Решимость: почти святой Брайан
Шрифт:
– Нет, если ты спросишь, то это не то Сомнение, когда сомневаются в Боге или в его Воле. Я начал сомневаться в некоторых Канонах. Ведь когда-то мы, крылатые, считали себя единственными разумными созданиями Бога. Мы называли себя Людьми. А теперь есть не крылатые люди, фитотипичные люди, люди-перевёртыши. Теперь мы зовём себя просто крылатыми, уступив слабому виду право зваться так, как они звались прежде. И, несмотря на то, что они, нынешние люди, а так же фиты и перевёртыши очень далеки от нас (кто-то даже молится своим богам), нельзя подвергнуть сомнению тот факт, что душа у них есть.
Брайан перевёл дыхание.
–
– Не понимаю, – спокойно отметила эскортесс. В её спокойствии было столько холода, что ему вспомнилось, что женщина вращалась в самых, что ни на есть, высочайших кругах севера. Маркиза, значит, ровня по титулу. Как это сливки северного общества терпели эту безумную? Впрочем, красивейшая наверняка вела себя удовлетворительно, если получала всё желаемое. А она получала всё. Почему бы не получить все блага в обмен на услуги интимного характера, тем более, что завсегдатаями её постели были цари?
– Не понимаю, – равнодушно повторила эскортесс.
– Я вижу это, – кивнул Брайан. – Сейчас попытаюсь частично объяснить. Хотя то, в чём ты не можешь понять и мелочи – сложнейшая наука. Так любит говорить кардинал Иеджессо. Я говорю тебе всё это, потому что ещё есть надежда…
– Иеджессо?
– Эскорты, насколько я знаю, на три четверти человеческого рода. А люди, до пришествия на Клервинд первых крылатых с Аконита, жили крайне скудное количество лет. То есть, каким бы грехом они не калечили свои души, люди умирали раньше, чем окончательно погибали их души. Были и исключения. Да и сейчас есть, уверен в этом. Человек, изнасиловавший и убивший две сотни детей своего вида ещё до сорока лет… разве имеет душу к моменту смерти? Нет. Потому я начал сомневаться, а не бесполезно ли то, что я делаю? Ведь если ты так же творила, без ограничений, зло, а тебе лет двести, то…
– Мне примерно семьдесят.
– О. Так ты не старшая из эскортов?
– Были старше меня, но их казнили.
– Кто?
– Отец. Дракон Ксенион.
– За что?
– За убийство Игрейны Третьей, за растление подростков, за поедание человеческих детей…
– Стой-стой! – Брайан выставил вперёд руку. – Ты… делала подобное?
– Я должна убивать только крылатых и фитов.
– Но… делала?
– Нет, не слишком хотелось.
– А если бы сильно хотелось, то ты бы сделала это?
– Я всегда делаю то, что сильно хочется. А ты разве нет?
– Да, если это доброе дело. Добру нельзя противиться. Обычно. Опять же есть исключения…
– …Что-то много исключений.
– Не цепляйся к словам, женщина. Так вот, я подумал, твоя душа уже мертва и то, что я делаю, бесполезно.
– А что ты делаешь вообще?
– Я возношу молитву Единому в надежде на очищение не только твоей души, но и разума.
– А что с ними не так?
– Они больны, они двигают твоё тело на совершение зла. Не так задумано Единым, – Брайан покачал головой.
– Зачем тебе это?
– Зачем? Если Бог очистит тебя, то ты не убьёшь другого моего брата и не причинишь мне боли.
– Я всё равно убью
– Ты должна простить ему это.
– Нет, не должна. Это война: весь смысл и есть в убийстве врагов.
– Вовсе нет, насколько я могу судить, весь смысл в точном исполнении приказов военачальников. Есть же в истории войны вовсе без кровопролитий.
– Нет! Нет.
– Есть, женщина, есть. Историю читать пробовала? Нет, ты хоть читать-то умеешь?
– Да.
– Я напишу тебе на стене краткую молитву – будешь читать её каждый день и исцелишься.
– Зачем мне это? Чтоб… я не понимаю. Не понимаю смысла… Зачем всё это?
– Я же говорил: чтобы ты исцелилась.
– Я больна?
– Да, я говорил об этом уже.
– А чем я больна?
– Я и об этом уже говорил. У тебя плохая память?
– Ты… не можешь ли просто… сдохнуть?
Брайан опешил, но затем сам подумал, что нечему тут удивляться и ответил:
– Я бы рад, поверь. После смерти, меня-то, ждёт действительно лучшее существование. Господь примет меня в свои объятия – блаженство. Но причинять боль своим близким я не намерен. Пусть это делает Господь – наш Отец, Создатель и Хозяин.
– Заткнись и уходи тогда. Я всё равно не понимаю, о какой боли ты толкуешь и ни слова о твоём «Господе»…
– Разве тебе не было больно, когда умерла Игрейна Третья? Она же была твоей кузиной, нет?
– Я знала её. Это я должна была охранять её. И мне не было больно. Эскорты не чувствуют боли.
– Про то, что вы не чувствуете физической боли я слышал. А душевной? Что, тоже нет?
– Душа, душа… уходи.
– Я ещё не решил ничего.
И Брайан снова открыл книгу.
В следующий раз он пришёл с новостями. Но:
– Опять будешь болтать – загрызу, – сказала ему женщина, пока за ним закрывалась дверь.
– Тогда ты обо всём узнаешь самая последняя.
– Так тому и быть, – пожала плечами эскортесс.
– Отлично, тогда я буду молиться вместо тебя.
И раскрыл молитвенник.
Несколько дней он беспрерывно, по многу свечей, молился за её душу. Сомнение никуда не ушло. Как только он начинал думать, что эскортесс отличается от животного, она снова начинала орать и выть или смотрела таким пустым взглядом, что хотелось всё бросить и покинуть это место навсегда. Её взгляд действительно чаще всего был бездушным и ничего не выражающим. Именно этот взгляд и не давал ему избавиться от ощущения, что у этой женщины нет души, разум же склонялся к тому, что душа обязана быть. Оценивая свои метания будто со стороны, Брайан критиковал себя нещадно, и, внимая голосу совести, продолжал делать то, что должен – молиться.
Что касается её личности, то Роджер был прав только в одном – она не показывала развитого интеллекта. Память её удерживала далеко не всё. Она вовсе не вела себя как соблазнительница, не вела себя и резко неадекватно ситуации. Сознание её было слегка смазано, будто бы она всё время находилась в состоянии опьянения или в сильной болезни. Но так только казалось, потому что она всегда понимала, где находится и что происходит. Это состояние, с точки зрения Брайана, не объяснялось ни голодом, ни какой-либо хворью. Временами женщина прилагала все силы, чтобы вырваться, а затем целыми днями прибывала в полной апатии. Длительность активного и пассивного периодов была неравна, и переход иной раз случался очень резко.