Решающий шаг
Шрифт:
— Довольно с меня и того, что я держу заслон против Теджена. Когда ваши части подойдут к нему поближе, тогда и нападу на город.
Дейханский хлеб переполнял склады Ак-Алана и советников Эзиза, а деньгами, получаемыми от белых, «хан» набивал свои сундуки. Тратить их было некуда. Даже своим нукерам Эзиз не платил. Всем обеспеченные в Ак-Алане, они занимались открытым грабежом во время налетов на аулы и даже не вспоминали о жалованье. Главари их, следуя примеру своего хана, взявшего себе вторую жену — молодую светловолосую Сона-хан,— завели себе по две, по три жены.
Мадыр-Ишан тратил деньги не на женщин. Он сотни тысяч рублей отправлял своему младшему брату. Иранская граница была всего в тридцати километрах от Теджена, охранялась
В Ак-Алане человек, которого называли вором, подвергался истязаниям, а вызвавший гнев Эзиз-хана лишался жизни.
На всех дорогах Теджена Эзиз расставил свои посты. Однажды с одного из таких постов к нему привели подозрительного человека, который шел из Мары. Это был сильного сложения, высокий человек лет тридцати, с подстриженной бородой и закрученными усами. Никаких документов у него не нашли, а держался он смело и отвечал резко. Эзиз заподозрил в нем разведчика большевиков и стал раздумывать — сечь его плетьми или сразу прикончить. И то и другое показалось ему недостаточно назидательной мерой наказания. По его приказу на лбу пойманного выжгли, как это делали с лошадьми, крестообразное тавро.
Эзиз посмотрел на обезображенного, клейменного человека и сказал:
— Вот твой удел! Пусть всякий, кто увидит это клеймо на твоем лбу, узнает: так я поступаю со всеми большевиками!
При штабе белых Эзиз держал своих связистов. Начальником этих связистов был Ташлы-толмач. Увидев его в Ак-Алане, Эзиз продиктовал Дурды сообщение о наказании «большевистского шпиона» и послал его вместе с Ташлы-толмачом в штаб.
Дурды, бывший одним из переводчиков Эзиза, с отвращением наблюдал все, что творилось в Ак-Алане. Разговоры с Артыком, который упрекал его когда-то в безволии и нерешительности, подействовали на него сильнее, чем думал Артык. Теперь, навещая раненого Артыка, он узнал о его решении порвать с Эзизом, и это окончательно определило его путь. Под предлогом болезни он получил разрешение Эзиза уехать в аул, но перед этим воспользовался случаем еще раз побывать в штабе у белых и разузнать побольше о положении в Каахке, ставшем ключевой позицией фронта.
Ташлы-толмач часто приезжал в Ак-Алан. Вместе с ним и отправился Дурды, взяв поручение Эзиза к Ни-яз-беку.
Они ехали через Донуз-Чещме. Только недавно здесь были убраны трупы; еще чернели пятна крови на глинистой почве. Редко встречались люди у полуразрушенных кибиток и землянок. Дурды и его спутник остановились у колодца, по имени которого был назван аул, напоить коней. Изможденная женщина сидела на пороге разрушенного глинобитного дома. Полубезумными глазами смотрела она вокруг, ничего не видя и не соображая, и горестно причитала.
— Сыночек мой, дитятко мое!.. — твердила она. — Мольбам бедняка и земля не внемлет. Разве не говорила я, что не пойдет на пользу мусульманам этот кабаний источник?! (Донуз-Чешме — кабаний источник) Лучше бы нам остаться в родном ауле и умереть голодной смертью...
Из Донуз-Чешме Дурды попал прямо в Каахку. С тяжелым чувством ехал он по улицам городка. Там, где недавно гуляли девушки и молодки в ярко-красных платьях, полуголые индусы прогуливали своих мулов. Каахка, славившаяся шелками, оливкового цвета халатами, фруктами, превратилась в военный лагерь. Ее сады загадили мулы и кони. Дома, где ткали шелка, стали солдатскими казармами. Во дворах дымились походные кухни. Голоногие индусы чистили оружие, резали баранов. Они были далеко от родных мест, но здесь они всем обеспечены; одежда на них чистая, бритые, лоснящиеся лица довольны... Но, приглядываясь к порядкам в лагере интервентов, Дурды заметил, что ни один индус не подходил к домам, где расположились английские офицеры. Только часовые с винтовками застыли у дверей. Англичане ходили мимо индусов, как бы не замечая их. Дурды подумал: «Вот
Тщательно изучив расположение белых и английских войск, их штабов, Дурды поехал в Старую крепость, где стоял полк Нияз-бека.
Нияз-бек сидел в белой палатке, разбитой под холмом. Через узкую дверь в палатку падали косые солнечные лучи, подувал прохладный ветерок. Заднее полотнище было приподнято, земля полита водой. Несколько офицеров прохаживались снаружи, боясь зайти к Нияз-беку, который был в плохом настроении.
Когда Дурды вошел в палатку и подал Нияз-беку письмо Эзиза, тот лишь мельком взглянул на него и передал адъютанту, а конверт, задумчиво повертев в руках, разорвал на мелкие кусочки. Раздражение его не проходило, он не стал разговаривать и с Дурды, словно положение в лагере Эзиза его совершенно не интересовало. Только появление самолета вывело его из задумчивости. Это был, видимо, красный разведчик. Он пролетел низко над расположением полка и стал кружить над Старой крепостью. Со всех сторон послышалась беспорядочная стрельба.
— Прекратить стрельбу! — крикнул Нияз-бек сводим офицерам. — Ни одного выстрела!
Самолет сделал еще один круг над крепостью и улетел в восточном направлении.
Дурды удивился мрачному настроению Нияз-бека. Он не знал, что командира конного полка только накануне вызывали в штаб командования интервентов. Поспешное бегство Нияз-бека и сдача им Старой крепости и Донуз-Чешме вызвали подозрение у англичан. Они предлагали командующему передать дело в военный суд. Услышав об этом от Ораз-Сердара, Нияз-бек резко сказал:
— Военный суд для меня — дуло моего револьвера. Кто хочет допросить меня — пусть подойдет...
Нияз-бек вначале предполагал, что все дело в интригах Ораз-Сердара, в боязни, как бы Нияз-бек не занял место командующего войсками. Взаимное доверие между ними уже давно было нарушено. Но в беседе с глазу на глаз Ораз-Сердар открыл ему истинную причину такой придирчивости англичан.
— Тебя не столько обвиняют за твои теперешние действия, — откровенно сказал он, — сколько за твои старые грехи. Еще прошлой зимой ты, говорят, где-то заявил, что для тебя русский царь лучше английского короля. А еще лучше, — будто бы ты говорил, — надо объединиться с турками. Не знаю, откуда это стало известно англичанам.
Тут Нияз-бек вдруг вспомнил свою беседу с Хамид-беком и, закусив губу, покачал головой. Он понял теперь, что Хамид-бек, выдавая себя за турка, был в действительности английским шпионом.
— Они уже давно следят за тобой, — сердито продолжал Ораз-Сердар, — и требовали выдать тебя в их руки. Я воспротивился этому. Будь поосторожнее на язык.
Вот это сообщение Ораз-Сердара и было причиной подавленного настроения Нияз-бека. Опасаясь англичан, он уже начинал подумывать, не уйти ли ему с полком в глубь песков. В этих размышлениях письмо Эзиза приобрело вдруг особую ценность. Нельзя было терять связи с ним, наоборот — следовало привлечь его на свою сторону. И совсем неплохо было бы перетянуть в свой полк такого бравого джигита, как Артык, вместе со всей его сотней,
Нияз-бек спросил о здоровье Артыка и, узнав, что тот ранен в бок и лежит у себя дома, попросил Дурды передать ему самый сердечный привет. Разговорившись с Дурды, он коротко рассказал, что произошло с ним в последнее время. Хотел даже написать Артыку письмо, но, вспомнив, что за ним установлена слежка, отказался от этого намерения из боязни, что английская разведка может задержать Дурды и перехватить это письмо.
Дурды не вернулся в Ак-Алан. Из Старой крепости он поехал прямо к Артыку.