Решающий шаг
Шрифт:
— По-олк, смирно!
Куйбышев одобрительно посмотрел на ровный строй туркменских джигитов, на ахал-текинских коней. Артык подъехал к нему с рапортом.
— Вольно! — сказал Валериан Владимирович и поздоровался с Артыком за руку.
Он беседовал запросто, как знакомый человек. Посмотрев в его большие спокойные глаза, Артык подумал, что в трудную минуту такой человек не растеряется, будет действовать мудро.
— Товарищ командир, — обратился к нему Куйбышев, — правительству известно, что красноармейцы Закаспийского фронта прошли с тяжелыми боями больше тысячи километров по безводным пустыням и трудным дорогам. До
— Товарищ член Рев...воен...
— Называйте меня просто по имени.
— Товарищ Куйбышев, у нас есть поговорка: «В ножнах сабля ржавеет». Когда нет боев, джигиты больше устают. Наши дейхане отдыхают от полевых работ только после того, как сложат в омет последний пук соломы. Так и с белыми...
— Остается сложить их, как солому, в ометы? Так, что ли?
— Нет, у нас говорят: «Если твой враг муравей, будь готов биться со слоном». А к этому еще добавляют: «Но и слон ничто перед носорогом».
— Значит, вы верите, что мы скоро победим?
— Никто в этом не сомневается.
— Возьмете меня с собой в наступление? — шутливо спросил Куйбышев,
— Товарищ Куйбышев! Мы знаем, что вы всегда с нами, — зачем же вам самим переносить трудности и опасности похода?
— Это мне не впервые. Я хочу своими глазами видеть, как сражаются туркменские джигиты в рядах Красной Армии.
И это были не просто слова. Через несколько дней Куйбышев сел на коня и отправился в поход вместе с кавалерийским полком Артыка.
Глава двадцать девятая
Как ни укрепляли деникинцы Ахча-Куйму и. Перевал свежими резервами и дальнобойными орудиями, получив крепкий лобовой удар по линии железной дороги, они, опасаясь нового обхода, оставили обе станции без боя.
Советское командование направило основные силы в обход, через пустыню. Но чтобы отвлечь внимание врага, некоторые части Красной Армии были двинуты прямо вперед, по линии железной дороги. Среди кавалеристов чувствовался большой подъем.
— С нами товарищ Куйбышев! — говорили в рядах.
Конный полк свободным аллюром шел вдоль полотна железной дороги. Рядом с Артыком и Тыжденко на рослом ахалтекинце ехал Куйбышев. Его лицо вдруг сделалось задумчивым: он весь, казалось, ушел в себя. Гневом и непреклонностью сверкнули большие лучистые глаза. Не все знали причину его тяжелых раздумий, — об этом Тыжденко шецотом сказал только Артыку:
— Подъезжаем к тому страшному месту...
Следя за номерами телеграфных столбов, Куйбышев остановил коня на двести седьмой версте, между Ахча-Куймой и Перевалом, спешился метрах в тридцати от железнодорожной насыпи и сделал несколько шагов в сторону.
Кругом были пески — никаких примет, никаких следов того, что здесь в ночь на 21 сентября 1918 года были расстреляны по приказу английских интервентов и закопаны в этих песках двадцать шесть бакинских комиссаров.
Сняв фуражку, Куйбышев склонил голову и долго стоял молча. Артык, Тыжденко и джигиты полка также обнажили головы. Затем член Реввоенсовета обернулся к бойцам, повел по рядам затуманенным взглядом и произнес короткую речь:
— Дорогие товарищи, любимые наши друзья, бакинские комиссары!.. Центральный Комитет партии, Совет Народных Комиссаров, Ленин и Сталин поручили мне передать вам последнее прости... Злодейская расправа, учиненная
Куйбышев низко поклонился и молча направился к своему коню. В молчании все двинулись дальше.
По донесению разведки, в Айдине стоял бронепоезд белых. Конный полк повернул на север, где совершали трудный переход главные силы Красной Армии, и все дальше уходил от железной дороги.
Наступала зима. На чистом, безоблачном небе ярко сияло солнце. Но его лишенные летнего жара лучи лишь слегка грели спины конников, а в лицо уже подувал холодный ветер — усталый путник, идущий с севера, с заснеженных равнин и лесов России. Седым паром окутывались головы разгоряченных коней.
Вскоре конный полк догнал и обошел пехоту.
Член Реввоенсовета, командир и комиссар полка ехали рядом. Полк легко проходил через впадины и горбатые барханы, поросшие лебедой и саксаулом. Увлажненные осенними дождями пески уже не мешали идти переменным аллюром. На сырой почве отпечатывались подковы и неподкованные копыта. Кони сердито фыркали, но шли резво, и только за ушами выступал у них пот беловатыми полосками пены.
Даже в эту пору у пустыни была своя прелесть.
Валериан Владимирович оживленно беседовал со своими спутниками. Оглядывая широкие просторы, он сказал:
— На казахские степи похожи ваши Кара-Кумы.
Артык удивленно спросил:
— А вы и Казахстан знаете, товарищ Куйбышев?
— Я родился в Омске, — ответил Валериан Владимирович, — но все мое детство и отрочество прошло в Гёкча-Тау.(Гекча Тау — Кокчетав).
— Гёкча-Даг, Гёк-Тепе, Гёк-Сюри, Гёк-Кёль, — вслух перебрал Артык знакомые названия и сказал: — Есть и у нас в Туркмении такие места.
— Значит, я не ошибся в своем сравнении?
— Товарищ Куйбышев, — снова спросил Артык, — тогда вы и казахский язык, наверное, знаете?
— Были у меня товарищи и русские и казахи, — ответил Куйбышев, — в детстве я умел говорить и по-казахски. Теперь почти все забыл. Конечно, не забываются такие слова, как сув, чёрек, бесбармак, агай, ай-гыр, шырагым!..
Артык улыбнулся, слушая, как чисто произносит казахские слова член Реввоенсовета. Видя, что Артыку это нравится, Куйбышев произнес еще несколько казахских слов.
Ахал-текинские кони тянулись к высоким кустам лебеды, но всадники дергали их за удила, пришпоривали, и полк все тем же легким аллюром быстро продвигался вперед. Приближались к большому скотоводческому аулу у подножия Больших Балхан. Артык еще раньше, посоветовавшись с комиссаром, выслал вперед гонцов подготовить привал. Теперь из кибиток все население аула высыпало встречать Красную Армию. Впереди стоял высокий старик с белой окладистой бородой на темном, обожженном солнцем лице. Чуть позади него две хорошо одетые женщины держали на больших деревянных блюдах стопки румяных чуреков; сверху на чуреки было положено холодное мясо, сваренная баранья голова.