Ревизор: возвращение в СССР 18
Шрифт:
Я съел все, кроме супа, такое ощущение, что кроме рыбьих костей и кусочков картошки в нём больше ничего не было. Сразу видно, что сегодня четверг, рыбный день.
У меня осталась половина батона, коробка соломки и бутылка кефира. Оставил их на полдник.
Я лег, взял в руки коробку соломки, покрутил, понюхал. Нахлынули воспоминания детства. Маленьким я очень любил её.
Вернулось чувство умиротворения из далекого прошлого, когда всё было хорошо и надёжно, когда коробка соломки могла сделать тебя счастливым. Не
Я не заметил, как уснул. А снился мне советский Крым. Тёплый, солнечный, зелёный, мирный, неторопливый и добродушный. Ласковое теплое море и радостные лица счастливых советских отдыхающих.
Проснулся я от громкого смеха над ухом. Вероничка пришла к Ивану как обещала. Я встал и пошёл пройтись по коридору. Когда я вернулся, девушки уже не было. На лице Ивана блуждала улыбка глубоко влюблённого человека. Взгляд устремлён был куда-то сквозь стены. Наверное, в светлое будущее. Я знал, каким будет для милиции и всей страны это будущее. Но до него ещё 20 лет. Пусть помечтает.
Я лёг, размышляя о прошлом, о будущем и о текущей ситуации. Надо уже определяться, как жить дальше и что делать. Привычка планировать и контролировать происходящее постепенно возвращала себе утраченные позиции. Хотелось действовать, идти к какой-то цели. Но для начала надо из больницы выбраться. Задерживаться здесь совершенно не хотелось.
К Ивану пришли коллеги. Прямо в форме, в сапогах. Они, скорее всего, сейчас на службе. Мимо проезжали, решили зайти. Парни молодые, веселые. Один сел на стул, поставив его между нашими койками. Второй остался стоять, опершись о спинку койки. Тот, что сидел на стуле, мельком оглянулся на меня с интересом. Я кивнул головой здороваясь.
Мне было скучно. Нисколько не стесняясь, я повернулся в сторону этой компании и приготовился слушать.
– Ну, братцы. Что в мире делается? – спросил обрадованный Иван и сел в койке. – А то здесь газеты только в сортире.
– Лунное затмение сегодня, – сказал сидевший на стуле. – По радио слышал. А вчера в Лос-Анджелесе землетрясение было.
У него справа висела штатная кобура из коричневой толстой кожи. Такие же носили офицеры, когда я служил. Я вспомнил, что где-то читал, будто в советское время милиции не разрешали повседневное ношение табельного оружия. Только исключительно на опасные задания.
Я сел в койке и нагнулся, чтобы заглянуть в кобуру рядом сидящего милиционера. Тут же мне прилетел подзатыльник от его сослуживца, стоящего рядом. Я понял это, подняв голову и наткнувшись на его недовольный взгляд.
– Что потерял там? – спросил он. Иван и его сидящий сослуживец повернулись ко мне.
– Я где-то слышал, что вы пирожки в кобуре носите вместо пистолета, – сказал я, потирая затылок.
– Где слышал? – спросил стоящий милиционер.
– Да не помню, – отмахнулся
– Ты ж ничего не помнишь, – усмехнулся Иван.
– Я так и сказал: не помню, – кивнул я.
– А про пирожки в кобуре помнишь? – подозрительно глядя на меня уточнил Иван.
– Это тот дуралей, что в реку свалился? – спросил сидящий сослуживец.
– Тот самый, – подтвердил Иван.
– Ну что, дуралей, показать тебе пирожок? – спросил милиционер, вставая с табурета. Он открыл свою кобуру, потянул за ремешок и извлек пистолет Макарова. Увидев мои загоревшиеся глаза, он, усмехнувшись, вытянул из пистолета магазин и протянул ПМ мне.
Я двумя руками благоговейно взял оружие. Как же я мечтал иметь свой пистолет. Но простым гражданам России боевые пистолеты иметь не разрешается. Только газовые и сигнальные.
– Хочу такой, – пробормотал я.
Парни рассмеялись
– Дай сюда, – забрал у меня пистолет молодой мент. – Придёшь к нам служить и получишь.
– Пусть школу сначала закончит, – сказал Иван. – Он же не помнит ничего.
Да уж. Об экзаменах я старался пока не думать.
К Митричу пришла жена. Опять с авоськой. Довольный дед уселся на кровати и приготовился трапезничать.
По палате разлился аромат жареной картошечки.
Милиционеры сразу засобирались. Иван встал их проводить. Я увязался за ними, чтобы слюной не захлебнуться.
Мы стояли у окна в холле, милиционеры курили, рассказывали последние сплетни про сослуживцев, которых я не знал. Я слушал вполуха и смотрел в окно, думая о своём.
За окном сгущались сумерки. К больнице подошёл парнишка в толстых чёрных пластмассовых очках, в черной ушанке, в коричневом пальто и в укороченных валенках. Он увидел меня и помахал рукой. Одноклассник что ли мой? Не милиционерам же он махал.
Парнишка вошёл в больницу и, скромно улыбаясь, прямиком направился ко мне.
– Привет, Паш, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия и косясь на милиционеров. Я пожал ему руку и жестом предложил перейти к другому окну.
– Короче так. Я ударился вчера башкой. Потерял память, – начал я, – ничего пока не помню. Тебя тоже. Ты кто?
Он растерянно смотрел на меня несколько мгновений, потом рассмеялся:
– Я понял. Ты шутишь.
– Да какие уж тут шутки. Мать родную сегодня не узнал.
– Не может быть!
– Может. Как тебя звать?
– Славка.
– Мы в школе вместе учимся?
– Ну, да. С первого класса.
– Дружим?
– Дружим.
– Школу прогуливаем?
– Ты что?! Мы же поступать готовимся.
– Да? Куда?
– В Ленинград, в мореходку, – медленно проговорил Славка. – Или ты уже не хочешь?
– Я не помню, что я хочу. А в последнее время я в школу ходил? Занятия не пропускал?
– Нет, не пропускал.
– А мы там со всеми нормально? Ни с кем не в контрах?