Ревизор: возвращение в СССР 31
Шрифт:
Через полчаса я уже сидел на лавке у подъезда, пока мой пёс прогуливался сам по себе во дворе. Мещеряков подъехал и, выйдя из машины, направился ко мне. Мы поздоровались, и он сел рядом.
– Ну, выяснили мы, кто новый любовник Быстровой, – с ходу начал он. – Главный инженер трикотажной фабрики «Луч» Головин Юрий Степанович. Тридцать пятого года рождения. Женат. Двое детей.
– И что нам это даёт? – спросил я.
– Да есть уже некоторые мысли, – ответил Юрич. – Ну то, что недолго девушка страдала, потеряв любимого, отправленного в ссылку, это мелочи. Такая уж она, как ты и говорил – расчетливая деваха. Я решил походить за этим Головиным. Мало
– Вот-вот, тоже хотел вам предложить, – кивнул я. Он поднялся и протянул руку, прощаясь.
Проводил взглядом его «Жигули», выезжающие со двора… Что-то любовник у Регины в этот раз совсем невысокого полёта птица. Но связи, похоже, имеет, раз смог через ЦК ВЛКСМ Гусева наклонить. Так… И что же теперь делать?
Подозвал Тузика и повёл его прогуляться, на ходу лучше думается.
Оставлять всё, как есть, категорически нельзя. Надо избавляться от Регинки, и как можно скорее. Это мина замедленного действия, рванёт так или иначе.
Есть вариант сообщить Гусеву, кто именно его подставил. Но что это даст? Гусев очень осторожный товарищ, серьезные разборки – это вообще не про него. Его толкают – он наклоняется, его роняют – он поднимается и молча отходит в сторону, кукла-неваляшка, блин. Неваляшка…
А что, если?.. Регина, значит, скорее всего, ищет информацию для гагаринских, чтобы с этого что-то поиметь для себя. А если ей подкинуть достаточно специфическую информацию, на которую она клюнет?
Моё лицо само расплылось в широкой улыбке. А что, если соблазнить гагаринских поднять руку на ту самую Мебельную фабрику имени Первого мая, которую Межуев прикрывает? Как же мне забыть ту первую встречу с ним, последовавшую после того, как я Анну Аркадьевну предупредил, что на фабрику могут наехать?
Вернувшись домой, застал вернувшуюся с работы жену. Я улыбаюсь довольно, а она вообще со счастливой улыбкой на губах.
– И что у нас такого хорошего случилось, дорогая? – поинтересовался я, глядя в её сияющие глаза.
– Меня пригласили фотографироваться для плакатов Торгово-промышленной палаты, с которыми они поедут на международные выставки! – восторженно ответила она.
– О, как, – приятно удивился я. – Детка, чувствую, ты станешь знаменитой!
– Может быть, – улыбнулась она. – Буду, как Диана, в конкурсах разных участвовать от Советского Союза.
– Ну, ты поговори, сначала, с Дианой, как всё это даётся? И сколько надо потратить на каждый конкурс времени и сил. Мне кажется, ты вполне способна сделать более интеллектуальную карьеру, чем демонстратор одежды.
– В этот раз мне предложили демонстрировать не одежду, – возразила она. – Им нужна реклама советского технического стекла. Они задумали посадить меня на него, чтобы продемонстрировать его прочность.
– В смысле посадить на стекло? – забеспокоился я.
– Ну положат его между двух опор, а меня посадят сверху и буду сидеть, болтая ножками на весу.
– Галия, мне это совсем не нравится, – возразил я с озабоченным видом. – А если оно лопнет? Не забывай, что у тебя двое детей.
– А
– Дорогая, с кем мы останемся, если с тобой что-нибудь случится?
– А что со мной может случиться?
– Это очень рискованные съемки, на мой взгляд. Всей душой хочу верить, что стекло достаточно прочное, ну а если нет? Я категорически против того, чтобы на тебе это проверять. Представь, что там окажется скрытый дефект или микротрещина? И стекло лопнет под тобой. Хорошо ещё, если тебя просто засыплет мелкими осколками. А если они будут такими же, как у оконного стекла, острыми и длинными? Ты будешь падать с высоты с десятком, фактически, острейших лезвий! Тут уже порезами не отделаешься, тут уже и с жизнью можно расстаться! Где гарантия, что ты в скорой по дороге в больницу кровью не истечёшь?
– Что ты такое говоришь? Почему стекло должно подо мной треснуть?
– Я же уже сказал, скрытые дефекты. Ну и не забывай про человеческий фактор, дорогая. Нести его будут к месту съёмок простые грузчики. До этого его будут везти в машине. Сколько раз его тряхнёт и стукнет, пока ты решишь на него свою прекрасную попку водрузить? Я совсем не против съемок, но нормальных, без риска для твоей жизни. А то можно подумать, что без этих двадцати рублей, что тебе сунут за этот плакат, мы и не проживем… Если стекло разобьется, это же не только риск для жизни, но и заметные шрамы останутся от каждого пореза. Потом что, даже на пляже не раздеться?
Она все еще расстроенно смотрела на меня, но аргумент про шрамы ее вразумил. Ну, на то был и расчет. Женщина боится шрамов не меньше, а то и больше, чем умереть.
– Но я уже согласилась, – наконец произнесла она.
– Вали всё на меня. Скажи, муж сатрап и тиран, и не разрешает. А если кто-то начнёт возмущаться, отправляй его ко мне. Поверь, я объясню и обосную ему свою позицию.
– Не сомневаюсь в этом, – наконец, улыбнулась она.
Ну а я пошел к себе в кабинет, качая по дороге головой. Эх, какая же ты еще у меня наивная! Именно к тебе обратились, вот радость-то! Небось, все штатные манекенщицы их с таким лакомым предложением рисковать жизнью и здоровьем подальше послали, вот они и начали рыть землю в поисках других вариантов. Найти молодую и неопытную, да запудрить мозг, в чем проблема вообще? Нет, товарищи, мою жену я вам на опыты не отдам!
***
Москва. Возле гостиницы «Мир».
– Ань, ну что ты решила? – озабоченно спросил Озеров, убирая выбившуюся прядь с её лица. – Ты остаёшься?
– Да, – подставила она ему лицо и закрыла глаза. Он тут же поцеловал её в нос.
– Значит, завтра идём к Орехову насчёт убежища?
– Нет, – тут же открыла она глаза и надула губки. – Я боюсь.
– Ань, надо что-то решать, – настаивал Александр в смятении. – В любой момент Роберт или Питер, или, вообще, Воздвиженский, наткнутся на твою перемычку. Все же сразу поймут, что всё это не случайность. Ань, риск с каждым днём всё больше!
– Я понимаю, но я боюсь. А вдруг мне не дадут политического убежища?
– Это почему?
– Ну, какое отношение я имею к политике?
– Да это, мне кажется, не важно…
– А если важно? Если ваши решат меня использовать в борьбе с США? Заставят рассказывать какие-нибудь гадости? Как я всем своим друзьям, родственникам и знакомым в глаза смотреть буду?
– Никак. Ты же здесь останешься.
– Я не знаю, что делать!
– Надо определяться, Ань, – настаивал Александр. – Долго тянуть нельзя.