Ренессанс Русского балета
Шрифт:
Отношения Дягилева и «Метрополитен-опера компани» испортились. Поведение русского импресарио, явно не внушающее доверия, то, с каким трудом он выполняет взятые на себя обязательства, «старые и новые интриги и соперничество, из-за которых в труппе постоянно царит разлад, надоели узкой группе деловых людей, финансирующих турне» [265] , – пишет ежедневная бостонская газета.
Тем не менее стороны достигают соглашения: за весьма существенные «отступные» Дягилев соглашается на пять месяцев доверить свою труппу Нижинскому. Это второе турне по Северной Америке, а затем еще одно, по Америке Латинской, станут единственным периодом за двадцать лет существования «Русского балета», когда у него будет другой руководитель. Благодаря предложению «Мет» Дягилев, избавившись на время от денежных затруднений [266] , волен вернуться в Европу и готовить там будущие сезоны.
265
Boston Evening Transcript. 28 april 1916.
266
Письмо
Нижинский отнюдь не обделен… по новому соглашению ему обеспечен доход в 60 000 долларов. «Метрополитен-опера компани» берет на себя издержки, связанные с переездами артиста, его супруги, горничной и массажиста. И, помимо спального вагона, ему предоставлен в личное распоряжение салон-вагон первого класса [267] .
В самом деле, нередко случается, что по окончании спектакля танцовщики прямо из театра отправляются на вокзал. Они спят в поезде и просыпаются в следующем пункте назначения. Декорации разбирают в спешке, в неменьшей спешке укладывают все четыре сотни костюмов. Случается, это приводит к серьезным проблемам. Где-то сцены огромные, где-то крошечные. В Детройте «Шехерезаду» приходится «буквально сложить пополам» [268] . Крашеные холсты страдают от такого варварского обращения.
267
Договор от 2 августа 1916 г. (Metropolitan Opera Archives).
268
Письмо Дягилева из Бостона Отто Кану, 3 февраля 1916 г. Otto Kahn Papers.
Преодолев поездом 700 километров, труппа прибывает в «Конвеншн Сентер» Канзас-Сити со значительным опозданием. Зрителям приходится ждать больше двух часов, стоя под дождем… Директор театра тщетно умоляет Дягилева начинать: тот непоколебим. Первым делом нужно установить декорации и наладить освещение. Впоследствии начальник полиции рассказывал журналисту:
«Пока не подняли занавес, захожу я к Доглифу – как его там, Доглиф или Доглейв, черт, никогда не мог упомнить имена, – а он ни слова по-английски не понимает. Ну, я и сказал одному парню (переводчику): «Мы тут люди честные, нам все это умничанье и разврат ни к чему. Валяйте показывайте вашу штуку, только смотрите, помягче… И еще я сказал, что, конечно, угрожать не хочу, но если эта ваша шняга очень уж тухлая, я лично полезу на сцену и заставлю опустить занавес» [269] .
269
Kansas City Stars. 5 February 1916. Цит. по: Buckle. Diaghilev / trad. par Tony Mayer. Paris: Latt`es, 1980. Р. 361.
Афиша, о которой мечтала «Метрополитен-опера компани» в 1915 году…
Ансерме также работает в условиях, весьма далеких от идеала. Так, в театре Милуоки очень холодно, и он простужается. Приехав в Сент-Пол, он чувствует себя настолько плохо, что вынужден лечь в постель. Осмотревший его врач запрещает ему вставать за пульт раньше, чем через неделю. Музыкант соглашается – для проформы. Извещают Дягилева, тот вне себя. Панический страх перед болезнью мешает ему войти в комнату, но он кричит из-за двери: «Ансерме, вы же не подставите меня вечером?» И дирижер отвечает: «Нет, можете на меня рассчитывать, поставьте только кресло перед пультом». Вечером, заняв свое место в этом кресле, он чувствует, как кто-то кладет ему руку на плечо. «Это был мой врач, он сказал: я здесь, не бойтесь, я за вами слежу» [270] .
270
Ansermet par Ansermet. Р. 27.
В Вашингтоне гала-концерт удостаивает своим присутствием сам президент Вильсон. Дягилев посоветовал Ансерме спуститься в оркестровую яму заранее, чтобы дирижировать американским национальным гимном, когда глава государства войдет в зал. Вдруг рабочий сцены передает ему, что его срочно вызывает Дягилев. Рабочий явно не понял, что ему было сказано. Ансерме покидает яму и идет на сцену, но за занавесом – никаких следов Дягилева. Еще бы! Звучат первые такты «Звездно-полосатого флага»:
271
Там же. P. 28.
Опасения Ансерме не подтвердились: оркестр, отобранный и подготовленный Нэйаном Франко, оказался великолепным. Между прочим, в число музыкантов входит первый гобой Ковент-Гардена и даже один кларнетист из Женевы. Отношения дирижера с музыкантами неизменно прекрасные. Проблемы связаны только с одним – нехваткой материалов. «У меня нет ни партитуры «Сильфид», ни партитуры «Карнавала», я дирижирую «Жар-птицей» по известной вам неисправной рукописи, – пишет он Стравинскому, – а «Петрушкой» – по типографским корректурам, где не обозначен темп, и еще многое другое» [272] .
272
Письмо Ансерме из Филадельфии – Нью-Йорка Стравинскому в Морж от 31 марта – 7 апреля 1916 г. Цит. по: Tappolet. Р. 46.
Пресса не забывает отдать должное достоинствам дирижера и оркестра. «Настоящее откровение в необычно трудной музыке Стравинского и в блистательной партитуре Римского-Корсакова» [273] . Во время антрактов в коридорах театров звучат лестные отзывы. Некоторые меломаны предлагают даже сохранить новый коллектив на постоянной основе.
«Поистине выдающийся по своему звучанию оркестр исполнил вчера вечером все произведения на таком уровне, к какому мы не приучены нашими местными балетными постановками». «Сан» [274] увенчивает Ансерме лаврами. Но швейцарский дирижер открывает для себя еще одну новинку – зарождающуюся индустрию звукозаписи. Ему представляется возможность выпустить свои первые пластинки.
273
Musical Courier. 20 January 1916.
274
The Sun. 18 January 1916.
Вместе с оркестром «Русского балета» он записывает четыре диска на 78 оборотов, которые выходят в фирме «Коламбия» к началу турне во главе с Нижинским. Они содержат фрагменты из «Карнавала», «Сильфид», «Полуночного солнца», «Павильона Армиды» и «Шехерезады». Мог ли он представить, что за свою будущую невероятную дискографическую карьеру будет записывать «Шехерезаду» еще трижды – в 1952, 1958 и 1961 годах!
Если в целом Ансерме оценивает представший его взору американский континент весьма жестко – «Америка – это скопище скотов», – то во всяком случае он смягчает свой вывод одним сделанным там открытием: «в глубинах этой необъятной страны таится забытая или утерянная душа, которая обретается в неслыханной музыке, звучащей в тамошних кафе!» [275]
275
Письмо Ансерме из Филадельфии – Нью-Йорка Стравинскому в Морж от 31 марта – 7 апреля 1916 г. Цит. по: Tappolet. Р. 48.
Пока Ансерме открывает для себя джаз, Флора Реваль вкушает радости звездного статуса. Отто Кан увлечен ею, ходит на все спектакли с ее участием и посылает ей розы [276] . В обществе молодая женщина производит сенсацию, время от времени демонстрируя свой новый амулет – детеныша рептилии…
Ей так приходится по душе «американский образ жизни» (American Way of Life), что она решает провести лето в Блю Маунтин Лейк, излюбленном курортном месте обитателей Нью-Йорка, и даже собирается принять американское гражданство. Она отнюдь не прочь продолжить свою карьеру певицы в «Мет».
276
Мясин Л. Моя жизнь в балете. Соч. С. 72.
Но в данный момент она занимается танцем. К тому же она оказывается в центре нового конфликта между Дягилевым и Нижинским. Последний настаивает на том, чтобы она заменила Чернышеву в партии главной нимфы в «Послеполуденном отдыхе фавна». Дягилев не хочет и слышать об этом: Чернышева – жена его верного Григорьева! Кроме того, Нижинский рассчитывает на участие Флоры Реваль в «трансконтинентальном» четырехмесячном турне, которое пройдет под его руководством. Значит, ей придется вновь вернуться к ролям, в которых она некогда блистала. Партия Клеопатры настолько ее впечатляет, что она теперь всюду появляется со своим фетишем, змеей. В отеле «Коупли» в Бостоне едва не началась паника, когда она театрально появилась в нем с рептилией, обвившейся вокруг руки…