Ремесло Теней: Игла Дживана

Титов Роман Викторович

— Инициация программы, — вдруг откликнулась голограмма. — Проверка совместимости кодов. Совпадение сто процентов. Доступ открыт.

Я какое-то время не понимал, что происходит, и потому повторил вопрос:

— Мама? Что это?

Изображение мигнуло, как будто обдумывало ответ.

— Это блок памяти, который я создала специально для тебя, — голос, сказавший это, уже не был холодно-электронным, а наполнился родной и ужасно близкой теплотой, что жила в потаенном уголке моей памяти. — Здесь мои письма, заметки и воспоминания об экспедиции на Боиджию. Если ты их сейчас слушаешь, значит, ты уже достаточно повзрослел, чтобы понять, а я… — тут голограмма

запнулась, — …а меня, скорей всего, уже нет среди живых.

Странные слова, заставили мои внутренности упруго сжаться, словно их все перетянули невидимые жгуты, но слушать я не переставал, впитывая каждое слово как губка.

— Если это так, то Батул потерпел поражение, — продолжала тем временем голограмма. — Но это не означает, что он больше не будет пытаться. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понимать: в следующий раз он возьмет с собой тебя, и поэтому я хочу, чтобы отправившись с ним, ты был готов к тому, к чему не была готова я. Допустить твоей смерти я не могу даже в воображении. Потому-то никогда ему о тебе не говорила. И все-таки… — последние слова мама произнесла как будто себе. — Что если она расскажет?.. Но даже если и нет, то лучше уж я перестрахуюсь… на всякий случай…

Изображение немного задрожало и заговорило дальше:

— …Конечно, есть вероятность, что он не сумеет тебя убедить отправиться с ним, даже если и все узнает… Хотя я уверена, что сам ты на месте усидеть не сможешь и сделаешь все, чтобы оказаться подальше от Бавкиды, — в этом месте смешок голограммы был почти как настоящий. Мое сердце тихонько ёкнуло. — Я постараюсь сделать так, чтобы эти записи попали к тебе до того, как ты окажешься втянут во все это и… ты смог трезво оценить ситуацию, принимая верные решения, как я тебя всегда учила, обдумав все варианты и не доверяясь слепо суждениям человека, которого никто из нас по-настоящему не знает. Своих ошибок я до этого не видела, но ты их, пожалуйста, не допусти. Прослушай мои письма целиком, и… я люблю тебя, сынок.

Голограмма замерла.

Жгуты грозили порваться, вместе с сердцем и легкими. Отвернувшись от панели, я резко вскочил и выбежал из рубки — ужасно не хватало воздуха. Опустившийся трап позволил боиджийской ночной прохладе наполнить корабль. Я простоял, прислонившись спиной к краю переборки, с закрытыми глазами вдыхая воздух, продолжая не замечать безудержно льющихся по щекам слез. Раньше-то я по глупости считал, что вовсе не способен плакать.

Маму я знал очень мало. Те первые десять лет своей жизни, что мы провели вместе, казались далеким смутным сном, постепенно тонувшим в глубине туманного океана памяти. У меня больше ничего не было, кроме чувства вины за собственный эгоизм и того теплого чувства, оставленного ею перед тем, как навсегда исчезнуть.

Возвращение в рубку было сродни героическому подвигу, но с этим я справился. Сжимая в руках стаканчик со стимулирующим коктейлем, производимым пищевой автоматикой корабля, я уселся обратно в кресло и снова уставился на мать. Она смотрела на меня неизменная, точно живая, и ждала.

— Активируй первое письмо, — судорожно вздохнув, сказал я.

Снова рассеявшись на секунду, голограмма вернула резкость и заговорила спокойным размеренным тоном записавшей ее Сол Эпине:

— Сет, милый, прости, что узнаешь обо всем таким вот образом. Ты, должно быть, думаешь: что я за мать, раз не взяла тебя с собой? Мне действительно ужасно жаль, но, кажется, иного выхода просто не существовало. Знаю, слова звучат банально, но я хочу, чтобы ты понял: все, что я

сделала, я сделала ради тебя. Прости меня, если можешь. А если не можешь, то, хотя бы, просто послушай то, что я хочу тебе рассказать.

Я согласилась на эту поездку не просто ради любопытства, хотя, признаюсь, Батул здорово сыграл на моем интересе к новой, никем неизученной расе аборигенов, обитаемых в густых джунглях Боиджии. Планета была малоисследованной, а история ее была полна древних легенд. Все это безумно интриговало, но, тем не менее, я не видела по-настоящему веских причин, по которым мне стоило бы составить ему компанию. Никакого особенного интереса эти махди для меня не представляли, к тому же, у меня рос ты, а за тобой нужен был глаз да глаз: твое неуемное любопытство уже создавало немало проблем. Мне было страшно оставлять тебя на попечение чужих, ведь на тот момент мало кто мог с тобою справиться.

Батула мои слова, конечно же, не убедили. Он продолжал уговаривать, пока я, наконец, не сдалась. Ты можешь подумать, что я не очень-то и протестовала, но, поверь, мастер Аверре всегда умел убеждать… В итоге мы все-таки отправились в эту странную экспедицию, а кусочек моего сердца остался в Цитадели…

Батул снабдил нас самым передовым оборудованием, которое только можно было достать. Он с упоением рисовал картины открытий, которые меня ждут по прибытии, вот только умалчивал о собственном интересе. Как ни старалась, я не могла из него и слова на эту тему выжать. Ни антрополог, ни ксенобиолог, Батул, по сути, не имел оснований так интересоваться Боиджией, однако свои мотивы у него, несомненно, существовали. И я о них непременно узнаю. Люблю тебя.

Конец записи.

— Активируй второе.

— Прибытие на Боиджию оказалось не совсем обычным. Планета производила мощное впечатление, но не своими красотами или хиреющим стилем жизни, а какой-то неотвратимой аурой. Не знаю, как описать точнее. Я пробовала получить хоть какое-то объяснение ментально, но ничего не получилось. Я спрашивала его, но он все делает вид, что не понимает о чем речь. Атмосфера здесь загнивающая. Что-то давит на меня извне, как если бы на грудь положили десятикилограммовый камень. Даже вдохнуть поначалу оказалось невыносимо больно, и много времени понадобилось, чтобы привыкнуть…

Ты не поверишь, но город, который колонисты тут выстроили, меня очаровал. Ничего прекраснее я в жизни своей не встречала. Столько тонкости и изящества в каменных стенах и золотых шпилях, сочетаемых с дикой растительностью, было трудно ожидать от такого удаленного места как Боиджия. Мероэ вырос из снов, как будто ожившая сказка.

Мы разместились в гостинице, и здешняя хозяйка, была как будто рада нашему появлению, но что-то в ее взгляде меня настораживало, хотя лезть в ее мысли мне даже в голову не приходило. Батул заранее предупредил о более чем отрицательном отношении местных жителей к лейрам, так что нам приходилось соблюдать инкогнито, прикидываясь имперскими учеными.

Но не от всех.

Как оказалось, правитель Боиджии, был в курсе происходящего. Ты не представляешь, насколько меня поразила наша первая с ним встреча: граф Занди оказался чересчур молод. Во всяком случае, моложе, чем я ожидала от правителя — ему едва исполнилось двадцать семь. Две тетки непрестанно кудахтали вокруг, и, все-таки, планетой он управлял самостоятельно. Выяснилось, что граф сам связался с Батулом, прося у него помощи в решении «вопроса аборигенов». Так он сказал, чтобы это ни означало. От прямого ответа Аверре, конечно же, уклонился.