Ренегат
Шрифт:
– Ваши подорожные, сеньоры! – окликнул нас толстяк с раскрасневшейся от морозца физиономией, но надеждам служивого вытрясти из путников мзду сбыться оказалось не суждено.
Я вкратце пересказал историю наших злоключений, и нахмурившийся таможенник нервным движением покрутил черный ус.
– Сейчас же отправлю донесение в канцелярию бургграфа и пришлю кого-нибудь караулить дилижанс, – решил он после недолгих колебаний. – А вы ждите на постоялом дворе. И ни шагу за ворота!
Мастеровые запротестовали, и тогда налившийся дурной кровью служивый заорал во всю свою луженую
– Ма-алчать! За ворота ни ногой! В кутузке сгною! – Капрал даже положил ладонь на рукоять палаша, но обнажать его не стал, лишь резко бросил: – И снимите уже эту падаль!
Пришлось мужикам снова лезть на империал.
– Сколько времени вы продержите нас здесь? – обратился тогда к таможеннику де ла Вега. – У меня важные дела…
Служивый оценивающе посмотрел на южанина и грубить дворянину не стал.
– Подорожная в порядке, сеньор? – уточнил он.
– Разумеется!
– Тогда отправитесь в путь в самое ближайшее время! Формальности много времени не отнимут, – объявил капрал и, радуясь удачному ответу, вышел за ворота.
– Хорхе, отнеси сундук на постоялый двор, – попросил я слугу. – И вели хозяину подогреть вина.
– Да, магистр, – направился Кован к дилижансу, но наткнулся на мою протянутую руку и, состроив скорбную мину, вложил в ладонь позаимствованный у кучера кошель.
– Полагаете, мы застряли тут надолго? – опечалился Сильвио де ла Вега. – Пузатый сеньор сказал, формальности не отнимут много времени!
– Возможно, что и так. Как бы то ни было, не уверен, что в состоянии продолжить путь, – поморщился я, развязал кошель и отсчитал свои тридцать шесть крейцеров, затем окликнул горожанку: – Матушка, вы сколько заплатили за проезд?
Ушлая тетка облизнула губы и стрельнула глазами на мастеровых, но те уже освободились и наблюдали за нами с живейшим интересом; завысить сумму не вышло. После горожанки я рассчитал повеселевших дядек и передал кошель южанину:
– Возьмите свое, сеньор.
Сильвио посмотрел на меня с нескрываемым сомнением:
– По имперскому уложению, имущество преступников переходит в казну.
– Все так, – кивнул я, – но этот прохвост собрал деньги за проезд, заведомо не собираясь исполнять взятые на себя обязательства и не имея права оказывать подобные услуги. Любой суд признает подобную сделку ничтожной, а значит, речь идет о банальной реституции. Мы лишь упрощаем процедуру. К чему обременять своими мелочными требованиями юристов бургграфа, безмерно занятых куда более важными делами?
Южанин рассмеялся и запустил пальцы в кошель.
– Так понимаю, о колдуне вы умолчали неспроста? – вполголоса уточнил он, когда мы остались наедине.
– А был ли колдун? – пожал я плечами. – Нам что-то такое почудилось, но где доказательства? Не хочу, чтобы меня подняли на смех.
– Да и люди епископа продержат нас куда дольше дознавателей бургграфа, – поддакнул Сильвио. – Магистр, я видел только разбойников, о них и расскажу.
– Вполне разумное решение, на мой взгляд, сеньор.
В ворота прошел стражник в напяленной поверх стеганой куртки кирасе и с глефой на плече, он заметил трупы, остановился и присвистнул.
Хорхе уже уволок сундук на постоялый двор; я поднял с земли саквояж и тоже задерживаться у дилижанса не стал. Де ла Вега опустил пониже на лоб берет, закинул на плечо ранец и поспешил следом.
В общей зале постоялого двора оказалось сильно натоплено; я чуть не задохнулся от наслаждения из-за нахлынувшего тепла. Наши попутчики сгрудились перед камином; толкаться там с ними не хотелось, и я скомандовал выглянувшему на стук двери хозяину:
– Комнату, таз горячей воды и кувшин глинтвейна!
– Бутылку вина! – вторил мне Сильвио, нервно усмехнулся и, будто сам себе, произнес: – Надо скорее напиться и позабыть это безумное утро…
Поскорее позабыть? Я поморщился из-за жжения в левой руке и покачал головой. Уверен, это будет не так-то просто…
Комнатушку мне выделили на первом этаже; тесная клетушка с единственным окном еще не успела полностью выстыть после съехавшего поутру постояльца, пепел в очаге оказался теплым. Кровать была одна, а еще прямо на полу лежал набитый соломой тюфяк.
Шустрый малец быстро развел огонь и убежал за горячей водой, а Хорхе задвинул сундук в угол, вытер пот со лба и отправился напомнить хозяину о глинтвейне. Повесив подсумок с пистолями на спинку кровати, я стянул сапоги и с досадой оглядел камзол и штаны. Те пестрели бурыми пятнами, и было уже не разобрать, моя это кровь или чужая, а то и просто дорожная грязь. Появляться на людях в таком виде определенно не стоило; я разделся, натянул шерстяную ночную сорочку и с ногами забрался на кровать. Снял с шеи висевший на шнурке мешочек и сунул его под матрац, затем укрылся одеялом. То показалось жестким и колючим, но пусть даже и так – холода мне сегодня хватило за глаза.
Безумно хотелось закрыть глаза и уснуть; остановило ясное понимание, что ничего хорошего из этого не выйдет, только заработаю головную боль на несколько дней вперед. Да и не получится нормально выспаться. Непременно разбудят.
Под скрип ржавых петель распахнулась дверь, широкоплечий слуга занес в комнату и выставил рядом с кроватью жаровню, полную алых углей. Следом прибежал мальчишка с пустым деревянным тазом, тут же выскочил в коридор и вернулся с ведром горячей воды. Опрокинул ее в таз и отправился восвояси, даже не подумав подтереть разлетевшиеся по всему полу брызги.
Я размешал в тазу порцию горчичного порошка и с наслаждением опустил в воду озябшие ноги.
– Ангелы небесные, до чего же хорошо… – блаженно выдохнул, чувствуя, как в окоченевшие ступни начинает возвращаться тепло.
Вновь распахнулась дверь, на этот раз в комнату прошел Хорхе.
– Ваш глинтвейн, магистр, – сообщил он, наполняя кружку из пузатого глиняного кувшина.
– Налей и себе, – разрешил я, но сразу передумал. – Нет, сначала найди кого-нибудь, чтобы привели в порядок одежду. И вели хозяину нагреть еще пару ведер воды.