Ревизор: возвращение в СССР 12
Шрифт:
Придётся переписываться с людьми, как глухонемой. А что делать? Голос надо восстановить до понедельника.
Поднялся на этаж с авоськами в каждой руке. Жены не было дома. Вместо неё записка на кухонном столе: «Ушли в кино на восемь. Две серии. Ужин на плите. Люблю!».
Ну, и хорошо. Меньше говорить придётся. Разложил дары от благодарных слушателей, поужинал и в полдевятого вывел Тузика и Родьку гулять. Блин, и побаивался — надо же голос восстанавливать, куда мне на холод, но пришлось. Тузик свои права прекрасно знал, и настаивал на прогулке, а взглянув в окно, увидел
Вернувшись с прогулки, нагрел себе киндзмараули с пряностями и лечил связки при свете свечи. Решил, что ночь ещё переживём без света. А завтра уже попробуем включить. Надеюсь, все уже точно просохнет и ничего не коротнёт.
Галия со Светой вернулись одни. Лёха довёл их до подъезда и рванул на электричку.
Написал девчонкам на их же записке, что сорвал голос, говорить не могу. Они поохали-поахали, и начали взахлеб пересказывать мне новый фантастический фильм «Солярис».
С ума сойти! «Солярис» Тарковского только вышел! Лёха очередь за билетами отстоял. Хорошо, говорить ничего не надо было. Улыбался и кивал, кивал и улыбался. Фильм я этот прекрасно помнил. Не фонтан, конечно, но смотреть вполне можно. Актеры хорошие многое значат. Если случайно по телеку поймаю, и будет совсем нечего делать, то пересмотрю. Но специально в кино точно бы не пошёл.
На следующее утро приготовил несколько тетрадных листков и карандаш в ожидании сборщиков мебели и Жариковых. Перетащил в большую комнату стол с кухни, раз уж гости будут.
Сборщики приехали к девяти. Они сами всё делали, я только оттаскивал освобождающиеся коробки на помойку.
В разгар всего этого хаоса явились Жариковы с двумя невообразимыми торшерами. Аж забыл, что говорить нельзя.
— Где вы это взяли? — осипшим голосом спросил я, не скрывая восхищения.
— Где взял, там больше нету. — ответил довольный Пётр.
Пришлось объяснить, что мне говорить нельзя, буду переписываться и опять замолчал.
Мы с Петром перенесли торшеры в большую комнату и поставили возле музыкальной системы, которая была чуть темнее торшеров, но всё равно смотрелась с ними очень гармонично.
— Ух ты! — восхитился Пётр. — Ин, смотри, как вписались здорово!
Показал ему большой палец вверх и обнял Инну, изображая всеми силами благодарность. Петра обнимать не стал. Мы еще с ним мало водки выпили для такого.
Петр переключился на пластинки и вскоре дом наполнился эстрадными ритмами. На розетки шел отдельный предохранитель, они у нас были по тем стенам, где не затопило, так что там уже электричество врубили. Предохранитель на верхний свет врубать пока еще не решался.
Инна ушла на кухню к девчонкам, периодически возвращаясь и что-то выставляя на стол.
Вскоре приехал Лёха. Оставил их с Петром в большой комнате развлекать друг друга, а сам вышел в коридор к сборщикам, а то их все бросили. Но они своё дело знали, неспешно собирали нам уже второй шкаф.
В какой-то момент
А Галия вдруг засобиралась, оделась, сказала, что тётка, мамина сестра, мимо едет, надо встретиться у метро, подарки забрать. Предложил проводить, но она категорически воспротивилась:
— Сам же говорил, не стоит лишний раз на холод, пока голос восстанавливаешь. Я быстро!
И счастливая ускакала, чмокнув меня в щёку.
Хотел крикнуть ей вдогонку, чтоб не задерживалась, у нас же гости. Но вовремя вспомнил, что надо молчать. Надеюсь, она и сама это понимает.
Тем временем Света с Инной хозяйничали у нас на кухне. У Галии курица осталась в духовке, девчонки её вынимали периодически и поливали выделившимся соком, чтобы корочка была хрустящая.
А Галия всё не возвращалась.
Сборщики уже собрали вешалку. Прикинул, как это всё могло бы стоять, по замыслу жены. Мы выставили все шкафы в ряд вдоль одной стены. Рога пришлось снять. Если Галия как-то по-другому хотела их поставить, то потом переставим с парнями.
Расплатился со сборщиками и отпустил их.
Написал, что пойду к метро Галию искать, не нравится, что её долго нет. Показал записку Петру и Лёхе и начал одеваться.
Не успел я выйти из квартиры, как увидел жену, поднимающуюся по лестнице.
Всю в слезах, рыдающую навзрыд.
Бросился к ней, забыв про всё на свете. И дверь оставил открытой.
— Что случилось?! — прохрипел.
— Тётка меня свиньёй неблагодарной назвала-аа…
— За что? — Тут уже на шум выскочили в прихожую и все наши гости.
— Что с матерью не хочу обща-ааться.
— Какое, вообще, её дело?! — взорвался я.
Галия разрыдалась ещё больше. Завел ее домой, прижал и гладил по спине, скрипя зубами. Потом только до меня дошло, что она так и стоит в пальто.
— Я разберусь, дорогая. Раздевайся.
Отвёл её в спальню, уложил. За нами увязались Инна со стаканом воды.
— Попей. — настаивала она, протягивая Галие стакан.
— Ни о чём плохом не думай. — уговаривал я жену.
Она перестала всхлипывать и вдруг сказала, глядя в одну точку:
— Она говорит, что я себе жизнь ломаю. Что сейчас нельзя рожать.
— Забудь. Родная, забудь! — уговаривал я. — Всё у нас будет хорошо. Летнюю сессию сдадим, в Крым рванём, на море. Здоровья перед родами набираться и витаминов.
Наплакавшись, Галия задремала под мои уговоры. Инна так и сидела всё время рядом. Молча. Может, дойдёт, теперь, хоть что-нибудь… Учитывая, какие взгляды я на нее злобные периодически бросал, должно дойти.
Пётр заглянул к нам как-то, но Инна махнула на него рукой, типа, скройся, не до тебя.
Укрыл жену, только нос оставил. Шторы задёрнул. Сон лучший антидепрессант.
Мы с Инной вышли на цыпочках из спальни и прикрыли за собой дверь. За столом в большой комнате сиротливо сидели наши напряжённые гости в полной тишине. Заглянув, Пётр увидел, что Галия спит и выключил музыку.