Ретроспектива
Шрифт:
— Ну что здесь? — вошла следом, переплела пальцы с его.
— Снова ничего. Болезнь ушла?
Я собрала силу, прислушалась.
— Нынче нет чумы в этом доме…
— Пойдём.
И вновь привычное — белой краской по косяку, как всем живым известная метка, что этот дом пуст и безопасен.
Следующие четыре дома были так же мертвы, как и тот, первый сегодняшний, а вот в следующем нам повезло — мужчина и женщина, совсем молодые. И если мужчина ещё попытался приподняться, он лежал на полу, у входа, дабы если явятся лиходеи
— Потерпи, маленький, сейчас станет очень холодно… — проговорила, скидывая шубу и призывая силу…
Девять часов ушло на их лечение, опосля ещё подвоз провианта и запись в регистр. Теперь доктор будет наведываться, чтобы следить, как правила блюдут выжившие.
Лекарь б ещё найти, да токмо где…
— Я вот всё думаю, — усадил меня и сам рядом уселся Файлирс. По городу мы нынче ездим только в открытых подводах, — скоро ль мы хоть одного знатного найдём, кто город не бросил, да людей…
И тоски столько провыло в тихих словах, что я, вопреки его наказам, сама взяла его руку в свою. Пусть говорят, хотя думаю, что людям нынче не до досужих разговоров, кто с кем ложе делит.
— Не гневись. То не страшно, что люди бегут. Жизнь, она ведь всегда дорога. А бедняки остались, от того, что бежать незачто.
— Хотел бы я, — словно выдавливать ему это пришлось: — тоже так сбежать. Просто оставить всё, бросить и сбежать с тобой, да с детьми. Туда, где не знает меня никто, да простым человеком свой век дожить…
Сердце сжалось от того, что одна у нас с ним мечта. Одна на двоих, но какая… невыполнимая.
— Через год такой жизни проклянёшь и меня и детей, что бросил всё, страну свою оставил на чужих людей, предков дом. Устал ты просто. Чума не будет вечно. Она кончится, а в твоей ненависти я жить ни дня не смогу. Лучше уж в такой редкой, да у другой украденной, но любви.
Он ничего не ответил. По всему ясно: услыхал да понял.
В молчании мёртвого города мы доехали до дворца. Гул ещё злого, но уже весеннего ветра по пустынным узким улочкам, этот гул проводил нас до самого дворца.
Подвоза остановилась в тот миг, когда забил колокол.
Пошла похоронная команда. Сейчас живые должны вынести своих умерших, если не выложили заранее за порог и хотят проститься.
Переглянулись привычно, да вышли. То не беда, то наша жизнь.
А вот во дворце уже что-то странное творится.
Страньше другого — музыка, томный звук арфы, торжественный и глубокий. И люди, много людей, слуг, придворных.
Я чуть за сердце не схватилась, когда увидала, как чужие, не мои люди снуют по дворцу. Откуда они? Кто? А ежели чумные? Коли перезаражают всех тех, кого я своими силами пыталась спасти да спасала?
Файлирс
— Кто таков? Из чьих будешь?
— Паж её величества, королевы Ондолии, — проблеял молодец.
— Ну-ка пошли, — это уже мне, — да побыстрее.
Не знаю, что он себе думает, но руку мою отпустил. Я ещё поспешала за ним, как замерла: а я там пошто? Он король, она королева его, пусть сами и толкуют. Мне в тех разговорах делать нечего. Меня дети ждут.
Вот и поспешила в королевскую опочивальню, из которой мы так и не съехали. Не до церемоний нынче было.
Открыв дверь смежных покоев, кои для супруги назначены были, а сейчас переделаны в детскую, я замерла на пороге, дальше бегом — в спальню. Пусто и здесь.
Тулуп бросился на поиски, я скорей писать. Алирику да епископу.
Ответ от Алирика пришёл тут же: их в другое крыло переселили.
С бега переходя на шаг я неслась целую вечность. И только увидав своих крошек, что похожи, как две капли воды, я смогла отдышаться, успокоиться. Кинулась на постель, дабы зацеловать маленькие ручки, дёргающиеся ножки, да тёпленькие носики с лупастыми глазками.
Эселина, Таланд…
Отец их пришёл и часу не прошло. Глаза искры мечут, будто я в чём-то виновата пред ним.
— Почему ушла из покоев? Кто позволил? — двинулся к нам.
— А кого спросить надобно было? Тебя? Аль королеву твою?
— Она моя потому что ты сама себя обхитрила!
— Сама была бы счас королевой!
Немного подтянула Таланда, который умудряется передвигаться и лёжа на спине.
— Которую уже б сожгли бы на костре!
— Эля! — руки его сжались в кулаки.
— Файлирс! — я и сама завелась, подскочила на постели.
— Ты почему из опочивальни ушла, я тебя спрашиваю? Там тебе место. И детей назад верни! Собирайся!
Я встала, к нему подошла.
— И не подумаю! Меня из тех покоев выставили! А уж кто тут у тебя распоряжается, мне неведомо, только и бегать прогнал-позвал, я не стану! И вообще, раз жизнь у вас тут началась, домой мне пора. У меня там своя страна…
Он дёрнул меня за руку, впечатывая в себя:
— Твоя страна там где я, — вцепился пальцами мне в лицо, прошёлся по шее, груди, подхватил на руки и спиной впечатал в стену, припадая к шее, рукой уже шарит под платьем.
С громким стоном я откинула голову назад и только больно ударившись затылком осознала:
— Дети… — отодрала лицо его от своей груди. — Файлирс, дети ж здесь!
— Малы они ещё, не поймут ничего, — хотел было вернуться к прерванному занятию, завозился с завязками.
— Почём ты знаешь? Пусти! — извернулась и вырвалась из рук оторопевшего короля, который так и остался стоять со спущенными штанами.
— Эля… — такого растерянного я, кажется, его ещё и не видала. — Ты что это… отказываешь… мне?