Шрифт:
В.Хованов
Р Е П Т И Л И Я
– Далеко еще?
– спросил Сеня, заметив, что Маркелыч снова достал карту. Сене хотелось, чтобы вопрос прозвучал сдержанно-мужественно, как бы между прочим, но в этом возрасте голос не всегда слушается своего владельца. Практикант дал петуха и тут же проклял себя, сопроводив проклятье сквозьзубным матерком.
– Близко, - соврал Маркелыч и тоже шепотом помянул маму, однако по другому поводу. Hе то беспокоило начальника партии, что они третий день месят болото, тогда как карта утверждала - сухой сосновый лес. Это бывает с картами тридцатилетней
Так, к примеру, третьего дня он совершенно отчетливо увидел фольклорную фигуру в ступе, замыкавшую гусиный клин. Замотал от неожиданности головой. Помогло. Маркелыч списал бы этот казус на усталость, перепады давления, но вот давеча и Козлов, этот "циркульный человек", как прозвал его Сеня, так же характерно замотал небритым подбородком.
Действительно, на прошлой стоянке что-то накатило на "циркульного человека" и он увидел... печь. Да-да, обычную, русскую, беленую печь. Чуть позже он даже втихаря ощупал груду поросших белесым мхом валунов и отчасти успокоился, но и теперь Козлов готов был поклясться северной надбавкой, что явственно обонял свежеиспеченные пирожки с яблоками.
Что же касается Сени, то он регулярно вздрагивал и обводил округу расширенными зрачками. Сеня вообще здорово сдал за эти дни. Сначала он бросил называть их партию "первичной геологической ячейкой", потом перестал отзываться на кличку "святой дух", хотя именно он придумал раскладку, в которой Маркелычу и Козлову отводились роли "отца" и "сына" соответственно. "Чтото будет дальше?.." - с тревогой думал "отецкомандир".
– Хей-хо, гражданин начальник!
– прервал Сеня вялые размышления Маркелыча, - А не пустить ли нам стрелу?
Шагах в двадцати прямо по курсу виднелся возвышенный мшистый островок, непонятным образом незамеченный ими ранее. Подобные островки с удобной регулярностью встречались им в этих не топких, но утомительных болотах и служили бивуачным целям.
Служивые пилигримы выстроились в линию и достали штык-ножи. Данные армейские аксессуары достались их группе в порядке конверсии и шефства. Hо теперь Маркелыч уже не мог вспомнить - Горный ли институт взял покровительство над безымянной воинской частью или анонимная в/ч пригрела под своим крылом обнищавший институт.
Дальнейшее действо изначально было родом жребия - ножи по команде бросались в выбранное дерево, и тот, чей штык был неловок, разжигал костер. Однако чаще всего все три ножа попадали в цель, что объяснялось, во-первых, твердостью тренированных рук, а во-вторых, особой конструкцией этих приборов. Так что со временем "стрелопуск" стал чистым ритуалом, до которых столь охочи оторванные от цивилизации люди.
После предваряющего "Товсь!" Сене некстати поблазнилась рубленая в обло изба, опертая на две птиценогих сваи. Он коротко, но крепко зажмурился, и наваждение сгинуло, превратившись
– Ах!..
– без голоса выдохнул Маркелыч, и два лезвия звучно завибрировали в сосновой коре. Третье же - Сенино - кануло в хвойной тени. Сеня чертыхнулся и повлачился искать ритуальный стилет.
Пройдя короткий подлесок, неудачливый метатель как-то сразу оказался на берегу необычно круглого водоема. У Сени даже мелькнула мысль, что сверху болотный островок должен напоминать атолл. Hа воде покоились гипертрофированные, тропического размера листья кувшинки вперемешку с цветами вполне обычной величины.
Однако Сеня не успел удивиться этому факту, поскольку в следующее мгновение был буквально поражен столбняком - посреди пруда на листе кувшинки сидела... Что именно там сидело, он тоже не успел увидеть - взгляд его приковали два неимоверной глубины миндалевидных глаза, и в этой глубине медленно мерцали матовые искры. Одновременно, каким-то непостижимым образом, в поле зрения попали руки с тонкими многосуставчатыми пальцами, которые мягко и ритмично сжимали штык-нож. Добрый молодец в одночасье сомлел и ухватился за чахоточную березку, чтобы не упасть.
– Как долго я ждала тебя, Ваня, - бархатно пропела неидентифицированная Она.
– Сеня...
– машинально поправил парализованный.
– Hеважно, - прозвенели в ответ медные колокольцы.
– Hеважно...
– сомнамбулически повторил геологический зомби.
Кистеперая длань разомкнулась, и штык-нож с утробным бульком медленно, как в кисель, канул в пучину. Гутаперчивые руки потянулись к Сениному лицу...
– Где его, охламона, черти носят?
– показно заворчал Маркелыч, вбивая последний колышек в растяжку палатки. Он вытер бурые ладони о штанину и выдернул свой штык-нож из сосны. Козлов выдернул свой и теперь бездвижно стоял рядом, глядя вглубь острова, и даже как будто принюхиваясь. Выражения на его лице не было никакого. Маркелыч тяжко, укоризненно вздохнул и направился в подлесок. Сзади тенью последовал Козлов.
Смутное томление заставляло Маркелыча ступать тише, но когда он вывалился из подлеска, то даже дышать забыл - чуть в стороне, на берегу стоял их практикант, прямой, как палка, наклонившись вперед под физически невозможным углом, а навстречу ему тянула длиннющий язык невообразимых размеров крапчатая жаба.
– Сеня, назад!
– заорал Маркелыч, судорожно оглядываясь и стискивая кулаки. В потную ладонь впечаталась рубчатая рукоятка армейского презента. Отработанным движением Маркелыч выбросил вперед руку, и к шепелявому свисту его ножа прибавился такой же от брошенного Козловым.
Упала и отхлынула розовая портьера, сопровождаемая двойным хлопком, и Сеня с непонятным сожалением, но без удивления, смотрел, как скукоживается на листе кувшинки, словно на медленном огне, изумрудная лягушачья шкурка, и враз осунувшийся Маркелыч следил, как беззвучно и неспешно опадает на воду парчовый сарафан, и "циркульный человек" Козлов провожал немигающим взглядом скользящий легкомысленной синусоидой по воде, расшитый речным жемчугом, кокошник...
апрель, 1999