Реванш
Шрифт:
что им это нравилось. Не знаю, сколько времени они буквально разрывали меня, казалось, что все длилось вечность. Это потом я поняла, что они были под наркотой и совершенно не уставали.
Когда все закончилось, я выдохнула, казалось, что теперь они оставят меня в покое и отпустят домой. Но нет, они заперли меня в маленькой спальне на втором этаже с решетками на окнах, швырнув мне на кровать бутылку водки, называя ее обезболивающим. И я глотала ее, давилась и ненавидела свое тело. Мне было больно и противно, между ног не просто болело – там все горело, словно в меня влили раскаленное железо,тело ломило и трясло, словно в лихорадке. В какой-то момент алкоголь взял свое, и я вырубилась прямо на полу маленькой темной комнаты.
Это только потом я поняла, что прошло четыре дня, а тогда я
потеряла счет времени. Мне казалось, что это никогда не закончится,и я вечно буду находиться в этом аду. Я даже привыкла к боли, в какой-то момент я с ней срослась,и мне было ужасно страшно, когда прекращала ее ощущать. Казалось, что сознание меня покинуло, и я перестала чувствовать реальность. Все расплывалось, наполняясь пустотой. Во мне умерла гордость, здравый смысл и душа. В одну из ночей, кoгда я была одна, мне даже казалось, что моя душа и все хорошее, что было во мне, улетают. Я видела небольшое свечение, яркие вспышки плясали перед глазами, улетая в потолок,и растворялись в темноте. А вместе с душой меня покинули мечты, стремления и желание жить.
В один из дней на меня просто надели какие-то тряпки – чужие женские вещи,и куда-то повезли. По дороге мне угрожали, в чем-то убеждали, и я даже кивала, но ничего не слышала. Меня высадили на какой-то загородной остановке, вручив в руки мою сумку. Я четко запoмнила, как Захаров напоследoк погладил меня по голове, перебирая мои волосы, он что-то шептал, а мне просто хотелось отрезать эту гадкую руку, но сил не было даже дернуться.
Не знаю, сколько так просидела на пустой остановке, смотря на редко проезжающие машины. Боль еще ощущалась, пульсировала во всем теле, напоминая, что я не мертва. Но я настолько к ней привыкла, что мне было все равно. Казалось, что это ещё не конец – пройдет время, и они вновь приедут за мной. И я покорно ждала, глубоко вдыхая холодный воздух, обнимая себя руками.
Меня привел в себя телефонный звонок. Я достала телефон и долго смотрела на дисплей, не понимая, откуда взялась моя сумка и ее содержимое. Провела по экрану, поднесла аппарат к уху и услышала голос мамы. Она что-то кричала, звала меня, требовала ей ответить, а я только кусала губы, утирая слезы. Я бы, наверное,так и осталась сидеть на этой остановке, потому что совершенно не понимала куда, а главное – зачем мне идти. Но мамина истерика и мольбы заставили подняться и сесть в какой-то автобус, который и привез меня в город. Я сказала маме, что нахожусь на автовокзале,и оа меня забрала в квартиру. Дома, я ничего не видела и не слышала, свернулась на кровати и лежала так несколько часов, смотря в стену. Мать что-то спрашивала, плакала,трясла меня, а мне было все равно, я хотела, чтобы меня оставили в покое. Я совершенно не понимала, для чего мне вставать с кровати и что-то делать. Разве в этом есть какой-то смысл? Единственное, что хотела – открыть окно и полететь камнем вниз.
Я не знаю, сколько прошло времени, казалось, что я нахожусь в каком-то коконе, меня опутывают
Все это длилось, пока матери не стало плохо. Она вновь трясла меня, плакала и что-то говорила. А потом резко побледнела и разжала руки. Она встала с кровати и начала вытряхивать сумку в поиске лекарств. Тогда я очнулась. Точнее,тело очнулось, разрывая кокон. Мама – единственный родной и самый дорoгой человек в моей жизни. Ради нее я поехала на экспертизу, ради нее принимала душ, ела и пила, не чувствуя вкуса. Я делала все, о чем она просила. Пошла в полицию, написала заявление и рассказала все в подробностях, вновь переживая персональный ад.
А потом я оказалась в кабинете у следователя Юнусова. Он был такой высокий, статный, можно даже сказать – внушал доверие. Его черные глаза были добрыми и очень теплыми, казалось, что именно он решит все проблемы : Захарова и Адашева накажут, и станет легче. Нет, не мне, а моей маме. Следователь долго перебирал мое дело, но его отвлекал вечно звонящий телефон, который он пoстоянно отшвыривал в сторону. н не верил ни экспертизе, ни моим словам, заставляя меня в тысячный раз рассказывать все заново. Он вынудил меня пройти ещё одну экспертизу, но уже у них, которая, конечно, ничего не показала, а ссадины и синяки на моем теле могли взяться откуда угодно. Он вообще мало обращал на меня внимания, я его раздражала. Через несколько дней он вызвал нас с матерью и предложил взять деньги, переданные Адашевым и Захаром. Немалые деньги, судя по толщине конверта. Следователь Юнусов сказал, что мы все равно ничего не докажем, и ублюдки останутся безнаказанными. так у нас будут хотя бы деньги. Естественно, мы ничего не взяли. Мне тогда вообще было все равно,и на деньги,и на то, что будет с Адашевым и Захаровым. Моей матери было не все равно. У нее обострилось чувство справедливости. Она тогда просто взяла меня за руку, вывела из кабинета,и в тот же день мы уехали домой.
Я бросила университет, с подругами не прощалась, а парень, который мне так нравился, даже ни разу мне не позвонил. Но я его ни в чем не виню, даже если бы он искал со мной встреч, я бы все равно не стала больше с ним общаться. Дома я продолжала делать вид, что живу, делала все, что говорила мама. Но, видимо, с меня вышла хреновая актриса. Мать мне не верила, постоянно пыталась вернуть к нормальной жизни. Тогда я ещё не хотела мести или расправы. Я ничего не хотела. Совершенно.
Жизнь потеряла цвет, вкус, все вокруг было даже не черно-белым – бесконечно серым.
Через два месяца, сидя в кухне, я почувствовала острую боль внизу живота, а потом было много крови, и я потеряла сознание. Очнулась на следующий день в реанимации. Я была беременна, но на фоне cтресса не заметила этого. Мне и на это было плевать, не было жаль ребенка так же, как и не было жаль
себя. Я жалела только о том, что не умерла во время операции. Я даже в диагноз не вдавалась. Все было очень сложно, как сказала мать. Мне что-то удалили. А последствия – неспособнoсть к зачатию. Врачи так и сказала. Что если я забеременею – это будет чудом. Но чудеса мне совсем не нужны. Мать долго причитала по этому поводу, расспрашивала о дальнейшем лечении, а мне было на него плевать. Зачем мне быть нормальной женщиной, способной к зачатию, если я мертва?
Так мы и жили. Все утихло, встало на свои места. Мать у меня швея, работала на фабрике и брала заказы на дом. Поначалу я ей помогала, а через год уже брала всю надомную работу на себя. Клиентов у меня было много. Пару раз я даже шила свадебные платья. Те наряды, которые продавали, стоили очень дорого, и я просто по картинке в журнале шила такие е платья из дешевой ткани. Полностью отдавалась работе, если останавливалась и брала выходной, то ко мне вновь возвращались мои демоны, погружая меня в ад. Я жила ради матери. Но в один день ее не стало.