Ремесло сатаны
Шрифт:
Откуда-то из глубины донесся телефон.
— Я узнаю, — сказал Мясников.
Через минуту вернулся.
— Владимир Васильевич, вас просят. Корещенко поморщился.
— Елена Матвеевна, разрешите?
Разрешение последовало.
Мясников проводил Корещенку через три комнаты в четвертую, обставленную по-казенному, с телефонной будкой.
— Пожалуйста, я вас покараулю, а то вы не найдете дороги.
— У телефона…
— Ледя, мне скучно, развлеки меня…
— Я занят…
— Пустяки. Я места не нахожу себе. Слышишь, это гораздо важнее твоих занятий.
Болтая всякий вздор, Искрицкая продержала Корещенку минут
— Переговорили? Ах, эти женщины, ах, эти женщины…
За десять минут господин с профессорской внешностью успел зарисовать и записать все, что ему было надо. К возвращению Корещенки схема его истребителей лежала в кармане «профессора».
На прощанье Елена Матвеевна еще раз милостиво уронила молодому инженеру.
— Я очень люблю талантливых людей… Очень…
И только у себя Корещенко вспомнил, что Лихолетьева и словом не обмолвилась, вопреки обещанию Мясникова, дать скорейший ход «истребителям».
8. В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ
Юнгшиллер был человек толстокожий, «бронированный». Эта броня — миллионы его, во-первых, и немецкая самовлюбленность, во-вторых.
Непроницаемой казалась подобная толща жира, самомнения, денег и еще чего-то. Людей Юнгшиллер самым прямолинейным образом делил на две категории, — которые ему нужны и которым он, Юнгшиллер, нужен. Первых было подавляющее меньшинство, вторых — угол непочатый, ибо кто только не нуждается в богатом, влиятельном человеке с целой армией служащих, «его» служащих?
Первых он всячески умасливал, вторых презирал откровенным и грубым презрением. Между этими двумя крайностями ничего не было… Пустота… Слишком негибок и схематичен был сам Юнгшиллер, чтобы вмещать в себе другие, промежуточные отношения к людям, более тонкие, менее азбучные…
Впрочем, не один Юнгшиллер повинен в этом и не только его немецкая порода была причиной. На какой угодно точке земного шара человек любого цвета кожи и любой расы так же по-звериному бывает прямолинеен. Холопствует перед тем, кого боится и кто ему нужен, и с высоты своего хамства снисходит к маленьким, слабым и жалким…
Но вот появился в круглой башне «человек без костей», с глазами-буравчиками, этот, как снег на голову свалившийся Урош.
Что-то новое почувствовал к нему Юнгшиллер, до сих пор неведомое, тем более, что одетый спортсменом человек, знавший, на какой странице надо открыть молитвенник, принадлежал скорее уж ко второй категории, чем к первой. А между тем сразу начал относиться к нему Юнгшиллер, как если бы Урош являлся для него существом перворазрядным…
Что такое Урош? В особенности в глазах архибогача немца? Человек без роду без племени, хотя и владеющий двадцатью двумя языками. Славянин вдобавок… Сам же сказал, что отец словак, а мать сербка из Банья-Луки. Серб, хоть и австрийский и более культурный, однако все же серб — славянин, человек низшей расы.
Общественное положение?
Никакого! Отрицательное положение. Темная личность, ренегат. Ренегат — пожалуй, слишком; так или иначе этот Урош — подданный австро-венгерской короны. Во всяком случае, в то время, когда все южные славяне делом, словом, помышлением восстают против владычества Габсбургов, — этот Урош?.. Факт налицо. Он здесь, он раскрыл молитвенник, там-то и там-то и обещал заняться голубиной
И все же Юнгшиллер не может найти «надлежащий» тон с этим человеком. Пробовал, но Урош всякий раз как-то незаметно сбивал его, сбивал своим спокойствием, скорей загадочным, чем уверенным, сбивал взглядом своих пытливых «буравчиков», сбивал чуть заметной улыбкой тонких губ…
Другой на месте Уроша поспешил бы воспользоваться «открытым счетом» в магазине, и в два-три дня с ног до головы оделся бы… Другой… А Урош не спешит, щеголяя в своем спортивном костюме всесветного перекати-поля.
С Шацким, Дегеррарди, агентами покрупнее Юнгшиллер не церемонится ничуть. Он третирует их, если и не как своих слуг, то приблизительно в этом роде. С Урошем такие номера не проходят. Наоборот, Юнгшиллер, сам не замечая, а может быть, и замечая, но не желая сознаться, переходит иногда в заискивающий тон. Откровенностью своей, — я, мол, от тебя ничего не скрываю, — Юнгшиллер хотел снискать доверие и расположение Уроша. Он угощал его завтраками и в башне, и в соседнем ресторане, и звал обедать к себе на «Виллу-Сальватор».
Вот и сейчас они обедают в «Семирамис»-отеле, в кабинете, напоминающем белую людовиковскую гостиную с гелиогравюрами на стенах. Юнгшиллер уже раскраснелся от шампанского, Урош пьет в одинаковой мере с ним, но свеж, бледен и замкнут.
Юнгшиллер посвящает его в историю Забугиной.
— Кушайте рябчик, хороший рябчик… Так вы представляете себе эту дрянную девчонку? Представляете? Могла бы наделать большой «бум», но у нас организация! Эйн, цвей, дрей — и готово! Я приказал ее отвезти в имение барона Шене фон Шенгауз. Это совсем недалеко от Либавы, почти на самом берегу моря. Там она будет под домашним арестом, пока… пока не придут наши. А если она понравится какому-нибудь этакому бравому лейтенанту, я ничего не имею против… Это будет очень аппетитный кусок. Хотя н не в моем вкусе. Я буду очень рад, если она достанется немцам раньше этого мошенника Загорского, который меня так нахально обманул.
— Как называется имение?
— Лаприкен. Я там был один раз. Хороший господский дом с башней. Эта башня, нужно ли пояснять, — наблюдательный пункт… Там есть подвальный этаж. Одна комната будет бесплатной квартирой для этой девчонки. Дегеррарди должен на днях возвратиться… Кушайте вино, господин Урош, кушайте, нас еще ждет бутылка…
Постучавшись, в кабинет вошел итальянец-лакей.
— Меня?
— Один господин спрашивает…
— Извиняюсь, господин Урош, через минуту буду назад.
Юнгшиллер с салфеткой на груди вышел. Спустя добрых минут десять он вернулся, улыбающийся, довольный.
— Абгемахт! «Истребители» у нас в кармане… Ах, какой он дурак, какой он колоссальный дурак, этот мой сосед Корещенко! О, профессор Нейман — голова! Он за десять минут все украл, пока тот говорил в телефон. Всю ночь и весь день профессор будет работать, а завтра к вечеру материал поедет на моторной лодке. А там, около финских берегов, ее будет ждать германская субмарина. И дело в шляпе! Через двадцать часов после этой встречи все чертежи будут в Киле. Это я понимаю! Это чистая работа! Что вы скажете, господин Урош?