Репин
Шрифт:
В 1918 году Репин познакомился с художником Ф. В. Леви, бывшим присяжным поверенным, который, бросив свою профессию, переехал в Куоккалу и занялся исключительно трудом художника. Этот человек принял большое участие в жизни Репина, устраивал продажи его картин, ездил в Прагу, Америку, Францию и Скандинавские страны с выставками репинских полотен. Иногда он присоединял к этим выставкам свои произведения, а также живопись Юрия Репина. Ф. Леви прислал из Швеции свои воспоминания о годах близкого знакомства с Репиным, письма художника к нему. Эти материалы показывают, что только в первые годы своего захолустного одиночества Репин очень нуждался, его спасением была коза, а
Но потом положение резко изменилось. Репин не только не испытывал нужды, но был обеспечен обильнее прежнего. И, как утверждает Леви, «жалобы на то, что он «кончил жизнь в нужде», — абсурд, выдуманный Верой Репиной из-за ее ненасытности и кликушества… О нужде даже в последний год бездеятельности не могло быть и речи, а до того был избыток, какого Репин не знал в прошлом; но слишком велики были аппетиты окружающих».
Постоянная работа домочадцев и усердие белогвардейской и иностранной буржуазной прессы, злобные басни о расстрелах видных художников, ученых и писателей сделали свое гнусное дело — Репин этому поверил. Вновь, как в пятом году, его преследовал кровавый мираж, сам он от него отделаться был не в силах, а о том, чтобы отдалить отца от друзей, Вера Ильинична позаботилась изрядно. Даже самых близких друзей Репин встречал не только настороженно, но с острым чувством недоверия.
Приехал в «Пенаты» К. Чуковский. Как долго он мечтал об этой встрече, с каким теплым чувством стремился к своему другу и как горько был разочарован!..
Репин встретил его холодно, подозрительно, иногда даже бросал на Чуковского почти враждебные взгляды. Говорить трудно.
Чуковский поспешил быстрее уехать. В таком состоянии Репин неприступен, от него нельзя ждать прежней сердечности.
Но зато переписка потом возобновилась с новой силой. Словно бы и не было холодного приема, леденящей враждебности, в письмах звучит былая сердечность, все чаще проступают нотки уныния.
Репин писал:
«…Теперь я припоминаю слова Достоевского о безнадежном состоянии человека, которому «пойти некуда». Я здесь уже давно совсем одинок. Да, если бы вы жили здесь, каждую свободную минуту я летел бы к вам…».
В январе 1926 года — то же настроение:
«Да, а я — с какой раскрытой душой побежал бы к вам и через поле, и на край города, чтобы наговориться с вами… О, сколько вопросов спрессовалось в отдельные глыбы!»
В 1925 году приезжал в «Пенаты» скульптор И. Гинцбург. Как они были близки когда-то! Та же скованность, холодность, отстраненность теперь. Нет прежнего Репина.
Скульптор возвращается со стесненным сердцем и получает хорошие, добрые письма. Репин рассказывает, как часто теперь он сидит за столом, на котором статуэтки работы Гинцбурга. И он словно ведет беседу с любимыми друзьями — Стасовым, Менделеевым, Антоном Рубинштейном, Львом Толстым.
Дорогие воспоминания! А по радио «с того берега» Репин слышит «Князя Игоря», «Хованщину», «Бориса Годунова» — оперы, которые создавались у него на глазах, — с авторами их он так крепко дружил!
Представим себе эти тихие, одинокие вечера, окутывающие Репина воспоминаниями. Тогда добрело его холодное лицо, теплело сердце и рука сама тянулась к письму, этому единственному теперь средству общения с далекими друзьями. И в письмах этих не было той жестокости, подозрительности и враждебности, которая так бросалась в глаза при встречах с художником.
Когда одиночество стало совсем невыносимо, Репин потянулся к обществу финских художников. Подарил им театр «Прометей»
В благодарность за внимание в Хельсинки устроили прием в честь Репина. Он был растроган, захотел написать картину в память об этом теплом вечере. Так возникли «Финские знаменитости» — групповой портрет. В этой картине Репин явно хотел угодить финнам и в какой-то степени заискивал перед теми художниками, которых он, будучи профессором Императорской академии, поносил за декадентство. Картина, естественно, получилась неудачной, так как в большинстве писалась по фотографиям. Ее не только не купили для музея «Атенеум» в Хельсинки, но даже отказались принять в дар.
Это было оскорбительно и неумолимо говорило об унизительном положении великого русского художника, оказавшегося на положении приживала в чужой стране.
Старость с каждым днем становилась все ощутимее. Силы убывали, их все меньше. И вот приходит письмо к И. И. Бродскому от В. И. Репиной. Тревожные, горькие вести. Репин тяжело болен, очень тяжело… Недавно, отправляясь к зубному врачу, влезал в пролетку, свалился в нее всем корпусом, не мог встать.
Бродский показал это письмо Ворошилову. Быстро состоялся разговор с Луначарским. Решили: группе художников немедленно ехать к Репину, помочь, чем можно, поддержать, сохранить здоровье, силы. А если согласится, привезти домой.
Поехали Бродский, Кацман, Радимов и Григорьев.
Репин встретил обрадованно, был очень радушен, много говорил, показал свои работы, подарил картины советским музеям.
Он был очень взволнован этой встречей и сказал:
— Этот день исторический, счастливый день в моей жизни.
Советские художники привезли Репину новые книги. Он был крайне изумлен, — ведь его уверили, что у нас разучились издавать. Рассказали о выставках, музеях, чем привели художника в недоумение, — родственники убедили его, что Советской России искусство не нужно и музеи все закрыли. Оказывается, до Октябрьской революции в России было 30 музеев, а к 1926 году их уже стало больше 200. Репину передали приветы от друзей, усиленно звали приехать в Советский Союз. Он принял это предложение сначала недоверчиво — в «Пенатах» позаботились о том, чтобы он был убежден: на родине его имя ненавистно.
Репин ссылался на то, что леваки в искусстве встретят его в штыки. В ту пору у руководства искусством оказались те «Пифоны», которые уже много лет вели борьбу, чтобы скинуть Репина и других классиков русского реалистического искусства с пьедестала. И в 1926 году еще велась отчаянная кампания против Репина. Но советские художники, приехавшие к Репину, рассказали ему о том, как постепенно завоевывает крепкие позиции реализм, как любят и ценят Репина, какими интересными и широко посещаемыми были выставки его произведений, приуроченные к восьмидесятилетию. Они рассказали об Обществе имени Репина, созданном в Советском Союзе бывшими учениками в день его юбилея.
Репин слушал, чему-то верил, что-то отвергал. Сомнения свои он высказал Бродскому, с которым был давно и хорошо знаком.
Разговор происходил в парке «Пенат», где сама обстановка располагала к откровенности и сердечности. Бродский опровергал несерьезные доводы Репина, звал его настойчиво вернуться на родину. Он вспоминает:
«Илья Ефимович сердечно говорил о своих сомнениях, но потом протянул руку в знак того, что он согласен».
Репину вручили в дар 1 500 долларов, а Юрию — 500 долларов. Заручившись согласием художника вернуться на родину, советские гости уехали.