Ретушер
Шрифт:
Я вернулся в мастерскую. Алина, красиво скрестив ноги, сидела на высоком табурете. В ее тонких пальцах дымилась сигарета.
– Налей-ка чего-нибудь выпить! – почти приказала она.
Я послушно отправился к низкому шкафчику, служившему баром.
– Что будешь? – спросил я, опускаясь перед шкафчиком на корточки.
– Красное вино, – ответила Алина. – Оно разгоняет кровь!
– Вина нет. – Я открыл дверцы шкафчика. – Коньяк, виски, портвейн…
– Агдам? – хохотнула Алина.
– Марочный…
– Налей! – Алина спрыгнула со стула, застучала
Я смыл пену, еще немного постоял под душем, выключил воду, начал вытираться.
Алина старалась казаться старше, чем была на самом деле. Любила порассуждать о том, что полезно для здоровья, что вредно. Задавала неожиданные вопросы. В первый наш вечер вдруг спросила:
– Ты почему их не любишь?
– Кого? – не понял я.
– Ну этих, ребят на машинах. Ты единственный фотограф, который не пускает их в студию.
– Это мое условие. Я так договариваюсь с… – Я запнулся.
– Ну! Договаривай! – Алина наклонилась вперед, ее острый подбородок нацелился на меня.
– С хозяевами, – сказал я.
– У меня нет хозяина! – сказала Алина.
– А этот? – Я кивнул на листок.
– Я его хозяйка! – сказала Алина. – Не веришь?
– Верю, – пришлось сказать мне. – Конечно, верю…
Я обернул вокруг бедер широкое махровое полотенце и вышел из ванной комнаты. Из спальни – ни звука: скорее всего, Алина вновь заснула. «Она, конечно, хороша, – подумал я, проходя на кухню, открывая холодильник и наливая молоко в высокий тонкостенный стакан, – но что-то в ней слишком уж притягивает. Что-то в ней есть скрытое, непонятное. Какое-то второе дно…»
Я отпил глоток, отнял стакан от губ, вновь медленно поднес стакан ко рту.
Громко прозвенел звонок у входной двери. Это мог быть только Кулагин.
Кулагин также относился к моим последним приобретениям. Этакий перестарок, водила при девочках, выполнявший мелкие поручения владельцев агентства, он постепенно приблудился ко мне. Признался: он – фотограф-любитель, мечтающий о повышении мастерства, о признании. Принес свои работы – сплошь натюрморты. По типу – маленькие радости тихой жизни. Чашки-блюдца, дымящиеся сигареты на краю пепельниц, далекое окно, тень только что вставшего от стола человека.
Я сказал ему, что, по-моему, работает он совсем неплохо, и Кулагин расцвел, будто я был общепризнанным мэтром или председателем жюри престижного конкурса. Предложил свои услуги в качестве порученца, попросил научить работать с моделями. Я не ответил ни «да», ни «нет», а он уже начал вертеться около, неназойливо, исполнительно.
По пути к входной двери я подошел к задрапированному плотными черными шторами окну; чуть-чуть отодвинув штору, дал лучу солнца прорезать густой полумрак мастерской; зажмурился, но все-таки смог разглядеть стоявшего на крыльце человека – действительно приехал Кулагин. Я подошел к двери и посмотрел в глазок. Линзы дверного глазка забавно
Отперев замки, я толкнул тяжелую железную дверь. Легкий женский вскрик: «Ой!» и кулагинское: «Это я, геноссе! Как договаривались!» – прозвучали одновременно.
Не обращая внимания на протянутую Кулагиным руку, я сделал шаг через порог. Так и есть: дверью я прищемил приехавшую с Кулагиным женщину. Высокая, с точеной фигурой, длинные пышные волосы забраны в хвост. Черный деловой пиджачок, а вот юбка чуть коротковата. Маленькая сумочка, зажатая под мышкой; черные очки, закрывающие пол-лица; большой рот с надменно выдвинутой нижней губой. Большой кейс с кодовым замком.
– Простите! – сказал я. – Я вас не видел. – И потянул дверь на себя.
– Ничего, – ответила она.
Кулагин быстро заговорил:
– Это со мной. Это к тебе. Это заказчик. Помнишь, я говорил? Я ее встретил на вокзале, и мы решили заехать вместе. Мы как раз обсуждали…
– Заходите! – Я отступил назад. – Дверь захлопни!
Дверь лязгнула, мастерская вновь погрузилась в темноту, но я нажал кнопку на расположенном на рабочем столе пульте, и мощный софит осветил задрапированную белыми простынями дальнюю стену.
– Кофе? – спросил я у привезенной Кулагиным женщины и пододвинул ей стул.
Что за заказчик? О чем мне говорил Кулагин? Я ничего не помнил.
– Нет… – Она уселась и аккуратно поставила возле себя кейс.
– Ты? – Я повернулся к Кулагину.
Он, волнуясь, не знал, куда девать руки.
– Потом. Вот Людмила, Людмила э-э…
– Моя фамилия Минаева, – снимая темные очки, произнесла женщина. Глаза у нее были усталые, но без очков она словно помолодела.
– Да, госпожа Минаева решила обратиться к тебе…
Я повернулся к Кулагину спиной, вышел на кухню, вернулся со своим стаканом молока, сел в кресло. Шум воды из душа заставил меня обернуться: судя по всему, пока я ходил за молоком, Алина успела проскользнуть в ванную. В лежавшем на столе большом металлическом шаре, в зависимости от угла зрения, мне было видно то мое собственное отражение, то отражение привезенной Кулагиным заказчицы, то отражение самого Кулагина.
– Геноссе! Вот… – Кулагин нагнулся к кейсу, подцепил его за ручку, поднял, поставил на стол.
– Извините, но моя одежда в ванной. А там занято… – сказал я Минаевой.
Она пожала плечами, и я перевел взгляд на Кулагина.
– Ну?!
– Вот же! – Кулагин положил кейс, нажал на замки. – Здесь – все! По дороге мы с Людмилой говорили о тебе, о том, что ты можешь исправить любые дефекты, что ты не только фотограф, но и ретушер, что ты…
– Понятно, понятно! – сказал я. Кулагин, если его не остановить, мог распинаться часами.
Кулагин обиженно замолчал, а кейс упорно не желал открываться. Мы с Минаевой некоторое время наблюдали за неудачными попытками Кулагина, пока наконец Людмила не достала из сумочки ключи.