Реплика в зал. Записки действующего лица
Шрифт:
К таким гостям следовало отнестисть серьезно.
Тарковский был на три года старше меня, Хамраев на два моложе. Людям одной, практически, возрастной категории понять друг друга, на первый взгляд, было просто. Возраст нас не разделял. Нас разделял широкий начальственный стол - я по одну сторону, они по другую. Именно это обстоятельство определяло сюжет встречи.
Не надо напоминать, что оба гостя, как говорится, "по определению", были людьми нервными и впечатлительными. Хамраев, в ходе разговора то и дело привставал и зависал над приставным столиком, испепеляя меня взорами, а Тарковский вдруг оказывался у стены, прижимался лопатками к деревянной панели и там замирал,
Суть проблемы была в следующем: в узбекском кинокомитете отвергли их заявку на сценарий. Они пришли жаловаться.
Готовясь к встрече, я заявку прочитал. Детали, конечно, забылись, но общий смысл запомнился.
Действие фильма, который собирался ставить Али Хамраев, разворачивается в начале двадцатых годов, в среднеазиатской пустыне. По пустыне бредет некий русский красноармеец и забредает на какой-то остров. Этот кусок суши, со всех сторон окруженный водой, оказывается резервацией для пораженных лепрой, то есть для прокаженных. Поскольку там медицины нет, больных не лечат, то и представить страшно, как они все выглядят. Красноармеец остается на острове и принимается устанавливать среди прокаженных Советскую власть. И вроде бы добивается успеха.
– Как вы считаете, товарищи, - спрашивал я от своей стороны стола, - Советская власть будет очень рада, когда вы покажете ее всесилье среди прокаженных? По экрану будут ходить люди с проваленными носами, с култышками вместо рук, с лопнувшими глазами - люди просто валом повалят в кинотеатры на такое посмотреть: "триумфальное шествие" Советской власти в отдельно взятом лепрозории!..
Если бы я знал тогда, что засяду за мемуары, наверняка записал бы для памяти их аргументы в пользу этой затеи. А ведь они были! Но они ни меня не убедили, ни, как видим, никого в последующие времена. Так никто и не взялся за креативный исторический проект с чумными струпьями в широком формате.
Но кое-что я запомнил совершенно точно. Например, фразу Тарковского, в очередной раз прижавшегося лопатками к стене:
– Почему нет доверия художнику?!
– Да художнику есть, нет замыслу ...
Помню, попробовал затронуть в Хамраеве даже патриотические струны:
– Там же у вас все прокаженные должны быть узбеками. Вот узбеки обрадуются, когда вы их так покажете!..
И тогда мои гости выдвинули аргумент, который был, видимо, домашней заготовкой.
– Мы только что из Ташкента, - сказали они.
– Абдуллаев, председатель комитета, нам прямо сказал: если Орлов пропустит вашу заявку, я возражать не буду. Не пропустит - все, больше не приходите.
– Так и сказал?!
– Так и сказал.
– В таком случае сообщаю и вам и ему: я этого подписать не могу.
Едва Хамраев с Тарковским ушли, попросил Зою Ивановну, секретаря,соединить с Ташкентом, с председателем Госкино Узбекистана Абдуллаевым. Тут же услышал его голос.
– Абдуллахат Абдуллаевич, вы обещали принять заявку Хамраева и Тарковского, если я пропущу? Они только что были. Вы заявку читали?..
Человек на другом конце провода буквально взвыл:
– Я сказал, эту гадость про Узбекистан - через мой труп! Ничего больше не говорил! Через мой труп!...
Значит, ребята меня шантажировали... Заодно хотели "подставить" узбекского председателя. Для творцов такого масштаба - не очень подходящий трюк, не совсем достойный. Предполагается все-таки, что гений и шантаж - две вещи несовместные...
Может быть, я не прав. В конце концов, и гении - люди. "Когда б вы знали, из какого сора" и так далее - известно. Не обязательно творцам нетленного быть еще и безупречными личностями, образцовыми
Прилетаю в Рим. Дальше надо перебираться в Неаполь, а оттуда - до маленького городка Авелино, где тамошний мэр и один школьный учитель "держат" миниатюрный кинофестиваль, в котором могучий Советский Союз почему-то считает нужным участвовать. Таких фестивалей по миру тысячи. Но я о другом.
Я прилетел, с чемоданом и без языка, а меня никто не встретил. Стою в центре гигантского зала, чтобы отовсюду быть видимым, и жду. Проходит минут сорок. Наконец, подбегает взмыленный экспортфильмовец. Он тысячу раз извиняется, что опоздал, и объясняет, что занимается отправкой Янковского, с которым следует багаж Тарковского. Итальянцы обещали оплатить гигантский перевес, но не оплатили. В результате Янковского не пропускают на посадку.
Боясь потерять экспортфильмовца, бегу за ним следом, куда-то туда, где измываются над нашим народным артистом. Артист обнаруживается в конце иссякающей уже очереди, регистрация заканчивается, а рядом с ним - несколько грузовых тележек с нагроможденными коробками и тюками. Багажные небоскребы выше артиста. А он не маленький.
Бедный Янковский, еще недавно здесь, в Италии, бредший по дну необъяснимого бассейна со свечкой в руке на бесконечно длящемся плане и донесший в конце концов пламя непогасшим, несчастный Олег хватает за фалды гордо проходящего мимо красавца-аэрофлотовца в синем форменном мундире, и бормочет ему в затылок: "Вы только пропустите! Да вы у нас в театре первым человеком будете, не дальше третьего ряда, клянусь!.."
За смысл реплики ручаюсь, возможно, междометия пропустил...
То, что русский человек, изможденный, как и прочие, отечественным дефицитом, пусть и большой художник, решивший на Родину не возвращаться, накупил столько всего и переправляет с оказией, при содействии другого большого художника, который Родину не покидает, - это, в конце концов, нормально: если хочется и можно, то почему нет? Только странные мысли и о не самых возвышенных причинах того шумного невозврата возникают в голове...
Как хотите, а мне в тот момент показалось негармоничным, лишенным эмоциональной целостности соединение в одном жизненном кадре ворожбы того же "Иванова детства" или "Андрея Рублева" и тусклого навала коробок в итальянском аэропорту. Апологеты Тарковского меня, скорее всего, не поймут, даже, возможно, осудят, но я же здесь не только о нем говорю, но и немного о себе, о своем впечатлении...
В 2002 году на прилавках появилась книга Ольги Сурковой "Тарковский и я". Автору было что рассказать о знаменитом режиссере. Она двадцать лет водила с Тарковскими дружбу, была даже какое-то время членом семьи. Поток откровений, выброшенных, может быть, с "перебором", производит смешанное впечатление. С одной стороны, надо ли столь подробно "ворошить белье", с другой -несомненно проясняются, оказываются не столь однозначными причины перемещения Тарковского на Запад. Тут - теперь это очевидно - сыграли роль не одни только конфликты с властями, как всегда утверждалось, о чем и сам Тарковский говорил постоянно, а были и еще вполне земные посылы, а точнее - приземленные: например, мечтания жены Ларисы жить в европейском комфорте, в славе и при бытовом достатке. Так хотелось, но к каким гибельным последствиям это привело, теперь ни для кого не тайна.