Реверанс со скальпелем в руке
Шрифт:
– Нет, - удивилась я, - нет, ты что? Наказуемо – мы не стали никого привлекать.
– И опять всё логично – пока существовал запрет, пока его не сняли, пока не пришло время… Сколько ему было на момент смерти? – говорил он и говорил. И от того, что все мои мысли, догадки и страхи облекались им в слова, становилось не так жутко. Уже ощущалось почти обыденно – стоять вот так и разумно рассуждать о вещах запредельных. И они переставали быть такими, воспринимаясь уже иначе – как почти заурядный, хотя и грустный факт.
– Под шестьдесят ему было.
– Да, тогда все сходится – и несостоявшаяся вакцинация и то, что он лежит здесь. Хотя нет – он мог тут жить и приглядывать за поместьем… или как там? Пойдем, Машунь. Завтра принесем цветы. Ты молодец - хорошо держишься, - обнял он меня и повел вниз по тропе: - Увидеть свою могилу… и его, - прокашлялся он и замолчал.
– Ты думал – я буду стенать на ней? – печально улыбнулась я, - нас там нет. Души живы… хотела бы я найти Дешама.
– А Рауля?
– Уже нашла тебя. Больше никто не нужен, - то ли призналась, то ли отговорилась я. Я скажу ему, обязательно скажу – лет через десять. Сидя у камина, под рюмку коньяка, под настроение… расскажу, как красивую сказку. Или нет.
– Как зовут этого художника? – остановился Георгий возле замковой стены, - где тут вход? Не может быть, чтобы нельзя договориться! Нам же просто взглянуть, экскурсий не требуется.
– Имя можно спросить у местных, а можно… - решилась я и пошла в сторону входа: - Можно и на авось. Или молодецким напором.
Нас пустили в дом. Художник, который сейчас владел им, действительно не разрешал осмотр здания изнутри, но не по причине вредности. Просто, кроме стен, там не осталось старинных вещей – вообще.
– Прошлый владелец нашел в чулане только старый, истлевший гобелен, - с сожалением рассказывал маленький худой мужчина. Свободная одежда, волосы, собранные в хвостик, мольберт у окна в главном каминном зале, пейзажи на стенах - художник. А на его картинах виды Ло и другие пейзажи - с водопадами и гротами.
– Это возле Клюни, там прекрасные места! Если есть свободное время, обязательно побывайте там. Или купите мою картину… мне кажется – удалось? Всего сто евро.
– Да, пожалуй. Но вы знаете обстановку – в ходу только электронные деньги. Мы разменяем в гостинице… если получится, - развел руками Георгий. Я перевела и спросила – не известны ли ему имена владельцев шале?
– Трудные времена, - погрустнел мужчина, - а если вам интересна история шале, то сохранился буклет. Кто-то передо мной водил тут экскурсии, а мне не хватило совести, - обвел он рукой современный интерьер.
Я быстро нашла в распечатке интересующие меня факты – "владения Дома Монбельяр до 1768 года." Потом Ло и шато вместе с ним были проданы лорду Монфокона. То есть… Франсуа продал свой синьорат через год после моей смерти. Почему он поступил таким образом, я не понимала - всё-таки отчий дом, воспоминания, могилы… но судить не бралась – ни в коем случае! Даже если знаешь все факты и подробности, судить трудно. Часто люди смотрят на одни
Остановились мы в одной из двух имеющихся здесь гостиниц. Выбрали ту, что на самом берегу Лу. Разместились в номере, а потом поужинали на свежем воздухе. Столик для нас был накрыт прямо над шумящими водами. Пахло вкусной едой, зеленью и влагой. Напиться, как планировали, не получилось – нас уговорили взять желтое вино – vin jaune.
– Есть легенда, мсье, мадам… вино это изобрели совершенно случайно. Винодел вдруг отыскал забытую бочку вина, которую сам же до этого и наполнил 6 лет назад. Когда он выбил пробку, то обнаружил, что содержимое чудесным образом превратилось в напиток золотистого цвета. С тех пор бочку впервые вскрывают не раньше этого срока и – voila! Имеем желтое вино.
Хозяин убедил нас, и бутылка драгоценного золотистого вина была выпита под запеченную с травами речную рыбу. Потом до самой темноты мы долго гуляли вдоль реки, ходили по улочкам Ло и в каждом встречном я искала черты знакомых когда-то людей. Иногда казалось, что да – этот похож на старого кузнеца Готие, а та женщина – на Бригитт, но я понимала, что вижу то, что хочу видеть. И думала о том, как хорошо, что в шале не осталось ни щепочки, ни тряпочки, а одни только стены. В комнате Рауля когда-то стояло драгоценное бюро – ореховое, резное… просто изумительной красоты. А то зеркало и два высоких шандала, подаренные на свадьбу сельской общиной?
Обнаружь я это здесь и сейчас, и опять потянулась бы крепкая ниточка, свитая из воспоминаний – теплых, мягких, дорогих… Ничего же больше не осталось бы от прошлого – только эти вещи. И это вязало бы меня, висело гирей, тянуло в прошлое – такое ощутимое, весомое напоминание, которое где-то есть.
– Тебе понравились его картины, - вспомнил Георгий, - неплохо и недорого, я бы взял.
– Да… я уже сосчитала – в районе десятки. Ни о чем. Поддержим мужика.
Обойти все поселение можно было за полчаса, но гуляли мы до глубокой ночи. Я больше не старалась вызывать воспоминания. В основном мы говорили о последнем разговоре отца с Даней – Нуца уговорила младшего сына попробовать пожить с ней.
– Чего-то такого я и ожидал, - не расстраивался Георгий, - он мягкий, жалостливый, мать очень любит. Остался со мной только из-за Даньки. К нему и вернется. Между родителями трудно разрываться – это факт, вот он и жался к нему. Пока что это правильно, потом сможет сам… Сам бы, гадство, сто раз пережил за них всё это! И что бы ей не вернуться, как собиралась? – кутал он меня в свою куртку. От воды потянуло ночной свежестью.
– Трудный день... Ты замерзаешь, пошли спать.
Всю ночь я жалась к нему, а проснулась, почти лежа сверху – цеплялась руками и ногами. Но сегодня светило солнце и в его свете все казалось легче и преодолимее.