Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
Однажды он стоял с книгой в руке у ворот нянькиной избы и смотрел, как соседский петух задирает черную нянькину кошку. По улице в это время пробегала шумная ватага ребят. У многих из них за плечами висели деревянные самодельные ружья, а на поясах — деревянные же сабли и наганы.
— Эй, петроградский! — крикнул какой-то маленький рыжий паренек. — Идем играть?
Ленька вздрогнул, уронил "Братьев Карамазовых"[23], покраснел и сказал:
— А как?
— Ну, как? В войну, конечно, в зеленых и красных.
— Что ж, — смущенно
Он забежал в избу, оставил книгу, напялил фуражку и вернулся к ребятам.
— Ты кто? — спросили у него. — Зеленый или красный?
— Я казак, — ответил Ленька.
Никто не засмеялся.
— Казак? — сказал, подумав, рыжий. — Значит, зеленый.
И Леньке тоже показалось, что быть зеленым, то есть разбойником, интереснее, чем красным.
Через два дня он уже был избран командиром отряда и с увлечением отдался игре: изготовлял оружие, устраивал склады боеприпасов, писал печатными буквами приказы по отряду и даже придумал знаки отличия для своих бойцов: вырезал из картона и раскрашивал цветными карандашами георгиевские кресты, которыми награждал своих наиболее отличившихся сподвижников.
Адъютантом или есаулом у него был рыжий востроносый паренек, которого товарищи звали: Хоря. Это был очень живой, бойкий, иногда даже бесшабашный мальчик.
— Тебя как зовут? — спросил у него один раз Ленька.
— Хоря.
— Нет, а по-настоящему?
— А по-настоящему Игнаша Глебов.
— Ты что — сын Федора Глебова?
— Ага. Сын. А что?
Ленька посмотрел на товарища и подумал, что Хоря действительно очень похож на рыжебородого возницу, который вез их со станции в Чельцово...
Теперь он целые дни проводил с ребятами на улице, в поле или на Большой дороге.
Как-то под вечер, скрываясь от преследований неприятеля, он выбежал на широкую Радищевскую дорогу и спрятался за одной из толстых берез, которыми в четыре ряда — по два с каждой стороны — был обсажен большак. Внезапно он услышал, что кто-то недалеко от него вполголоса поет. Выглянув из-за дерева, он увидел в пяти шагах от себя Василия Федоровича Кривцова. Председатель был без шапки, в неподпоясанной рубахе и в городских сандалиях на босу ногу. Заложив за спину руки и низко опустив голову, он медленно прохаживался под березами и каким-то тихим, девичьим голосом напевал:
Окинув думкой жизнь земную,
Гляжу я робко в темну даль.
Не знаю сам, о чем тоскую,
Не знаю сам, чего мне жаль...
Ленька стоял, смотрел на него и не знал, как ему быть. Прятаться за деревом было неудобно, а выйти он не решался. Как часто бывает в подобных случаях, выручила его мошка или соломинка, попавшая в нос. Он громко чихнул.
Кривцов перестал петь, оглянулся, помолчал и громко сказал:
— Кто здесь?
Ленька вышел из-за дерева.
— Это я, — сказал он, краснея.
— Кто это? А-а! Здравствуйте! Вы — петроградский, у Секлетеи Федоровны
— Да.
— Гимназист?
— Нет, я реалист.
— Реальное училище, значит? Понимаю, да. И в каком классе уже занимаетесь?
— Я — во второй перешел.
— Вона как! Молодец!..
Сказав это, Кривцов опустил голову и снова задумался, поглаживая и подергивая темную золотистую бороду. Ленька стоял рядом и опять не знал, что ему делать: бежать или ждать, что ему еще скажет председатель комбеда. Внезапно Кривцов положил мальчику на плечо сильную мужицкую руку и медленно, мечтательно с мягким упором на "о" проговорил:
— На этой дороге, под этими вот вековыми березами собрались однажды семь русских мужиков, собрались и заспорили: кому живется весело, вольготно на Руси?
— Да, — сказал Ленька. — Я знаю. Это у Некрасова.
— Знаешь? — обрадовался Кривцов. — Верно! Молодец! Да, написал об этих мужичках великий поэт скорби и гнева народного Николай Алексеевич Некрасов. И именно об этой дороге он сказал в своей драгоценной поэме:
Широкая дороженька
Березками обставлена...
— Почему вы думаете, что об этой, а не об другой? — удивился Ленька.
— Почему? А потому, дорогой, что Николай Алексеевич был наш земляк и множество раз по этой дороге ходил и ездил — на охоту и по другим разным делам. Его имение Грешнево находилось на той стороне Волги, за Николо-Бабайским монастырем...
— Я не знал, — признался Ленька.
— Значит, вы еще не проходили, — улыбнулся председатель и, помолчав, добавил: — Если желаете, зайдите ко мне, я дам вам почитать его биографию. У меня есть... Где моя хижина помещается, — знаете?
— Да, знаю. Там, где красный флажок над крыльцом?
— Вот, вот... Где флажок над крылечком. Ну, бегите... Это вам, кажется, мальчики из кустов машут?..
Только через неделю, поборов робость и застенчивость, Ленька отважился зайти к председателю.
Дверь с улицы была открыта. В просторных чистых сенях, попискивая, бродили большие белые цыплята. В горнице пожилая, но моложавая, очень некрасивая женщина, подоткнув синюю крашеную юбку, скребла косарем пол.
— Здравствуйте, — сказала она, выпрямляясь и смахивая со лба прядку волос. — Вы к Василию Федорычу? Его нет, он на огородах. Заходите, присаживайтесь, я сейчас сбегаю, кликну его.
— Благодарю вас... Спасибо... Я сам, — сказал Ленька. Он успел заглянуть в горницу. Черные, закоптелые стены. В углу иконы. Над столом одна над другой две полочки с книгами. На верхней полке — маленький школьный глобус. На стене — географическая карта полушарий, какая-то анатомическая таблица и портрет человека с прищуренным взглядом и высоким открытым лбом. Ленька уже знал в то время, что человек этот — Ленин.
Председателя он застал на огороде. Василий Федорович окапывал какие-то маленькие синевато-зеленые кустики.