Ревизор: возвращение в СССР 20
Шрифт:
Понедельник в университете начался с сенсации.
— Мужики, все за мной! — потребовал Ираклий перед началом занятий и увёл нас подальше от группы. Затем, оглянувшись, чтобы точно никого постороннего рядом не было, выпалил:
— Я знаю, почему Костенко вышвырнули из «Комсомольского прожектора»!
— Ну же, рассказывай! — с нетерпением попросил Булатов.
— У Регинки Быстровой с Самедовым шашни! — пафосно выдал Ираклий и посматривал на нас победно, оценивая нашу реакцию.
— Ничего себе! — ошалело проговорил Лёха.
— А
— Ой, тут целая история! Иду мимо кабинета Самедова, смотрю — Костенко явно подслушивает у его дверей. Да так в себя ушла, что вообще меня не заметила! Прошел дальше, переждал, она убежала. Вернулся к двери, сам послушал — а там очень и очень специфические звуки!
— Так а откуда ты узнал, что там Регина была? Вдруг он свою секретаршу драл? — спросил Булатов.
— Ну а что я, дурак? Не догадался отойти снова и подождать, кто откуда выйдет? Регина и выскочила через пару минут. Воровато так огляделась, одежду огладила на себе очень характерным жестом, да и была такова.
— Ну, теперь, всё понятно, — спокойно сказал я. — Костенко на собрании красиво соскочила, подставив Быстрову, а та её за это наказала руками Самедова.
— Посредством другого органа Самедова! — заржал Ираклий и подмигнул нам.
— Я другого не пойму, — сказал Булатов, — почему Костенко на собрании со всеми вместе порицание не объявили? Мы же все видели, что она была первой заводилой в тех слухах…
— Лучше бы объявили, — заметил Ираклий. — Там же без занесения в личное дело было. А сейчас у неё будет запись об отстранении из «Прожектора» за недостойное поведение, да? — посмотрел он на Витю Макарова.
— Ну, так Самедов Маше сказал, — подтвердил тот.
— Не, — возразил я, — не будет у неё в личном деле такой записи. Она же не просто так белая и пушистая после собрания осталась. Её выгораживали специально, вспомните, как ей первой слово дали… Там кто-то просил за неё руководство университета. Декана, как минимум. Я чётко видел, как он Жанну просто-таки заставлял первой именно Костенко слово дать.
— А кто его просил? — не понял меня Лёха.
— Родители, скорее всего, — пожал я плечами. — Если они договорились с деканом, значит, имеют вес. А кто у Костенко родители? Кто-нибудь знает?
— Понятия не имею, — ответил за всех Булатов.
— А как узнать? — полюбопытствовал Ираклий. — Она ж как партизан, ничего о себе не рассказывает.
— Что не рассказывает, уже о многом говорит, исходя из того, как легко на декана надавили. Кажется, я знаю, как разузнать. Методистам всё про всех известно. А вы, — посмотрел я на Булатова и Танию, — должностные лица. Придумайте что-нибудь… Думаю, нам точно стоит знать. Учитывая наш с ней конфликт, чтобы как минимум не распределиться к ее маме или папе на работу.
— Далеко вперед думаешь, — приподнял уважительно брови Булатов, — и это очень правильно!
Москва.
Придя утром на работу, Ксюша узнала от коллег, что ей обзвонились на прошлой неделе.
— Это что у тебя за кавалер такой настойчивый появился, а, девонька? — озабоченно спросил старый художник Иннокентич. — Я ему раз сказал: звоните в понедельник, так он опять позвонил. Я ему и второй раз сказал, раз такой непонятливый.
— Это кто же такой? — удивилась Ксюша. — Может, Рамаз? Он как говорил, с акцентом?
— Нет, вроде, — пожал плечами старик. — Хотя, я уже и вижу хреново, и слышу.
— Ну, да… И Рамаз почти без акцента говорит, — кивнула Ксюша.
Минут через пятнадцать зазвонил телефон. Это, и правда, был Рамаз. Он невероятно обрадовался, услышав её голос.
— Ксюша, милая, я так волновался, думал, может, с тобой плохое что случилось. Ты не заболела?
— Рамаз, всё в порядке, — улыбнулась Ксюша, приятно удивившись его беспокойству о ней. — Я на природу ездила рисовать.
— О, ты такая умница! А я так скучал… буду рад, если дашь возможность посмотреть твои работы. Давай встретимся сегодня вечером?
— Давай, — согласилась польщённая девушка и они договорились, что Рамаз встретит её у проходной завода после работы.
Никакой вины перед Иваном она не чувствовала. Это после их ссоры он взял и уехал в свою Болгарию, не попрощавшись? Не попытавшись наладить отношения? Вот пусть там со своими мумиями любовь и крутит!
Москва. Лубянка. Кабинет заместителя председателя КГБ СССР.
Вернувшись из санатория в Минводах, в который он попал из-за ухудшения здоровья в результате катастрофической ситуации с пожарами вокруг Москвы, Вавилов взялся за текущие дела и вызвал полковника Воронина. В санатории он занимался только неотложными делами и сейчас хотел ознакомиться с двумя последними докладами Ивлева.
Воронин принёс оба текста и Вавилов тут же, при нём, начал читать.
— Насчёт Прибалтики это он, конечно, дерзко, — задумчиво заметил зампред, — но есть в этом здравый смысл… А? Что скажешь, Павел Евгеньевич? Там же, реально, полно народу, что советскую власть ненавидит. Все верно парень сказал, не добили мы там лесных братьев. Мне, сказать по правде, самому не понятно, зачем мы так хорошо снабжаем этот регион? Так-то мысли у твоего парня верные, там непочатый край работы с врагами советской власти. А способ избавиться от них, открыв на месяц границы… Хороший способ, на самом деле, но наверху никогда его не одобрят.
— Николай Алексеевич, мы ещё взяли у него дополнительно несколько пояснений по Западной Украине и республикам Кавказа, — положил перед зампредом несколько листов Воронин.
— А, давай-давай, — подхватил пояснения Вавилов и принялся читать. Потом задумчиво посмотрел на Воронина. — И что ты обо всём этом думаешь?
— По Западной Украине? — догадался тот. — А что тут думать? Всё так и есть.
— Ладно… Эх, жаль, что не дадут нам решить самим эти вопросы… Что ещё было?
— Технические средства в управлении хозяйством, — положил перед зампредом следующий доклад Воронин.