Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Это был не просто провал – дело попахивало отставкой. Над ним будет потешаться не только полицмейстер, а еще и коллеги из Терского жандармского управления. Но, как ни крути, а к настоятельнице ехать было надо.
Монастырь встретил Фаворского такими приветливыми возгласами, что он даже немного оторопел от неожиданности, но потом понял, что радуются не ему, а Нюшке. У любимой беседки Агриппины, казалось, собрались все, кто, так или иначе, знал о случившемся происшествии. Собачонку передавали друг другу, и от этого она нервничала и жалобно скулила, но, попав в привычные теплые руки матушки, успокоилась.
– Ну что, дорогой Владимир Карлович, афронт? – слегка улыбаясь, по-доброму поинтересовался Ардашев.
– Да уж, положеньице-то хуже губернаторского, – смущенно отмахнулся ротмистр.
– Как вы знаете, я провожу частное расследование по просьбе настоятельницы здешнего монастыря и могу лишь указать на преступника, а для его задержания полномочиями я не наделен. Стало быть, злоумышленника предстоит арестовывать именно вам. Так что все не так уж плохо, учитывая, что любимая трехногая питомица игуменьи цела и невредима, – подбодрил молодого приятеля Ардашев.
Тридцатидвухлетний
– Матушка, позвольте мне закончить расследование, – тихо проронил Ардашев, и в беседке воцарилась мертвая тишина. – Поскольку преступник чрезвычайно опасен, я прошу арестовать его незамедлительно. Это сидящий напротив вас Гордей Скрынник.
– Как вы смеете оговаривать честного человека! – возмутился мастер, но ротмистр уже проворно защелкнул на его руках ручную цепочку.
– Не человек ты, а демон, – рассеянно проронила игуменья.
– Признаться, господа, я с самого начала заподозрил Скрынника в преступлении, поскольку обнаружил кусочки разбитого стекла на клумбе, а там они могут оказаться лишь в одном случае – если камень бросили не снаружи, а изнутри, что впоследствии подтвердилось показаниями случайно проходивших мимо свидетелей – иконописца Филатова и сапожника Тихонова. Кроме того, влетевший голыш уже потратил достаточно энергии, и у него не хватило бы силы разбить двухведерный, толстостенный глиняный кувшин, в довершение ко всему еще и пустой. Я не говорю уже о фантастической траектории полета, согласно которой камень должен был бы достать сие гончарное изделие за печным выступом. Но пойдем дальше. Поскольку Скрынник был гравером, то имел своеобразные особенности почерка и, чтобы не быть разоблаченным, решил вырезать буквы из молитвенника, а потом он наклеил их на бумагу и устроил инсценировку с влетевшим в комнату булыжником. Только вот вместе с буквами к бумаге прилипли едва заметные, но хорошо различимые через увеличительное стекло частички серебрянки, которой пользовался умелец. Единственное, чему вчера я не мог найти объяснения, – это характерным желтым пятнам на его руках. Но теперь все стало на свои места. Используя печь, Гордей тайно готовил в мастерской взрывчатку, а именно нитрат целлюлозы, имеющий цвет сливочного масла и кисло-горький специфический привкус. По взрывной мощности его состав примерно в четыре раза сильнее обычного порохового заряда. Кстати, именно на этой основе изготавливается популярный у охотников бездымный порох. Процесс получения опасной взрывчатой смеси чрезвычайно прост, но я не буду утомлять вас рецептом приготовления смертельного «пирога», скажу лишь, что для этого используется азотная кислота. В результате чего от нее и остаются химические микроожоги на руках в виде желтых пятен. Они-то и выдали преступника. Но если вы хотите получить последнюю улику, то я рекомендую просто отрезать маленькую прядь окладистой бороды Гордея и погрузить этот клок волос в чистый спирт, потом слить содержимое в стеклянный сосуд и дать жидкости испариться. И я уверяю вас, через некоторое время в осадке останется толстый слой нитрата целлюлозы, идентичный тому, который содержится в неразорвавшейся бомбе. Произойдет это потому, что человеческие волосы, а тем более борода, представляют собой своего рода губку, впитывающую пылеобразующие вещества, а к ним относится и это химическое соединение. Что же касается адреса, куда требовалось принести выкуп, то это помещение бывшей мастерской художника Филатова, где десять лет назад работал подмастерьем юный Гордей. Именно поэтому он прекрасно знал о существовании тайного подземного хода, вырытого еще казаками при основании станицы, для того чтобы укрывать свои семьи от внезапных набегов горцев. А теперь, матушка, разрешите откланяться, – вежливо попрощался с игуменьей адвокат и медленно пошел, выбрасывая вперед трость, к главным воротам святой обители.
– Храни тебя бог, – настоятельница трижды перекрестила Ардашева в спину и задумчиво проронила: – Нелегкий путь предстоит тебе пройти вместе со своим народом.
Игуменья Агриппина славилась даром прорицания и ясным февральским днем 1917 года, перед самой смертью, благодарила Господа, что не увидит разорения родного монастыря и поругания святых православных традиций.
Меня убили в прошлую пятницу…
I
То майское утро не предвещало беды. Как обычно, завтрак подали к девяти. Правда, в полдень пришлось иметь несколько неприятных встреч. Первым пришел господин Гулиев. Этот разбогатевший турок кричал на меня, потомственного русского дворянина, как городовой на дворника. Да, действительно, проект по строительству Армавиро-Туапсинской железной дороги трещал по всем швам. Но я-то здесь при чем? Ну и что, если акции общества в один прекрасный день обесценились и цена им грош за сотню? Нечего было их покупать! Ведь никто не заставлял. Да мало ли что я говорил! Своей головой надо было думать, потому что фондовый рынок – это не фунт изюму скушать. Только вот как объяснить этому недоучке азбуку финансовых вложений, если жить он привык по обычаям, а не законам? Но, судя по украшенному драгоценными камнями золотому портсигару, его это вполне устраивает. «Сроку даю неделю. Либо вернешь деньги, либо тебе конец, – провел ребром ладони по горлу потомок янычар, – запомни, я свое слово сдержу», – сказал и ушел. Ладно, видали мы таких. Опасаться надо тех, кто молчит и улыбается, а потом раз и все – здравствуй, царство господне. Ближе к двум прибежал еще один акционер – Яков Соломонович Аронсон. Этот ныл как плаксивая старуха на отпевании: «Прошу вас покорнейше, глубокоуважаемый Владлен Константинович, либо денежки мои вернуть, либо векселя с государственным обеспечением предоставить взамен обесцененных
Из небытия вывела трель телефонного аппарата. Звонил Аркашка – коридорный Третьяковской бани, беспокоился, в силе заказ или нет. «Да, да, конечно, комнату отдыха № 3 приготовьте на шесть вечера. Стол сервируйте на двоих по первому классу. А на шесть тридцать пригласите моего цирюльника – Ильяса». Что за жизнь? Даже в бане приходится решать финансовые дела и проводить переговоры!
Остаток дня тянулся медленно и приносил удовольствия не больше, чем езда на старой кляче по разбитым ставропольским мостовым. Право, ждать осталось недолго, и я навсегда покину этот неуютный, пыльный и нестерпимо скучный захолустный городишко. Главное – не дать слабину. Конечно, он придет, как всегда, в дорогущем костюме, а на безымянном пальце будет сверкать всеми своими пятью каратами, упрятанный в оправу из червонного золота, камень. Только денег своих он не увидит, тем более что у меня в правом нагрудном кармане пиджака имеется маленькая серая картонка – билет на сегодняшний ночной поезд до Москвы, а в левом, у самого сердца, – свежий паспорт на новое имя. И все. Прощай, провинция – здравствуй, древняя столица России. Степенный господин в новой карете с мягким кожаным диваном, а на окнах – парчовые занавески с кисточками, откидной столик с отделением для вина и бокалов. И обязательно собственный выезд не с какой-нибудь обычной пристяжной, а настоящий, в дышло, с четверкой вороных или ослепительно белых и быстрых, как ветер, лошадей. Сниму в самом центре меблированные комнаты с хорошенькой горничной и приглашу личного повара, лучше француза. Здравствуй, выстраданная годами унижения, долгожданная, шумная и хмельная жизнь толстосума! А об этих ничтожествах, так называемых кредиторах, стоит просто забыть, как о прошлогоднем мартовском снеге.
Я снова налил коньяку, согрел рюмку в руках и с наслаждением неторопливо выпил – да, блаженство рая! А дальше все было так, как я и полагал. Почти… Он пришел в ослепительно белом костюме. Слушал мои оправдания, кивал, молча наполнял смирновской водочный штоф из запотевшего графина, закусывал копченой осетриной, во всем со мной соглашался, затем открыл крышку золотого брегета с музыкой, удивленно хмыкнул, извинился за вынужденный уход и, окрикнув коридорного, удалился. Странный фрукт этот субъект – всегда учтив, вежлив и удивительно спокоен. Но и он теперь в прошлом.
А потом появился цирюльник. Положил на лицо горячий компресс, чтобы облегчить бритье, и, как всегда, удалился. У него такая привычка – пока лицо «отдыхает», Ильяс пьет чай, но ровно через десять минут он войдет снова, снимет теплую марлю и начнет брить острым, как сабля мамлюка, лезвием. От тепла и спокойствия я расслабился и, кажется, заснул. Сквозь сон, сзади послышались шаги…. Внезапно мою голову обхватила чья-то сильная рука, и резко обожгло горло. Я открыл глаза и увидел, как прямо из меня бьет алый фонтан крови. Ниже подбородка, казалось, выросли жабры, разрезанная на шее кожа вывернулась наружу, а обжигающий воздух беспрепятственно входил в гортань, но все равно дышать было нечем. Моя голова безжизненно повисла и уже совсем не держалась. В агонии я сопротивлялся….
II
– Ох уж эта Россия. Паспорта делают на дорогущей бумаге. А чем она дороже, тем легче совершить подделку, – сокрушался заместитель начальника сыска Каширин. – Да разве это документ, если даже фотографической карточки в нем нет. А вот в Аргентине, там не только карточку клеят, а даже отпечаток большого пальца ставят. А тут – два разных паспорта у горемыки, и поди узнай, какой из них настоящий, а какой поддельный.
– Не только в Аргентине, но и в Бразилии, там владелец ставит еще и собственноручную подпись, – показывая теоретическую осведомленность, поддержал разговор высокий худой паренек, а, в общем, по должности совсем уже и не паренек, а лицо сугубо официальное, только вот сочетание фамилии с именем и отчеством всегда вызывало улыбку. А как тут не улыбнуться – Леечкин Цезарь Апполинарьевич – новый судебный следователь, недавно направленный в Ставрополь для доукомплектования штата. Теперь ему и приходилось отдуваться за всех коллег, постоянно выезжая на происшествия. От ежедневного недосыпания глаза у Леечкина были красными, что вкупе с растопыренными ушами и слегка вздернутым носом делало его чрезвычайно похожим на кролика. И вот перед этими уставшими очами, как раз напротив, сидел и ерзал на стуле, не находя себе места, расчесанный на прямой пробор зефирного вида коридорный Аркадий Касторкин. Комнатой для составления протоколов и допросов свидетелей служил небольшой кабинет, любезно предоставленный самим Иосифом Третьяковым. Рядом с ним располагалась каморка цирюльника, официально еще не арестованного, но уже охраняемого городовым.