Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12

Полонский Виктор

Он удалился, вернее, вошел в стену и исчез, как растворяется в сумраке тень. А я так и не сомкнул глаз. Все лежал и смотрел в потолок, все ждал, когда наступит утро, откроется газетный киоск, и я увижу новые стихи — мою «Незнакомку»!

23

Кровавый понедельник

Агент Игнатьев не спал уже вторые сутки. Да и как тут заснешь, когда круг подозреваемых в убийстве Чертоногова не уменьшался, как это обычно бывает при расследовании, а, наоборот, увеличивался.

Выяснилось, что у покойного врагов и завистников было хоть пруд пруди. И все это из-за его донжуанства. Камергер умудрился переспать чуть ли не со всеми женами своих подчиненных. Оказывается,

он давненько ввел традицию, согласно которой каждый новый служащий обязан был накрывать стол и приглашать начальника к себе домой. А дальше все уже зависело от того, насколько будущая пассия нравилась действительному статскому советнику. Если дама соглашалась на весьма откровенные намеки, то Эразм Львович чаще всего отправлял мужа в неотложную командировку либо загружал его работой так, что бедолага задерживался на службе до поздней ночи. Собственно говоря, библейская заповедь «не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» в Бозе почившему статскому генералу была чужда.

В довершение ко всему, одними этими открытиями дело по поиску маниака не ограничивалось. Наследство — салон «Мадам Дюклэ» — убиенной госпожи Вяземской все еще было под вопросом. А желающих его заполучить — хоть отбавляй. И все они — за исключением разве что племянницы Пелагеи да закройщика Шнеерзона — посещали спиритические сеансы и, стало быть, хорошо знали Чертоногова. По мнению сыскного агента, в смерти Вяземской могли быть заинтересованы лица, непосредственно упомянутые в завещании, а именно: графиня Анна Павловна Брунн (она же любовница медиума) и косвенно ее муж, Герман Аристархович; следующей шла семья, носившая баронский титул, — Екатерина Калистратовна и Протасий Христофорович Четихины. Да и Шмулевич с Морисом Гюстеном кружили вокруг этой пока еще неприкаянной собственности, как осы над патокой. Справедливости ради стоит отметить, что французу, как главному кредитору салона «Мадам Дюклэ», смерть Вяземской совсем была не нужна. Доказательством этого являлась сегодняшняя ситуация: вопрос о возврате долга галантерейному магазину «Парижский свет» завис на неопределенное время.

Вот и сидел губернский секретарь Петр Михайлович Игнатьев все в той же комнате редакции «Нивы» по адресу улица Гоголя, дом № 22. Сыскной агент пил чай и без всякого интереса листал новый номер журнала. Напротив него, после воскресного чрезмерного возливания страдал журналист Феофил Синюхин.

Полицейский зевал, тер виски и втайне надеялся, что маниак, прочитав известное объявление, под каким-нибудь соусом все-таки заглянет к редактору. Да ведь не зря же он расставил на всех этажах и у входа филеров. О появлении подозрительного лица его сразу же должны были информировать. Но час проходил за часом, и ничего не менялось. Только солнце за окном уже перебралось на другую сторону неба, да пошел снег.

Ближе к вечеру в дверях возник репортер из «Петроградского листка». И он появился не с пустыми руками, а с бутылкой отменного кизлярского коньяка Тамазова, коробкой шоколадных конфет фабрики Абрикосова и свежим, пахнущим летом лимоном. Синюхин сразу повеселел, воспрянул духом и побежал мыть чайные стаканы. Посветлело лицо и у Игнатьева.

Закурив папиросу, он спросил Померанцева:

— Как думаете, Аристарх Виссарионович, злоумышленник сам пожалует или нет?

— Сам, я думаю, побоится. Вероятнее всего, он захочет устроить проверку и опять кого-нибудь пришлет, — разливая коньяк, рассудил журналист.

— Знать бы, когда это случится. А то ведь и до второго пришествия Христа просидеть можно.

— Нет-нет! Не беспокойтесь! — вмешался в разговор Синюхин. — Сегодня! Все произойдет именно сегодня!

— А откуда, позвольте полюбопытствовать, у вас такая уверенность? — недоверчиво глядя на хозяина кабинета, осведомился сыщик.

Репортер улыбнулся и сказал:

— Сразу

видно человека, который никогда не занимался сочинительством. Вы только представьте себе: стихи новичка попадают в самый престижный литературный журнал страны. Да разве это не есть заветная мечта каждого начинающего поэта! Бьюсь с вами об заклад — автор не мог дождаться, когда откроется первый газетный киоск. И глазам своим не верил, журнальчик перелистывал, смотрел, кого напечатали на соседней странице, а кого на предыдущей, нюхал, как пахнет типографская краска, — все читал, перечитывал и наверняка улыбался. Он был бы и рад знакомым похвастаться: вот, мол, смотрите, перед вами настоящий поэт, возможно, новая гордость России! Но нельзя, опасно. А тут — ну разве можно такое представить — ему предлагают сразу же получить гонорар! Такое случается нечасто.

— Да, Клим Пантелеевич тоже такого мнения. Он сказал, что, скорее всего, убийца проявит себя сегодня. Но вероятность появления самого Супостата равна нулю. Вместо него придет кто-то другой. Кстати, господа, угощение сие куплено на деньги господина Ардашева. Он и велел мне взять бутылочку хорошего коньяка. Все, говорит, приятнее будет время коротать.

— Вот что значит порядочный человек! Ну, за его здоровье, — выговорил Феофил Евсеевич и махом осушил стакан.

— Порядочный, никто не спорит, и умный, — сделав маленький глоток, произнес полицейский. Помолчав, он заметил: — Только не хотел бы оказаться я с этим умным и порядочным по разные стороны дуэльного барьера. Ведь прикончит и глазом не моргнет. А через минуту и вовсе обо всем забудет. Такие, как он, либо служат Государю, либо становятся дерзкими преступниками. Тут уж как Господь распорядится. — Он поднял глаза на Померанцева. — А вы давно его знаете?

— Мы встретились всего несколько дней назад. Клим Пантелеевич пришел осмотреть место убийства госпожи Вяземской, а я там был по заданию «Петроградского листка». Разговорились, познакомились. Я много слышал о расследованиях бывшего присяжного поверенного из Ставрополя и всегда мечтал подготовить репортаж по ходу дознания, как это делал когда-то писатель Кургучев, но мне никак не удавалось его отыскать. А тут повезло…

— Вот поймаем маниака, и напишете, — тряхнул шевелюрой Синюхин.

— Надеюсь…

Не успел газетчик договорить слово, как отворилась дверь и вошел какой-то серый, совсем неприметный человек. Игнатьев поднялся. Незнакомец шагнул к окну, отодвинул легкую кисейную занавеску и сообщил:

— Заявился тот самый сорванец, который ранее сунул редактору под дверь стихи. Оборванец сказал, чтобы деньги отдали ему, но, естественно, получил отказ. Ему пояснили, что для этого нужна хотя бы записка от автора. За три целковых он согласился показать господина, который его послал. По пятам за ним следуют два моих человека. А нас ожидает пролетка.

— Так не будем терять время, — одеваясь, проговорил Игнатьев и вместе со старшим филером направился к двери. За ними поспешил и Померанцев.

На улице репортеру посчастливилось нанять извозчика. Его коляска следовала за той, в которой сидели полицейские.

Проехав всего один квартал, Игнатьев и его помощник оставили экипаж и вошли в подворотню доходного дома. Журналист уже догнал их и шагал рядом.

В пустом дворе кружил и метался ветер. За каретным сараем, у снеготаялки, спиной к проходу стояли два человека — это были тайные полицейские агенты. Заслышав шаги, они обернулись, и в этот момент Померанцев разглядел лежащее на снегу тело мальчика. Парнишка был еще жив, но это были его последние вздохи. У несчастного было перерезано горло, и прямо из шеи текла и булькала теплая, уже растопившая снег кровь. Он вдруг захрипел, повел головой и замер, уставившись на людей немигающим взглядом. В правой руке у мальца были зажаты три целковых, а из левого кулачка выглядывала записка. Игнатьев вынул ее, развернул и прочел вслух: