Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
– Известно чего, – ответил первый, словно не замечая сыщиков.
– Господа, – заметил Торопков, – советую не делать глупостей! – и вытащил из-за спины наган, направив его на Емельянчикова, стоявшего ближе. – Как известно, пуля куда быстрее кула…
Однако кулак профессионального рукопашника оказался быстрее если не пули, то уж точно указательного пальца сыщика. Митрофан с такой скоростью и силой ударил сыщика в грудь, что тот пролетел несколько аршин и упал прямо на Родина, потеряв сознание. В тот же миг второй Емельянчиков отшвырнул
– Егорша, прыгай на их коляску! – заорал Митрофан и бросился к выходу. Он перескочил через Родина с Торопковым и бросился к полицейской коляске. Тут сзади на него прыгнул Воробейко, целя рукояткой револьвера в висок. Удар был сильным, но Емельянчиков вовремя среагировал, так что агент угодил подозреваемому в лоб. По его лицу сразу потекла алая кровь, но беглеца это не остановило. Он сделал выпад длинным ножом, Воробейко дернулся в сторону и угодил под мощнейший удар «с крыла». Агенту удалось прикрыться сложенными руками, «голубцом», но он замешкался, и Емельянчиков ударил его сначала ногой в живот, а потом, в прыжке, предплечьем в лицо сверху. Воробейко упал на землю, и Митрофан побежал было к коляске, из которой брат уже выволакивал швейцара, но его вдруг остановил окрик:
– А ну, бросай нож, любезный! Ты у меня на мушке! Живо!
Емельянчиков глянул через плечо и увидел, что крепкий господин, которого он сперва и не приметил, действительно наставил ему в сердце револьвер черного металла с длинным дулом.
– Да не верти головой! Бросай нож да ложись на брюхо!
Емельянчиков прикинул расстояние до господина и понял, что прыгнуть на него не получится: тот мало того, что стоял на ступеньках, да еще и нарочно устроился против солнца. Шансов было мало.
– Егорша! – заорал Митрофан брату, уже устроившемуся на козлах полицейской коляски. – Дуй без меня! Я тут, как видно, задержусь! – И он бросил нож в пыль и встал на колени.
– Ничего, и брат твой недалеко уйдет.
С этим словами господин, почти не целясь, выстрелил в повозку два раза. Лошади испуганно заржали, а Митрофан матерно заругался: пули перебили левые вожжу и постромку у коренной лошади. Править стало невозможно, а господин еще и закричал:
– Следующая пуля пойдет в руку, любезный! Иди-ка сюда да скажи спасибо, что нынче я добрый!
– Важно стреляешь, барин, – уважительно сказал Митрофан, лежащий рядом с приходящим в себя агентом, – небось охотник.
– Нет, я спортсмэн, – ответил Родин, начиная ловко связывать задержанному руки за спиной.
Везли обоих братьев спиной к спине, чтобы исключить их общение. А когда Митрофан крикнул:
– Егорша, обо всем молчи, не было ничего! – пришлось вставить обоим во рты кляп.
– Два близнеца! – с восторгом шептал Родин Торопкову. – Все сходится! Покамест один брат шуровал в музее, другой готовился к делу в ресторане. А то я все не понимал, как же один
По приезду в управление братьев развели по разным камерам, полицейский врач перевязал голову довольному Воробейке, уже готовящемуся примерить мундир старшего агента. Затем сыщик вызвал первого брата, Митрофана, в допросную.
Угрюмый кулачник, разминая связанные за спиной руки, сразу сказал:
– Ничего я говорить не буду. Ежели знаете чего, так судите. А не знаете, так отпускайте.
– Ладно, – ответил Торопков. – Посиди-ка в карцере связанный по рукам и ногам. А наутро ты у нас, голубчик, соловьем будешь петь.
– Выкуси-ка, дядя, – ответил Митрофан и смачно плюнул на пол.
Конвоир увел его и привел брата Егора. Тот был, видимо, помягче, но тоже сразу отказался от дачи показаний.
– Куда карту дели? На что она вам? А англичанина на кой ляд с лестницы спустили? – пробовал разговорить кулачника Родин.
Тот только презрительно хмыкнул.
– Чего ж молчать-то, – вмешался Торопков, – человека угробили, а теперь – молчок?
Егор, хрустнув кулачищами за спиной, спросил:
– Нешто он умер, толстопузый-то?
– А ты как думал? Кто ему в сердце-то дал, ты или Митрофан?
Егор крякнул, поняв, что невольно проговорился.
– Обманом вы из меня это вытянули. Ничего более не скажу.
И Егора тоже увели, решив более обстоятельно допросить обоих арестованных утром, а до смерти уставшие Родин, Воробейко и Торопков отправились по домам.
Еще давным-давно, в совсем прошлой жизни, дед Григорий Евдокимович подозвал к себе двенадцатилетнего Енюшу и сказал по-гоголевски, чувствительно хлопнув его по плечу тяжеленной ладонью:
– А поворотись-ка, младшенький… Дай-ка я на тебя подивлюсь…
Георгий повернулся вокруг своей оси мелкими шажками и снова замер, глядя в желто-зеленые глаза деда.
– Черт тебя разберет, Енька, – проскрипел старик, опираясь на свою неизменную клюку, – вроде и наш, родинский, а как присмотришься, что-то и зозулинское есть, что-то щекинское, шут тебя дери. Что ты квелый такой? Браты твои молодцы, родинское племя, а ты вроде и да, а вроде и нет. Нешто ты в отца пошел, а не в меня? Что ты возле него трешься?
– Батюшка такой печальный и одинокий после смерти матушки… – отвечал Георгий, потупя взор, – а вина в этом моя… Вот я и хочу, как могу, поддержать его…
– Не мели ерунды, – крикнул дед, – нет в том твоей вины! Защищайся!
Он бросил внуку крепкую палку, стоявшую у стены, и бросился на него со своей клюкой. Удары посыпались сверху, снизу, с плеча, тычком, с разворота… Мальчик ловко парировал, лишь отступая под штормовым натиском.
– В отмах бей! Не отступай! Бей! – рычал дед, не прекращая бить быстро, почти без замаха.