Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
Алеша увидел быстро идущих от станции милиционеров. Ему вдруг показалось, что низенький и плотный, торопливо догоняющий своих товарищей, его старый знакомый постовой с фабричной площади Вася тот-топ Ковырнев. Барыги, учуяв опасность, стали разбегаться, видимо, не раз им приходилось так делать.
Удивляться, почему здесь оказался Вася топ-топ, было некогда, Алеша тоже нырнул под вагон: попробуй докажи, что ты тут случайный человек.
Когда он разделся, почувствовал в комнате холод и пронизывающую сырость. Мать, по обыкновению встречавшая его, сейчас не
— Пришел? — Голос у нее был глухой, тусклый.
Алеша забеспокоился:
— Ты что, мам, заболела? — Он подошел к ней, встревоженно всмотрелся в ее осунувшееся лицо. Она улыбнулась, но улыбка вышла какая-то вымученная, непохожая.
— Да нет, здорова, так что-то, приустала. Только что с улицы, подзазябла немножко.
— Озябла, а сидишь, чаю не согреешь. Мучение с тобой…
Он отправился за перегородку, чтобы поставить чай, и уже вслед услышал:
— А она не горит, да и боюсь я этой плитки, еще взорвется, пожару наделаешь.
Так и есть. Алеша раздобыл электрическую плитку, не коптит, как керосинка, тем более с керосином стали перебои, вот плохо только — не найти настоящей спирали; мягкой проволоки он нашел, на толстом гвозде накрутил спираль, а, видно, сталь не та, перегорает быстро. Мать боится подходить к плитке, боится, что взорвется.
Спираль перегорела в двух местах, наверно, мать не заметила, что проволока вышла из пазов, поставила чайник, и произошло замыкание. Еще хорошо, что пробки не полетели, а то бы скандал с соседями.
— Знаешь, мам, сейчас шел мимо станции, эшелон стоял… — занимаясь починкой плитки, стал рассказывать он. — Из Ленинграда ребятишек привезли… Ох, и изголодались они… сами ходить не могут. Их сначала по Ладоге вывозили, по ледовой дороге, а уж потом в поезд…
— Когда только проклятущая кончится, — вздохнула мать. — Столько горя людям принесла, не помышляли даже, что так будет…
— Да… — После всего увиденного на станции Алеша чувствовал, что что-то в нем переменилось, словно повзрослел, лет прибавилось. — Там и взрослые в поезде были, с ребятами… И барыги базарные… Взрослые тоже голодные, кожа да кости, ни кровинки в лице. Мечутся, суют барыгам что у них есть, а те им хлеб, вареную картошку. Жуть что было… Я горбушку свою отдал женщине. Совала мне что-то шерстяное… Шерстяной свитер, мужик сказал…
— И как же?
Алеша услышал в материнском голосе настороженность.
— Как? Конечно, не взял. Не вампир какой-нибудь… Да, мама, посмотри-ка, что мне в училище дали.
Он принес ей грамоту. Мать внимательно рассмотрела, прочитала, лицо ее просветлело.
— Молодец ты у меня. — Она притянула его к себе, но Алеша вывернулся.
— Молодец-то молодец, только бы совсем ее не давали, — нахмурившись, сказал он.
— Да почему же? — Мать смеялась: внезапная перемена в нем развеселила ее. — Не сам же ты выпросил грамоту. Вручили — значит, за дело.
Алеша рассказал, какой неприятный осадок остался у других ребят, а ведь они тоже старались, от работы не бегали. Мать согласилась с ним.
— Ты верно почувствовал, — сказала она с одобрением, — нельзя было кого-то выделять. Вы еще дети, души чистые, чего уж вас со взрослыми-то смешивать. Ошиблись воспитатели, надо было им сказать.
— Да
— Это кто же такие?
— Ну, директор наш и мастер, Максим Петрович.
— Что же вы своего мастера так… Нехорошо это. Человек он уважаемый, добрый.
— А его Венька так прозвал, вот и повелось. — Алеша вдруг пытливо заглянул ей в глаза. — Не заходил? Венька?
— Да как же он зайдет, когда его и в городе-то нет? Или вернулся?
— Должен бы, многие уже приехали.
— Значит, что-то задержало…
Когда пили чай, мать сказала:
— Завтра в деревню собираюсь. Нынче на Сенную не ходила, на Широкой простояла весь день, и все зря. Деревенских никого не было, снежно, не едут… А барыги, как ты их называешь, — что они за мои вещички дадут? Поднимусь пораньше да подальше уйду, может, и с ночлегом. Там, подальше-то, в глуши, глядишь, и на старушку какую набреду, которой шитье мое по душе придется. Старушки-то по базарам не очень разгуливают, особенно из дальних деревень. Завтра один побудешь, а на выходной Галинку, наверно, отпустят, подъедет…
— Так я тебя и отпущу, — грубовато сказал Алеша. — Лучше не выдумывай. Вместе пойдем.
— А училище как же?
— Ничего не случится, если и не появлюсь денек.
Наверно, мать опешила от услышанного: недоуменно и растерянно смотрела на него.
— Что случилось, Алексей? Ты же всегда так рвался?..
— Успокойся, мама, ничего не случилось. Мы теперь другую работу будем делать, учиться будем чему-то новому. Мастер мне слова не скажет, если не появлюсь. Вот увидишь…
Мать угадала: впервые Алешу не тянуло в училище.
Глава пятая
Им предстояло пройти немалый путь, и потому еще с вечера мать просушила обувку, приготовила Алеше шарф, чтобы он замотал шею под узким воротником ватной фуфайки. Ее плюшевая, когда-то модная жакетка была слишком легкой для зимы, но она надеялась, что теплый шерстяной платок, концами которого можно перекрестить грудь, согреет, не даст озябнуть.
Вышли затемно. У обоих за плечами мешки на лямках: материн — округлый, мягкий, Алешин — неровный, при резком шаге позвякивал железками. С утра мороз щипал щеки. Снег под ногами не хрустел: ночная сухая пороша смягчила дорогу.
В километре от последних домов начинался сосняк, вытянувшийся вдоль железной дороги. Сосняк был любимым местом отдыха горожан. Когда-то, до войны, по давней-давней привычке, на выходной приходили сюда семьями, несли с собой одеяла, корзины с посудой и снедью, самовары. Располагались на ночлег на заранее облюбованных местах. Сосновый бор был богат земляникой, брусникой, грибами.
В самые первые дни войны, еще не привыкшие к ночным бомбежкам, жители тоже устремлялись сюда — воздушные тревоги чаще объявлялись ночью, а в темноте взрывы бомб казались страшнее. И тоже шли с одеялами, с едой. Тянулись мимо Алешиного дома. По утрам он видел, как они возвращаются назад, спешат на работу. Так было до осени, потом даже самые слабонервные привыкли к воздушным налетам, да и ночи стали холодными, — шествие прекратилось.