Ещё и предупредил два раза — и в офисе агентства, и по телефону — мол: — «Держите, ребята, нос по ветру и ушами не хлопайте…». Ну, а мы, проникнувшись, и не хлопаем…

— Считаешь, что Жано плотно сотрудничает с аргентинским «Эскадроном»?

— Или же работает под его «крышей», как любят выражаться русские…. Иначе, откуда у него — природного раздолбая — взялся такой шикарный офис? Причём, в самом центре Буэнос-Айреса?

— Может, ты и прав, — согласилась Инни. — То есть, «Эскадрон» к нам пока только присматривается? Мол, нет веского и достойного повода для личного контакта?

— Им, по большому счёту, видней…. А что ты думаешь — по сути всего этого дела? Так сказать, вообще?

— Вообще? Всё это, безусловно, завязано — крепко-накрепко — к одному из немецких поселений, возникших в Аргентине после окончания Второй мировой войны…. Как считаешь, Робби?

— Совершенно необязательно, что завязан как-то глобально. Возможно, что только краешком.

— Это как?

— Маньяки — существа особенные и непредсказуемые, — пояснил Роберт. — То, что для нормальных людей является важным, для них и гроша ломаного не стоит. И, понятное дело, наоборот. Иногда маньяк может зациклиться на сущей — по нашим понятиям — ерунде. То есть, зациклиться и начать убивать: отрезая кисти рук, уродуя лица до неузнаваемости и втыкая в сердца жертв археологические скребки…. Всё, любимая, заканчиваем с разговорами. То бишь, до вечера прерываемся. Время. Приступаем, решительно отринув всё сущее, к наблюдениям…