Ренессанс. У истоков современности
Шрифт:
Томас Мор поместил свою Утопию в самой отдаленной части мира. Ее первооткрывателем, сообщает нам автор в начале произведения, был человек, «примкнувший к Америго Веспуччи и сопровождавший его в трех из четырех путешествий, о которых сейчас читают повсюду, но из последнего путешествия не вернувшийся с ним». Он был одним из тех, кто решил остаться в самом дальнем гарнизоне у пределов их экспедиций, вверив себя судьбе.
Читая письма Америго Веспуччи и пытаясь вообразить себе новую землю, названную в его честь «Америкой», Томас Мор особенно заинтересовался наблюдениями путешественника о людях, которые ему встретились: «Поскольку их жизнь целиком посвящена удовольствиям, я бы охарактеризовал ее эпикурейской»16. Мора, должно быть, осенила идея, что он может воспользоваться
Поместив Утопию подальше от своей родины, Томас Мор мог без опаски отобразить идею, которую произнести вслух осмелился бы не каждый его современник: языческие тексты, возрожденные гуманистами, очень важны, хотя и необычны для восприятия17. Они вновь вошли в интеллектуальную жизнь Европы после многовекового забвения, способствуя не культурной преемственности или пробуждению, а сея смуту в душе. Эти тексты воспринимались как голоса из другого мира, так же отличающегося от нашего, как Бразилия Веспуччи отличалась от Англии, и они притягивали к себе и своим далеким прошлым, и необычайной ясностью мысли.
Описание вымышленного острова в Новом Свете позволяет Томасу Мору выразить и второй тип реакции на античные тексты, будоражащие умы гуманистов. Эти тексты примечательны не отдельными философскими установками, а тем, что они отражают образ жизни в особых исторических, материальных, культурных и социальных условиях. Эпикуреизм обитателей Утопии надо рассматривать в общем контексте человеческого существования.
И этот особый образ жизни должен быть доступен каждому человеку. Томас Мор со всей серьезностью отнесся к утверждению, содержащемуся в поэме «О природе вещей», о том, что философия Эпикура освободит человечество от страданий. Конечно, Мор подразумевал универсальность в том смысле, в каком на греческом языке означает понятие «католический». Эпикуреизм не ограничивается стенами садов элиты, он распространяется на все общество в целом. «Утопия» – и вымысел и проект его реализации: от общественного жилья до всеобщей системы здравоохранения, от детских садов и религиозной терпимости до шестичасового рабочего дня. Мор попытался воспроизвести социальные условия, благодаря которым появится возможность того, что стремление к счастью станет коллективной целью общества.
Согласно Мору, такие условия создадутся после ликвидации частной собственности. Иначе алчность человека, «тяга к знатности, пышности, величию и славе» неизбежно приведут к имущественному неравенству и обрекут значительную часть населения на бедность, будут провоцировать недовольство и преступность. Одного коммунизма недостаточно. Необходимо запретить определенные идеи. К примеру, утопийцы сурово наказывают, в том числе и осуждением на самые тяжелые формы рабства, тех, кто отрицает божественное Провидение и загробную жизнь.
Отрицание Провидения и жизни после смерти – два ключевых компонента всей поэмы Лукреция. Томас Мор, в столь яркой художественной форме воплотивший идеи эпикуреизма в самом значительном произведении на эту тему со времени обнаружения поэмы «О природе вещей», выхолостил из нее антиклерикальное идеологическое содержание. Все жители Утопии вправе стремиться к удовольствиям, но те из них, кто думает, что душа умирает вместе с телом, или не верит в предопределенность и творца Вселенной, подлежат аресту и наказанию.
Только таким образом, по версии Мора, удовольствие может быть доступно не только для привилегированной группы философов, удалившихся
По стандартам эпохи Томаса Мора утопийцы необычайно терпимы. Они не навязывают какую-либо единую религиозную доктрину и не сажают в тиски тех, кто отказывается признавать ее. Им дозволено поклоняться любым богам и даже делиться своими верованиями с другими людьми, соблюдая благонравие и сдержанность. Однако в Утопии не допускается, чтобы кто-то посмел думать, будто душа после смерти разлагается вместе с телом, или подвергать сомнению то, что богов волнуют деяния человечества. Эти люди представляют угрозу. Они недостойны называться людьми, и им не место в обществе. Ибо никто не может находиться среди граждан Утопии, если не согласен с тем, что законы и обычаи действенны только тогда, когда основаны на страхе.
Возможно, страх и искореним в саду философа, но его нельзя искоренить в обществе, состоящем из самых разных людей. Даже при всем социальном благополучии человеческая натура такова, что заставляет его силой или обманом добиваться исполнения своих желаний. Томасом Мором двигали чувства ревностного католика. Однако в это же время к такому же выводу пришел менее набожный человек, Макиавелли. «Законы и обычаи, – писал автор «Государя», – неэффективны, если не полагаются на страх».
Томас Мор попытался представить, что необходимо сделать для создания просвещенного содружества людей, в котором нет жестокости и беспорядка, нет имущественного неравенства и виселиц, а все организовано так, чтобы каждый индивид получал от жизни удовольствие. Виселицы действительно можно демонтировать, оставив лишь несколько в назидание человеку, считает Мор, лишь в том случае, если людей будет постоянно преследовать мысль о виселицах (и воздаяниях) в загробном мире. Без таких средств внушения социальный порядок непременно распадется, поскольку каждый индивид будет стремиться лишь к исполнению своих желаний: «Разве кто сомневается в том, что человек будет хитростью уходить от исполнения общественных законов или нарушать их для того, чтобы реализовать свои желания, если у него нет страха ни перед чем, кроме законов, и нет надежд на будущую жизнь вне смертного тела?» Мор был готов к тому, чтобы одобрить публичную казнь любого, кто думает иначе.
У обитателей Утопии Мора имелись практические основания для насаждения веры в Провидение и загробную жизнь: они считали, что не могут довериться человеку, не разделяющему эти убеждения. Но Томас Мор, благочестивый христианин, руководствовался другими мотивами, наставлениями Иисуса Христа. «Не две ли малые птицы продаются за ассарий [45] ? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего, – говорил Иисус своим ученикам. – У вас же и волосы на голове все сочтены» [46] . Перефразируя эти слова, и Гамлет сетовал: «Есть воля Провидения и в падении воробья». Кто из истинных христиан посмел бы поспорить с этим?
Но такой человек нашелся, им был доминиканский монах Джордано Бруно. В середине восьмидесятых годов XVI столетия тридцатишестилетний Бруно сбежал из монастыря в Неаполе и отправился странствовать по Италии и Франции, оказавшись затем в Лондоне. Обаятельный и обладавший беспокойным и строптивым характером, бывший монах жил на средства, предоставлявшиеся патронами или обеспечивавшиеся преподаванием искусства запоминания и так называемой «ноланской философии», названной им самим по наименованию маленького города близ Неаполя, в котором родился. Эта философия имела несколько корней, образовавших богатую воображением, но запутанную систему взглядов, частью которой был и эпикуреизм. Имеется множество свидетельств, указывающих на то, что поэма «О природе вещей» потрясла и перевернула все мировоззрение Джордано Бруно.