Ресентимент и историческая динамика морали
Шрифт:
То, что талион исторически старше золотого правила, удостоверяется Библией. У нас нет оснований воспринимать Библию как фальсификацию, произведенную в рамках "восстания рабов в морали" и в интересах "рабов": историческое предшествование талиона золотому правилу подтверждается и многими другими памятниками различных морально-религиозных учений. Представленная в Библии эволюция морального мышления в этом смысле параллельна культурно и регионально другим эволюциям морального мышления, в частности древнеиндийского, древнекитайского или древнегреческого. Литературные памятники всех культурных традиций свидетельствуют о том, что вектор эволюции ценностно-нормативного сознания именно таков: от правил реактивного поведения как структурно более простого к правилам инициативного поведения как структурно более сложного. И, наоборот, противоположные тенденции в становлении нормативного и, в частности, морального сознания не засвидетельствованы.
По мнению ряда исследователей истории морали, формулированием золотого правила завершается процесс становления морального сознания. Строго говоря,
При том, что золотое правило осознается в антитетичности талиону, оно родственно и органично талиону, а также благодарности и заповеди любви. Достаточно указать на то, что золотое правило в его негативной форме легко можно представить в качестве результата переформулирования самого талиона с целью получения соответствующего талиону правила инициативного действия. В обобщенной (не исторической) формулировке талион гласит: "В ответ на совершенное тебе зло отвечай соразмерно". Ожидаемая соразмерность действия может быть выражена в пруденциальном предостережении: "Помни (или имей в виду), что какое зло ты совершишь людям, таким же и тебе ответят"; — что в императивном виде будет выглядеть следующим образом: "Чего не хочешь получить от других [в ответ], того и сам другим не делай", или "Не делай другим того, чего не хочешь, чтобы они делали тебе", т. е. именно как негативная формула золотого правила. Попытка трансформации требования благодарности в правило инициативного действия также приведет в золотому правилу, но в его позитивной формулировке. Из правила благодарности вытекает следующее пруденциальное наставление: "Помни, что люди в ответ на твое доброе дело могут ответить тебе добром" — что в императивном виде будет выглядеть следующим образом: "Желая добра от людей, делай им добро", или "Делай другим то, что ты хочешь, чтобы они делали тебе". Золотое правило в его позитивной формулировке можно представить и как обобщение заповеди любви к ближнему. Эволюция от "Люби ближнего, как самого себя" к золотому правилу опосредствована такими императивами, как: "Относись к другому, как к самому себе", "Относись у другому так, чтобы он любил тебя". Строго говоря, в таком виде золотое правило еще выступает как элемент житейского благоразумия. Так что в ветхозаветных "потенциях" золотое правило предстает в своей слабой версии. Лишь в евангельских наставлениях оно приобретает статус универсального требования: "Итак, во всем, как хотите…" (Мф. 7:12).
Внутренняя родственность золотого правила требованиям морали воздаяния свидетельствует о том, что переход от талиона к золотому правилу воспринимается как кардинальный лишь при взгляде изнутри самой морали.
Между тем первая отчетливая перемена в поведении человека происходит раньше — в процессе формирования особой по природе разновидности действий, а именно, таких, ценностное и императивное содержание которых выходит за рамки наличной ситуации, наличных потребностей действующих агентов и случившихся результатов. Речь идет о поступках, т. е. интенциональных, принципиальных и нормативно контекстуализированных (по крайней мере потенциально) действиях. В частности, появление правила талиона и правила благодарности уже знаменует эту перемену: случившееся действие подвергается оценке, причем подвергается оценке как действие интенциональное; предполагаемое действие опосредствовано рефлексией, причем как действие не просто нужное (потребное), но ожидаемое (со стороны других), адекватное (ситуации), необходимое (для утверждения, или подтверждение деятелем своей идентичности). Действие, таким образом, перестает быть органично целостным. Точно так же не целостен более совершающий действие человек: он уже не только агент [действия], но субъект (действия) — самосознательный, рефлектирующий, оценивающий, а также достойный или винящийся, раскаивающийся, исправляющийся и т. д. Поступок, в отличие от действия, по своей природе требует "оглядывания" и внимания хотя бы по отношению к самому себе (как эгоистический или аскетический поступок), императивно же — по отношению к другому (как лояльный, коллаборационистский или альтруистический поступок), и, значит, в этом плане поступок ориентирует на утверждение другого.
Ницше это очень хорошо чувствует. Рассуждая о знатности, он указывает как раз на то, что поступок — это не то, посредством чего выражает себя знатный человек. Поступок — не поприще самоактуализации знатного человека, поскольку поступок всегда неоднозначен: "поступки допускают всегда много толкований, они всегда непостижимы". Так же и "творчество" не может быть стезей знатного человека; не знатные люди, но художники и ученые, испытывающие "потребность в знатном", проявляют себя в "творениях". И далее Ницше говорит слова, которые могут показаться неожиданными при стереотипном восприятии Ницше как "имморалиста": не поступки и не творения, а вера обнаруживает знатного человека — "какая-то глубокая уверенность знатной души в самой себе, нечто такое, чего нельзя искать, нельзя найти и, быть может, также нельзя потерять".
Если обратиться к исторически вариативным, но тем не менее именно исторически определенным и по своим нормативным тенденциям недвусмысленным кодексам аристократической морали, то легко заметить их обращенность именно к поступку — задаваемую ими раз-меренность
Повторим заявленное в начале: аристократизм в представлении Ницше неисторичен. Ницше либо восторженно романтизирует аристократизм, что отчетливо проявляется, например, в описании аристократической морали, данном Ницше в афоризме 265 отдела 9 "По ту сторону добра и зла" (через описание "знатной души"), либо под именем аристократизма говорит о чем-то другом. Да и в целом Ницшева генеалогия морали несовместима с исторической генеалогией, по крайней мере в данной здесь ее версии развития морали от талиона к золотому правилу. В рамках данной исторической генеалогии нет места такому типу морали, который был бы нересентиментным. Ресентимент оказывается универсальной характеристикой морали; более того, ресентимент оказывается универсальной характеристикой культуры и сознания как самосознания. И мораль, и сознание вообще, и культура вообще в той мере, в какой они опосредствованы рефлексией, а иначе как опосредствованными рефлексией они не могут существовать в известных нам формах цивилизации, являются проявлением ресентимента, а иными словами, рабства. Характерны нередкие интерпретации Ницше именно в таком духе, что Ницше, говоря о рабской морали, имеет в виду иудейско-христианскую, шире, европейскую мораль вообще, что, далее, аристократизм в полной мере может быть присущ лишь сверхчеловеку, — при том, что ведь нельзя не заметить, что Ницше однозначно утверждает аристократическую мораль пусть на внехристианской, но европейской почве и неоднократно удостоверяет сосуществование аристократической морали рабской морали во всех известных нам формах морали.
Однако противоречия такого рода, как и другие неясности, всплывают лишь при условиях исторической интерпретации Ницшевой генеалогии морали. Эти противоречия сохраняются и при подходах более широкой, чем историческая, а именно реалистической интерпретации, т. е. такой, которая основывается на проецировании рассмотрений Ницше на обозримое пространство человеческого опыта. И, наоборот, эти противоречия исчезают при иных интерпретациях, а именно таких, которые основываются на признании допустимости "трансцендентных" интерпретаций генеалогии морали, таких, например, как — в эксцентричной версии — эзотерическая, или мистическая генеалогия морали, с одной стороны, и — в ординарной версии — перфекционистская генеалогия морали, с другой.
Эзотерическая, или мистическая интерпретация генеалогии морали предполагает выход за рамки исторически обозримого пространства человеческого опыта и гиперисторическое восприятие истории цивилизаций на Земле. Таково, в частности, восприятие истории цивилизаций, которое известно нам по эзотерическим, "археоскопическим" реконструкциям. Это воззрения, известные в разных вариантах из различных культурных традиций, в частности в превращенной квази-историцистской форме — из Гесиодова мифа об этапах развития человеческого рода. Согласно этим реконструкциям, известной нам цивилизации на Земле предшествуют иные цивилизации. По Р.Штайнеру, как и по Гесиоду, этих цивилизаций четыре. Но это и иные "расы" людей, иные антропологии, точнее, "антропо-онтологии". Современный вид человека — Homo sapience — является результатом деградирующе-прогрессирующей эволюции. Деградирующей в духовном смысле: изначальные "эфирные особи", духи, "мыслеформы" у-плотнялись, облекались плотью, обретали материально-деятельностные способности и тем самым лишались духовности. Прогрессирующей в материально-цивилизационном смысле: гиперисторическая эволюция цивилизаций предстает как усиливающееся укрепление форм социальной организации, социально-политического регулирования развития науки и техники. В рамках нашей (исторически данной нам) цивилизации оно является своеобразным и видоизмененным продолжением социально-религиозного табуирования колдовства и магии, по сути являющихся парадигмально иной (по сравнению с наукой и техникой) формой воздействия на материальную реальность, на различные природные силы.
"У-плотнение", или материализация изначальных индивидуальностей как духовных субстанций, саморазмещение их в материальной телесности, их утверждение в качестве субъектов материальных потребностей и интересов, их социализация и т. д., - все это вполне может быть интерпретировано как появление-восстание новой расы. Социализованные и материально ориентированные (Ницше говорит о том, что мораль рабов — это "мораль полезности"), люди новой расы, люди "рабской морали", или ресентимента, по Ницше, не могут не оглядываться на других и не примеряться к другим. Но они уже вынуждены жить своим умом; ум для них — непременное условие существования. И согласно тайноведению, это так. Но это так, потому что люди первой расы были водительствуемы; их непосредственно наставляли "высшие создания". Они не были лучше; но их век был лучше, ибо у них были прямые наставники и учителя. Людям первого века в этом смысле не было надобности оглядываться на других — истина была открыта им в непосредственном знании. Они как бы несли эту истину в самих себе. И т. д.
Эзотерический гиперисторицизм может быть осмыслен и воспринят и вне эзотерического контекста: как своеобразная метафора отпадения человека от духовного начала и возможного возвращения/обращения — через самоизменение, самопреодоление и самоотрицание — к духовному началу.
Здесь открывается возможность перфекционистского переосмысления генеалогии морали Ницше, и тогда аристократизм и плебейство предстают как качественно различные состояния человеческого духа — как типологически определенные квалификации того или иного состояния морали.