Репортаж не для печати
Шрифт:
Очередь к рентгеновскому аппарату и детектору металлоискателя уже иссякла. Пассажиры сосредоточились
у рукава, по которому служащие авиакомпании «Дельта» собирались пропускать их непосредственно в самолет.
У меня было такое ощущение, будто чемодан весит несколько центнеров. Я с некоторым усилием забросил его на конвейерную ленту рентгеновского аппарата, а сам прошел через детектор. Меня так пошатывало, что я едва не налетел на одну из его опор, а офицер, следивший за экраном, поднял глаза и изумленно взглянул на меня.
Я выдавил из себя вымученную улыбку, а детектор не издал звука.
Сняв чемодан с противоположного конца ленты, я проследовал к эмиграционным чиновникам.
От непрерывно вырабатывавшегося адреналина, я весь взмок. Вспотевшей ладонью я протянул офицеру паспорт.
Он открыл его, сличил с оригиналом и поставил штемпель. Я был свободен.
В самолете я попросил принести мне стакан холодного апельсинового сока и жадно выпил его крупными глотками. Мы еще не успели взлететь, как я провалился в тяжелый глубокий сон.
3
Мне снилось лицо Мишель, смеющееся и радостное. Мы кружили с ней в упоительном танце, а потом я вдруг ощутил. как почва уходит из-под ног и я теряю сознание.
Потом я лежал возле входа в храм Луксора и надо мной в темном небе ярко сверкали звезды и полная луна. Я не мог двинуть рукой, не мог крикнуть – изо рта вырывалось шипение, как шорох гравия под колесами проезжающего легкового автомобиля. Стены вокруг сливались в одно большое пятно.
Какой-то египтянин, склонившись надо мной, спрашивал, что у меня болит. А я пытался объяснить ему, что у меня жжет горло. Но ничего не выходило – я всего лишь шевелил губами.
Затем меня подняли и положили на плетеные носилки и понесли. Мимо меня проплывали каменные изваяния египетских фараонов, застывших в вечном презрительном и одновременно торжественном молчании. Их было бесчисленное множество – огромных статуй древних людей-богов, с некоторым интересом, казалось, оглядывавших следовавшую мимо них процессию.
Абсолютная тишина, сводящая человека с ума, невероятное безмолвие, когда не слышно даже дыхания человека, даже биения его сердца, царило посреди этой ночи на многие сотни миль вокруг. Это безмятежное спокойствие нарушалось лишь тихим шепотом ленивого ветерка, налетавшего внезапно из пустыни и бормотавшего спросонок:
«Затеряться и исчезнуть без сознания в бесконечном дыхании мировой души – вот настоящее блаженство. Исчезнуть и раствориться… Вот блаженство!»Я застонал от боли в горле, когда пытался сглотнуть слюну. Она стояла комом, все увеличиваясь в количествах и мешая дышать.
Исчезнуть и раствориться, только бы не чувствовать этой раскаленной боли!
Колонна статуй закончилась и процессия поравнялась со стенами храма. Они были украшены расцвеченными иероглифами и сериями картинок на сюжеты земной и загробной жизни. Крик рвался из моей обессиленной груди, но ветер успокаивающе обволакивал мое лицо и потрескавшиеся губы, продолжая неясно бормотать:
«Исчезнуть в стране Вечности, в стране, чуждой насилия. Где никто не нападает на ближнего, где никто не восстает из райской тишины и покоя.
«Успокойся. Это – сон, – убеждал я себя – Всего лишь забытье, болезненное и мимолетное. Сейчас ты очнешься и все будет в порядке».
Но все было не в порядке. Совсем не в порядке. Снова нахлынул туман и все мысли легко растворились в его вязкой вате.
Люди, которые несли носилки, остановились и опустили их на землю. Они молча расступились, давая дорогу жрецу, который подошел ко мне, лежащему навзничь и пощупал пульс.
Снова налетел ветер, с упорством шептавший слова, которые мне совсем не хотелось слышать:
«Исчезнуть и раствориться… Когда смерть кажется исцелением от затяжной болезни. Выходом на свежий бодрящий воздух, после горячки. Смерть, как аромат лотоса. Как отдых на берегу страны опьянения. Как возвращение морехода домой. Смерть, как тоска че ловека по родному дому после долгих лет в плену».
Превозмогая пульсирующую боль, я закричал. Мой дикий крик сливался воедино с первыми бледно-рубиновыми лучами зари, окрасившими темное небо. Жрец успокаивающе коснулся моего лба, проведя руками по раскалывающейся на части голове.
Затем жрец воздел руки к алеющему закату и негромко запел:
– О уйди, Осирис, в свою страну и отступись от этого чужеземца. Бог Хор говорит с тобою в его лице и делает тебя слабее. Хор забирает у тебя силу и лишает могущества. Ты слабеешь на глазах и не встаешь больше Ты ослеп, Осирис, и не видишь ничего! Голова твоя бессильно опускается и не поднимается. Я, великий маг и око Хора, приношу тебе просьбу – повеление уйти в Страну Мертвых. Ибо Большой Скарабей охраняет нас! Уйди, Осирис!
Люди, стоявшие вокруг жреца, что-то тихо запели. Песня набирала силу и звучала все увереннее, торжественнее. Она переливалась, как радуга, превращаясь в тысячелетний гимн жизни, которая насмехалась над смертью. Она крепла вместе со все ярче алеющими лучами солнца.
Ночь медленно отступала. Как отступала и слабость, до этого безраздельно владевшая каждой клеточкой моего тела. Холодный свет звезд окончательно поблек и они исчезли.
Я ощутил значительное облегчение. Оно усиливалось мыслью-заклинанием: «я жив, я жив…» Я изо всех сил попытался разогнать остатки тумана в голове, который стал постепенно рассеиваться. Мое тело содрогалось от толчков, и, постаравшись убедить себя, что самое страшное осталось позади, я с трудом разлепил веки.