Репетиция убийства
Шрифт:
Субъект все это воспринял довольно благосклонно, руку Хайкина пожал, представившись Александром Борисовичем Турецким, старшим следователем по особо важным делам. Тут же по новодельным правилам хорошего тона старший следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий предложил Борису Соломоновичу изящную визитную карточку, ненавязчиво подтвердившую сказанное. Они расположились в мягких черных с бежевым креслах у столика из толстого зеленоватого стекла, Ирина Георгиевна, демонстрируя высшую степень своего фирменного обаяния, осведомилась на предмет чайно-кофейных пристрастий и была несказанно обрадована, что оба мужчины предпочли кофе: здесь она могла
— Так что же, Александр Борисович, вас привело в наши думские закоулки?
Александр Борисович чувства юмора лишен не был, а потому отвечал в том же духе:
— Да я, знаете ли, на запах газа прибрел и нефти тоже, конечно.
Борис Соломонович недоуменно поднял брови, а Турецкий тем временем продолжал, и недоумение Хайкина все возрастало, ибо стрельба в Покровском-Глебове к визиту старшего следователя по особо важным делам, как выяснилось, никакого отношения не имела.
— Борис Соломонович, мы бы хотели получить от вас некоторые сведения. Касательно тендера на строительство ветки нефтепровода Тюмень — Новоришск. Насколько нам известно, вы с положением дел знакомы не понаслышке и могли бы нам подсказать кое-что.
— И что же именно вас интересует? Там вроде бы все кристально чисто, пробормотал насторожившийся Борис Соломонович.
— Видите ли, в первую очередь нас интересуют кое-какие базовые данные. Как нам известно, тендер состоялся полгода назад, ветка Тюмень — Новоришск признана проектом перспективным, в соревнование вступили очень и очень многие, и в итоге права на строительство получила фирма «Бен Ойл». Но вот полгода прошло, так все было замечательно и выгодно, строили не как-нибудь, а под государственные гарантии, с деньгами вроде бы все сложилось…
— И что же? — осторожно нарушил неожиданно возникшую в монологе Турецкого многозначительную паузу Борис Соломонович, ощущая даже некое неприятное покалывание в ладонях (что было у него всегда признаком предчувствия надвигающейся неминуемой опасности).
— А что было? Строили-строили, да так и не построили, хотя уж давно пора бы, все сроки прошли. И теперь вот государство платит неустойку, можете представить?
Борис Соломонович на всякий случай сокрушенно поцокал языком, одновременно стараясь сохранить независимо-удивленный вид. А Турецкий между тем, эдак лениво похрустывая швейцарским печеньем, продолжал:
— Вы ведь, Борис Соломонович, если не ошибаюсь, возглавляли тогда думский комитет по топливу?
Борис Соломонович осторожно кивнул (ладони уже не просто покалывало, предупреждающий об опасности зуд стал нестерпимым).
— А вы знаете, — продолжал иезуитски-спокойный Александр Борисович Турецкий, — поговаривают, что интересы «Бен Ойл» в правительстве кто-то лоббировал…
Вот и прозвенел первый звонок тревоги, подумал Борис Соломонович
— Александр Борисович, если речь идет о лоббировании, то мне совершенно на эту тему нечего сказать. Таковую возможность я исключаю начисто. Как вы правильно заметили, я тогда эти вопросы курировал напрямую, и сведения такого рода мимо меня не просочились бы. А я бы в стороне ни в коем случае не оставался, слишком ответственный это проект, чтобы под него кого-то бестолково проталкивать. Я вам могу сказать одно: все было честно. Во всяком случае, никакие доказательства обратного мне не известны. Лоббирование! — при последнем слове Борис Соломонович тонко усмехнулся, всем своим видом показывая, сколь нелепы подобные подозрения, когда речь идет о таком серьезном проекте, как «Тюмень — Новоришск».
Он готов был к тому, что Александр Борисович Турецкий примется настаивать, прицепится к какому-нибудь слову (хотя слова Борис Соломонович выбирал максимально тщательно): эти следователи такие ушлые-дотошные, дай им палец — руку откусят. Однако здесь ожидался приятный сюрприз, ибо следователь Турецкий казался совершенно успокоенным и удовлетворенным ответом, на продолжении разговора не настаивал и едва ли не извинялся за ненужное беспокойство. Скорее всего, следователь Турецкий с рождения был посвящен в тайны успешной коммуникации, воспетые Дейлом Карнеги, поскольку у Бориса Соломоновича возникло немедленное и настойчивое желание доказать Александру Борисовичу, что тот нисколько его не побеспокоил, что всегда приятно задушевно побеседовать за кофейком с интеллигентным человеком и так далее.
А потому настроившийся было отбыть Александр Борисович был гостеприимно усажен обратно в кресло, Ирина Георгиевна, лучась улыбками, принесла новый кофейник, и собеседники приступили к разговору на абсолютно посторонние темы, дружно осуждая перемены в стране за последние годы, слегка разочарованно оценивая детали внешней и внутренней политики и рассказывая байки о наиболее примечательных личностях-«думцах», каковых баек Борис Соломонович знал множество (а многие, говорят, даже выдумал лично и пустил в народ).
Когда наконец государственный советник юстиции третьего класса Александр Турецкий со словами «вкуснейший кофе у вас, Борис Соломонович» покинул гостеприимный кабинет депутата Хайкина, Борис Соломонович вернулся за рабочий стол и попытался прокрутить в голове эту примечательную беседу. Его охватило чувство недоумения, ибо разговор, по зрелом размышлении, производил впечатление бессмысленного и бесцельного. А таких разговоров Борис Соломонович Хайкин не любил и откровенно побаивался…
Сева Голованов и Николай Щербак. 26 июня
— Ты б еще пиджак малиновый напялил, честное слово! Где ты выдрал-то лапсердак этот свой, а, Головач?
Сева Голованов был не на шутку оскорблен: черный френч и «почти настоящие» часы «Омега» ему исключительно из родственной симпатии дал поносить троюродный брат. Брат был человек знающий, и если он утверждал, что каждый приличный мафиози ходит в черном френче и с «Омегой» на волосатом запястье, значит, так оно и было. Щербак оделся значительно проще, пиджак на нем был вполне цивильный, но до головановского черного френча явно не дотягивал, поэтому Сева решил, что Николай просто завидует, и на том успокоился.