Репетиция убийства
Шрифт:
Хотя где-то в глубине души Вениамин Аркадьевич готов был пожалеть пивовара. Еще один сломанный горбачевской перестройкой. Был ведь честным человеком, хорошим специалистом, рационализатором, возможно, работал бы всю жизнь на благо родины…
Впрочем, блажь все это, одернул себя Штур, по-настоящему честные люди так и остались неиспорченными, несмотря ни на какие политические катаклизмы. Была, значит, в Маркове с самого начала какая-то червоточинка, и не случись перестройки, нашелся бы у него другой повод свернуть на кривую дорожку преступлений.
Сева
Соседями Минчева в жэковских записях значились пенсионер Колядный Олег Анатольевич, офицер-отставник КГБ, и вдова летчика-испытателя, Замятная, проживающая с дочерью и зятем. Голованов решил наведаться к ним в гости.
Для подобных случаев у него было припасено удостоверение корреспондента «Комсомолки», и Сева отправился играть роль журналиста популярной газеты. Дом на Тверской оказался ведомственным, хотя и неохраняемым. Проживали в нем все больше военные и сотрудники органов, и как попал Минчев в эту компанию, было не совсем понятно. Чистенькие, ухоженные газоны, двери с домофонами — все как положено. Нагромождений «ракушек» и «пеналов» во дворе не было, что говорило не об отсутствии у проживающих личного транспорта, а, скорее, о наличии нормальных гаражей.
Голованов набрал на панели домофона номер квартиры Колядного. Никто не отозвался. Пришлось вызывать Замятных. У них ответили сразу. Он представился, и тяжелая металлическая дверь щелкнула, впуская в подъезд.
Минчевы и их соседи жили на третьем этаже. Квартира Замятных была справа. Голованова впустила пышнотелая, дородная тетка с крашеными волосами. Он объяснил:
— Я вообще-то к Олегу Анатольевичу. А его, по всей видимости, нет дома.
— Только что был. Он целыми днями дома. Выходит только в магазин. Наверное, и сейчас пошел за своими булочками.
— Н-да…
— А вы проходите к нам, — засуетилась хозяйка. — Такие гости не каждый день.
Через пять минут на журнальном столике в гостиной возник поднос с ароматным кофе и блюдечком с печеньем.
— Сама пекла. Угощайтесь.
Вдова летчика явно умела печь.
— Очень! — искренне похвалил Сева. — Соседей угощаете?
— А как же. Мои-то, дочка с зятем, мучное почти не едят. То Олегу Анатольевичу отнесу. Он у нас любитель. Минчевых угощала, только они… она замялась на минуту, подбирая слово, — в общем, не любители.
В это время на площадке заскрипела и хлопнула соседняя дверь.
— А вот и ваш пенсионер вернулся… Что же вы о нем писать собираетесь?
— О бывших сотрудниках Комитета госбезопасности, ныне находящихся на заслуженном отдыхе. Быт, условия, взгляд на современную политику, общество, — глядя прямо Замятной в глаза, сообщил Голованов.
Проводив гостя, хозяйка сама позвонила Колядному, представила его и вернулась, довольно покачивая широкими бедрами, в квартиру. Будет что вечером дочке рассказать. К старому хрычу журналист приезжал.
Олег Анатольевич оказался сухоньким, но еще довольно жилистым и крепким старичком с крючковатым носом, копной
— Проходите, молодой человек, на кухню, попьем чайку, за ним и поговорим, — пригласил наконец Олег Анатольевич, влез в шлепанцы и зашлепал ими по паркетному полу.
«Действие первое, явление второе», — вздохнул Голованов и последовал за хозяином.
На этот раз угощение состояло из слабозаваренного, но качественного чая lipton, протертой с сахаром брусники и масла, намазанного на разрезанную пополам булочку, одну из тех, что принес в авоське отставной гэбэшник. Олег Анатольевич еще раз окинул Голованова цепким взглядом и достал из хлебницы пакет пряников.
«Сладкоежка», — отметил Голованов, обреченно размазывая масло по булочке.
— Так, значит, из «Комсомолки», — начал Олег Анатольевич, дуя в чашку с чаем. — Хорошая, должен заметить, газета. Не хуже, чем в мои времена. Сам всегда покупаю. Только вот иногда не тот мусор со дна поднимаете.
— Это вы о чем? — Голованов изобразил обиженно-удивленное лицо.
— Я говорю про подбор материала, — начал, как школьнику, объяснять пенсионер. — Иногда бывают явно надуманные статьи, а иногда такое напишут, что лучше бы простым людям и не знать. Тем более иностранцам. Вон их сколько сейчас развелось, что тараканов. У меня их, например, никогда не было.
— Иностранцев?!
— Да нет, тараканов. Я кухню, да и всю квартиру, в чистоте содержу. Заметьте — сам! Старухи моей уже семь лет как нет… Вы же про быт будете писать?
— И про него тоже. Но главным образом, — Голованов исподволь подводил старика к интересующей теме, — о том, как чувствует себя заслуженный ветеран-чекист в новой России, об отношении к переменам в стране, к появлению нового классового расслоения. — «Во загнул», — подумал Голованов. — Как все это отражается на вас. У вас, как отставного офицера госбезопасности, должен быть собственный, аргументированный взгляд.
— Вы так считаете? — Олег Анатольевич даже заискрился от удовольствия.
— Конечно! Кто из старшего поколения лучше вас сможет сравнить старую Россию, да зачем даже Россию, скажем, Москву и новую, новорусскую. Дать оценку. Объективную оценку! — Голованов сделал ударение на последней фразе и больше в течение ближайшего получаса не смог раскрыть рта.
Старого чекиста понесло.
Олег Анатольевич вспомнил яркие эпизоды своей насыщенной событиями биографии. Самой запоминающейся оказалась ликвидация в середине семидесятых банды спекулянтов — музейных работников, вывозивших из страны контейнерами иконы и ценный антиквариат. Заканчивалась биография чекиста торжественными проводами в мае 91-го года на заслуженную пенсию. И, как выяснилось спустя всего три месяца, вовремя. КГБ рухнул, и кто знает, не был бы погребен под его обломками и Олег Анатольевич. А так уцелел и здравствует поныне.